Фильм «Летят журавли» вышел на экраны в 1957 году. В основе его сценария — пьеса «Вечно живые» Виктора Розова, написанная ещё в военном 43-м. Спектаклем, поставленным Олегом Ефремовым по этой пьесе в 1956 году, открылся театр «Современник». «Слова главного героя пьесы Бориса Бороздина: „Если я честный, я должен“ — стали девизом и нового театра, и всего поколения „шестидесятников“», — отмечает советский и российский критик и историк театра Инна Соловьева.
Режиссер Михаил Калатозов, ознакомившись с пьесой, предложил Виктору Розову написать по ней сценарий.
Фильм вызвал огромный резонанс в мире и считается одним из лучших фильмов столетия. В 1958 году его создателям была вручена высшая премия Каннского кинофестиваля «Золотая пальмовая ветвь».
Многие крупные режиссеры — Андрей Кончаловский, Сергей Соловьев, Клод Лелюш и другие, говорят о том, что именно этот фильм предопределил их решение посвятить себя режиссуре. Из «шинели» «Журавлей» вышли Андрей Тарковский, Франсуа Трюффо и ещё очень многие.
Ценителей особенно потрясала новаторская работа оператора «Журавлей» Сергея Урусевского.
«Разумеется, появление „Журавлей“ без Урусевского вообще было бы невозможно. Это картина, у которой два автора, и еще неизвестно, кто больше — режиссер или оператор — вложил в нее. В кино иногда случается, что оператор становится сердцем картины», — пишет режиссер Александр Митта.
Сам Сергей Урусевский рассказывает, что ему интересно не просто фиксировать происходящее на камеру, а активно вовлекать в происходящее на экране зрителя — сделать его «соучастником» действия и переживания. Технические средства «в процессе работы и видения картины» возникали сами собой, говорит он. Он уверен, что оператор должен двигаться вместе с актерами, играть вместе с ними, через камеру выражая своё отношение к событиям, делая камеру, а через неё и зрителя, их соучастниками.
Урусевский пользовался легкой ручной кинокамерой с широкоугольным объективом, что позволяло ему производить съемку в движении, бежать за героями, смотреть на происходящее их глазами, протискиваться вместе с героиней сквозь толпу… Более того, в одном из знаковых эпизодов «Журавлей» — когда Вероника в смятении бежит, намереваясь покончить с жизнью, камера находится непосредственно в руках самой актрисы. Оператор манипулирует и скоростью съемки — начинается с 18 кадров в секунду, прореживается до 12, а в кульминационный момент доходит до 4, что позволяет ощутить фрагментарность зрения Вероники и силу её отчаяния.
Крупные планы, показывающие самые тонкие переживания героев, неожиданные ракурсы, многократная экспозиция, когда в результате получается многослойное и многосложное — «образное» — изображение… далеко не полный список приемов, использованных оператором.
Урусевский сам автор множества сложных технических сцен и инженерных находок, например, круговые рельсы для камеры. Так снимался эпизод смерти героя — кружение берез на фоне бездонного неба. Знаменитые кадры взлета Бориса по лестнице сняты с помощью специального лифт-крана, перемещающего камеру параллельно движению актера.…
Простая мелодраматическая история, рассказанная эмоциональным и поэтичным, полным кинематографических изысков языком, разделила советский кинематограф на «до» и «после», открыла его «серебряный век», перехватив эстафету века «золотого» — киноавангарда 20-х годов.
История любви — «взаимного головокружения» — Вероники (Татьяна Самойлова) и Бориса (Алексей Баталов) начинается 22 июня 1941 и заканчивается 9 мая 1945 года. Фильм о войне и победе? Нет. В нем нет ни одной батальной сцены, нет зримого и осязаемого врага, враг обезличен. Душевные терзания Вероники никак не связаны ни с «положением на фронтах», ни со сводками Совинформбюро — они не упоминаются вообще. Содержание картины замкнуто в круг личных проблем, война только фон, антураж: вот противотанковые ежи на улицах Москвы, проходящий по краешку кадра патруль, раненые в тыловом госпитале… Эпизод ухода на фронт Бориса в начале фильма и встречи фронтовиков в его завершении.
