Олег вился бесом в компании конструкторов, инженеров, кадровиков и прочих сотрудников этого оборонного предприятия, создающего совсем непростые изделия. Когда на праздниках все сидели, уткнувшись в телефоны, что-то мыча себе под нос, из него бил настоящий фонтан подколов, шуток, историй и разлетающегося во все стороны хохота.

— Ракеты пора делать для частных, скажем так, целей, — объяснял «фонтан» понурым коллегам. — Вот предприниматели, скажем, не любят друг друга. Пистолеты, взрывные устройства — это ретроградное. А получил ты небольшое изделие, поставил рядом с домом, навел на офис или дом обидчика, или просто не понравившегося тебе человека — и сиди себе, потирай руки, жди экстренных новостей! Олег сам смеялся своей задумке на весь бар. Посвятившие всю свою жизнь сложным военным устройствам ученые-изобретатели никак не реагировали на его рулады.

Олег носил клетчатый пиджак и блестящие лакированные ботинки. У него была слегка «поэтическая», зачесанная наверх шевелюра и серьга в одном ухе. Он следил за собой, не полнел и всегда был полон какой-то специфической, «показной» энергии.

Он любил бросить фразу на хорошем английском, который он невесть откуда знал, вроде «It’s a free country». От него всегда пахло каким-то необычным парфюмом.

У его темноволосой жены Ирины была короткая стрижка, она носила стильные европейские костюмы и вела себя похожим на мужа образом. Ирина работала в административной части предприятия. В этом месте они были как диковинные птицы среди ворон.

Олег был незаменим, когда нужно было поехать на конференцию и что-то презентовать, отправиться куда-то и кого-то уболтать, «пойти туда, не знаю куда» и найти какого-то специалиста или еще что-то. И когда он подкалывал коллег в духе «смотрите, я как» — это снисходительно принимали. Все знали, что он «живчик» и не претендовали быть похожими. А специфичность его энергии чувствовали не все.

Однажды после работы Олег увязался за Павлом Ивановичем, сотрудником в возрасте, о котором все хорошо знали, что тот долго думает, работает медленно, но в конце концов приносит хорошие, а то и спасительные решения. На собраниях, совещаниях, праздниках Павел Иванович молчал как некий мудрый старец, невозможно было вытянуть из него слово. Также у него была привычка пропускать «по сто» в конце дня в том же самом баре, куда все время конструкторы, инженеры, кадровики приходили пить кофе, есть сладости и что-то праздновать.

Когда Олег чувствовал в ком-то усталость от жизни, он начинал относиться к этому человеку как к верной добыче. Для «электровеника»-Олега, если кто-то рядом с ним вдруг устал жить сам, означало, что надо скорее это делать за этого человека, пока этого не сделал кто-то другой, идет ли речь о том, чтобы выгодно распорядиться сбережениями, недвижимостью, благосклонностью начальства или чем-то еще.

Олег уже давно облизывался на Павла Ивановича, и никто вокруг не понимал, что ему от него в сущности надо.

— Вот Вы, Павел Иванович, материалы нужного качества найти не можете. А поездили бы, поспрашивали… Нехорошо так в себе замыкаться. В жизни вширь идти надо. Расширять, так сказать, пространство борьбы.

Человек с именем апостола шел и ничего не отвечал. А Олег еще знал про него, как тот любит по выходным уезжать на дачу, где у него все устроено для зимы и лета. У Олега глаза живо бегали, а если понаблюдать за Павлом Ивановичем, то чаще всего это был остановившийся взгляд. Правда, Олег не видел конструктора за работой, когда тот включался в задачу, мысль начинала идти быстрее, приходили новые решения. Олега подобное как-то не волновало, мир технического творчества был не его мир.

— Пал Иваныч, совсем ты на сына своего плюнул. Ну что он у тебя младшим научным сотрудником сидит, пятнадцать тысяч получает? Это ж позор!

— Олег, у вас забот мало — меня учить?

— Да я ж для блага ближнего, бескорыстно, вы ж меня знаете! Вот, Пал Иваныч, говорил уже вам: измена родине, суд, тюрьма — это все из советских фильмов. А сейчас открытые для коммуникаций люди совсем не изменники! На хороших машинах, я вам скажу, ездят! И счета в банках имеют! И живут здесь — ни в какую Америку бежать им не надо! В свое удовольствие — ну, можно же устать за двадцать, тридцать лет, так что появляется потребность, наконец, для себя пожить, отдохнуть?!

Конструктор резко остановился и серьезно посмотрел на Олега, как он смотрит на те самые чертежи изделий, на каждый отрезок, угол, окружность.

— Что вы от меня хотите?

— Открытости, широты! Вот один западный фонд, за мир на Земле, в порядке достижения этого мира, хочет увидеть некоторые чертежи…

— Олег, я сообщу в Первый отдел.

— Пал Иваныч! Так там же все у меня свои, я без них ни шагу!

— Посмотрим.

— Пал Иваныч! Ну что вы как не родной? По миру будете ездить, Маск вам будет руку пожимать — и все во благо отечества!

— Да пошел он, этот Маск! — сказал конструктор и быстрым шагом пошел вперед.

В глубине души Павел Иванович хотел денег. Он не был святым, как можно было подумать о подобных ему людях лет пятьдесят назад (и какими в каком-то смысле они были). И, да, он устал от жизни: от коллег, от своего предприятия, от сына с его взбалмошной женой (свою он несколько лет назад похоронил), от соседей, без меры пьющих, и от дороги на работу. Но согласиться на предложение «живчика» он не мог. Есть такое слово — «западло». Когда еще Павлу Ивановичу было двенадцать и Гаврила, мордоворот, лидер класса, добивался от него, чтобы тот делал за него домашку, он «послал» его и его «свиту», а когда те прижали его к стене, к доске, и хотели как следует отметелить, тот взял циркуль для мела и посмотрел на них так, что те отстали. И также защищал других. Это было невесть откуда взявшееся чувство справедливости, повинуясь которому он и сейчас, в своем предпенсионном возрасте, делал работу, позволявшую его родине, прижатой к стене, чувствовать себя не такой беззащитной. Он вспоминал, чему его учили, и вкладывал это в свои чертежи, в чертежи молодых оболтусов, к которым заглядывал в кабинеты. Эту часть жизни Павла Ивановича Олег не видел, не знал, какими в такие моменты были его глаза, как двигались мышцы лица, как звучал голос совсем уже не молодого конструктора. Олег был убежден, и подтвердил бы это на Страшном Суде, что жизнь состоит из денег, возможностей и личных интересов, имеющих полуживотную природу.

— Да пошел он, этот Маск! — повторил конструктор и в глубине души его собеседник сразу понял: на этого человека не стоит тратить силы (а их у него было не так много, как могло показаться).

Павел Иванович небыстрым шагом пошел к автобусной остановке, а «живчик» смотрел ему вслед. Большой шарф Олега по-идиотски смотрелся, да и он сам со своими манерами, а самое главное — с его мыслями и «замыслами», также.

Среднерусская погода не вдохновляла ни на что: ни на любовь, ни на созидание, ни на разрушение. Она гоняла иссохшие листья по асфальту и, казалось, источник тепла здесь — только в светящихся магазинах эконом-класса. Но тем, кто многие века претендовал на то, чтобы сделать эту землю своей, серость и несильный ветер словно шептали: «А не пошли бы вы?!».