Война — это рок, фатум, отрывающий влюбленных друг от друга: «Уйти от тебя трудно, но что же делать, иначе нельзя, война…» — читает Вероника в последней записке Бориса, ушедшего добровольцем на фронт и там погибающего ещё в первой трети фильма. Война — крестный путь, но никак не подвиг.
Фильм ознаменовал в советском киноискусстве отделение героического всеобщего от «нормального» индивидуального, в котором места героическому нет — этим, а не только виртуозной работой оператора и необычностью красоты и потрясающей органичностью Татьяны Самойловой в роли Вероники он поразил советского зрителя. Вместо эпоса «соцреализма» — пронзительная лирика. В фильме никак не представлена коллективность, объединенная единой целью — необходимостью противостояния общему врагу. В массовых сценах толпа распадается на портреты отдельных людей, да, выразительно и разнообразно очерченных, но это индивидуальные или групповые портреты, а не «портрет эпохи». Просто люди, вырванные из нормальной жизни безликим роком войны.
Вероника, Белка, как её называл Борис, с её простенькой песенкой «Журавлики-кораблики летят под небесами, и серые, и белые, и с длинными носами» — не готова к тяготам. Даже начало войны в её настроении ничего не меняет, она по-прежнему просто влюблена и мечтает о свадьбе.
Отсутствие известий от Бориса и гибель родителей становится для неё ударом. Цепляясь за «нормальность», она выходит замуж за двоюродного брата Бориса — Марка. Кредо Марка (Александр Шворин): «Ну и пусть [война]». «Во время войны, главное не растеряться, сохранить ритм нормальной человеческой жизни», — и достает себе бронь, как «наиболее ценному»… «Может быть здесь мы найдем покой», — говорит он Веронике в эвакуации.
Осуждающей её сестре Бориса Ирине (Светлана Харитонова) Вероника отвечает: «Ты мне просто завидуешь: у меня есть муж, а у тебя нет». Муж — атрибут этой самой покойной нормальности.
Но где простые человеческие добродетели — честность, верность, любовь в этой «нормальной человеческой жизни»? Всё поругано. Марк связан с такими же, как и он сам, шкурниками, мещанами, умеющими «нормально» устраиваться в любых условиях, и они, конечно же, ни за что не станут подвергать свой покой даже минимальному риску и всегда найдут возможность «устроить катание из конца в конец… катанье назло природе, вдвоем, до полного забвения». Да, Марк в фильме осуждается, его компания показана карикатурно. Но разве не они спустя всего пару десятилетий стали «героями нашего времени»?
Нет ожидаемого покоя: Вероника «как тень ходит», она ждет известия от Бориса. «От кого ей ждать письма, муж под боком. Не то что мы, солдатки», — судачат с завистью соседки.
Горячее обращение врача Федора Ивановича (Василий Меркурьев) к раненому солдату, получившему письмо с известием об измене невесты: «…Это она свое счастье потеряла. А не он. Променяла на какую-то тыловую крысу. Мелкая душонка. Разве понимают они какие крестные муки вы несете за них же… А она ничтожного испытания временем не выдержала…», — потрясает её. «Я умираю, Анна Михайловна…»
— У вас осталась жизнь, Вероника. — А я не хочу жить. — Забудьте прошлое, человеку свойственно забывать. — А я не хочу забывать. — Нельзя же самого себя до конца казнить за ошибки. — Надо. До конца.
Но Вероника прощена — если не собой, то зрителями.
Заключительный эпизод фильма: 9 мая, встреча фронтовиков на вокзале. Всё то же: бесконечная галерея портретов и Вероника, пробирающаяся сквозь толпу в эфемерной надежде — а вдруг. Вдруг Борис жив и вернулся, «ведь его мертвым никто не видел». И нет у Вероники радости от Победы, не её это победа…
Выступает оратор: «…никогда не угаснет лютая ненависть к войне. Мы сделаем все, чтобы будущие невесты никогда не теряли женихов, чтобы матери не дрожали за жизнь своих детей… мы победили и остались жить не во имя разрушений, а во имя созидания новой жизни…». Новой «нормальной» жизни?
Что ж, мы знаем, куда привела нашу Родину вот эта мечта о «нормальной» жизни, отделенность личной индивидуальной души от высокого общего духа. Остается только поливать высохшее дерево в надежде, что оно расцветет — как это делает герой последнего фильма Андрея Тарковского 1986 года «Жертвоприношение»…