Почти десять часов тяжелого, изматывающего ближнего боя. Враг неохотно уходил, уползал, а мы, наконец, смогли добраться до заднего окна Монастыря, через которое принимали раненых товарищей. Помню, как на автоматах несли их, останавливаясь и спотыкаясь в темноте, на край кладбища, где стояли подошедшие танки, а те на броне везли их дальше, к легковым машинам, чтобы отправить в госпиталь. Пятница держал меня за «арафатку» еще крепкой рукой, тянулся к моему уху, говорил что-то очень важное, ценное, горячее, необходимое мне лично! До сих пор я чувствую его голос, вижу его глаза. Но там я не слышал ничего — в ушах звон колоколов, разрывающий надвое мой мозг, в котором зигзагами металась лишь одна мысль — донести бы! Я шептал ему в ответ что-то ободряющее, просил потерпеть, казалось, самое страшное уже позади… Мы возвращались, принимали своих погибших — Белку и Болгарина — снова несли их к танкам. И опять возвращались…

Нас поменяли. Мы забрали из Монастыря свои вещи, оружие, боеприпасы и сидели на куче битого кирпича, устало рассказывая: кто и где был, что видел, считали раненых и контуженых. Тут Ирису позвонили и сказали, что Пятница не доехал — Женя умер по дороге в госпиталь. Уже по рассказам я узнал, как раненый Пятница продолжал командовать боем — это его голос звучал в рации, подбадривал всех нас. Как Болгарин с Альфонсо менялись у амбразуры, пока снаряд не пробил стену, перебив ноги Игорю, как потом тот истекал кровью — он был такой легкий, когда мы его несли. Узнал про тяжелое ранение Фельдшера, про спасительную работу АГС Контрабаса, про то, как наш вечный «залетчик» Карандаш проявил храбрость наравне со всеми, а пойманные в поселке мародеры-алкаши не разбежались, а помогали забивать АГСные ленты. Узнал, как геройски погиб Белка на крыльце Монастыря, успев поднять дух осажденным, — единственный, кто смог тогда пройти на «Трешку». Уже дома я нашел его фотографию в то утро, перед боем — яркие солнечные лучи падали ему прямо на грудь, куда через пару часов и попали смертоносные пули.

Потом много писали про этот бой, снимали фильмы и наши, и украинцы. Тогда мы и узнали, что атаковала нас шестая рота 93-й бригады ВСУ, составленная из идейных и мотивированных бойцов «Правого сектора»* и грузинских добровольцев, при поддержке двенадцати танков, которые работали по всем позициям ополчения, прикрывая эвакуацию из Терминала и атаку на шести БМП нашего Монастыря. Как они бахвалились перед камерами журналистов, ожидая легкой победы. Обещали нас наказать — не получилось! Оставив часть оружия, кровавые бинты, броники и тела убитых, бесславно откатились.

Украинская «Бэха» заблудилась на отходе, в темноте проскочив «Пенек», пробила забор рядом с «Гаражом». Попав под обстрел, повернула в сторону Донецка и неожиданно для всех выскочила в поселке Веселое прямо на наш «Акоп», где ее встретили пулеметным огнем Беко с Литейщиком. Экипаж благополучно загнал машину в болото, но сумел выбраться, отсиделся на дачах и ушел к своим без потерь. Эту БМП мы вытаскивали потом танком, и она еще повоевала, но уже за нас.

Морозы спали, наступило время непролазной грязи. Берцы с трудом отрывались от земли и, казалось, на каждом висело килограмм по десять. Нудный дождик заползал за шиворот, пропитывая одежду, которая не успевала сохнуть. Былой азарт сменила всепоглощающая усталость.

Отряд наш сильно поредел — трое погибших и двенадцать раненых. А у оставшихся как будто часть души отрезало. Но надо было включаться, нести службу, потому что ничего еще не закончилось. Война шла размашисто, в полном объеме, со всеми видами тяжелого вооружения, с танковыми атаками, прорывами, но, к счастью, уже без «договорных ротаций». Пришло необстрелянное пополнение, которое надо было обучать самым простым вещам. В первую очередь, как выжить на войне. Немногие могли выдержать противостояние с регулярной армией, даже с такой «развалиной», как украинская. Тяжелые ежедневные обстрелы быстро сметали всю романтику, и люди, приехавшие добровольцами за свои деньги, по разным причинам уезжали домой. Никто их не осуждал — каждый получил свой личный опыт, каждый понюхал свою порцию пороха — просто их время еще не пришло.

Мы с Беко водили новеньких на дневные «экскурсии», ближе к взлетке, чтобы наглядно показать расположение сил вокруг аэропорта. Так и меня раньше вводили в курс дела Пятница, Белка и Болгарин.

Бывали и серьезные случаи, и курьезные. Помню, как Дерганый — ох уж этот выбор позывных! — будучи на посту в «Акопе», спрятался, буквально вжался в дно, испугавшись минометного обстрела. Я его не сразу нашел, а когда увидел, взял хороший ком земли и кинул сверху по каске, приводя в чувство. Потом терпеливо объяснял, что солдат на посту должен смотреть «в оба», потому что ДРГ намного хуже любого обстрела. А обстрелов хватало — на любой вкус и цвет! Однажды «Грады» застали меня в гараже с БК — ракеты ложились всё ближе и ближе, а к спасительному «Акопу» надо было бежать как раз навстречу приближающимся разрывам. Я оглянулся на ящики патронов, ПТУРы, гранаты — замер, как вкопанный! На счастье, противник выпустил только половину пакета — всего двадцать ракет, которые закончились прямо у ворот.

Помню, как мы, поддавшись панике, открыли заполошную стрельбу по пустым домам на другом берегу реки, принимая за ответный огонь свои же рикошеты. И только выстрелы Ириса со стороны нашего жилья привели нас в чувство — благо, что он предусмотрительно спрятался, потому что горячие головы и туда стали стрелять, пока разум не вернулся на свое место. Однажды Турист на полном серьезе собирался с РПГ встретить возвращающийся с передовой «сомалийский» танк, приняв его за чужой, — еле успел его остановить!

Тем временем Беко добровольцем сходил в неудачную атаку на РЛС. Правда, сам он, как всегда, вернулся с добычей — крупнокалиберным пулеметом и с новой байкой, что этот пулемет он лично, жилистыми руками, вытащил за ствол из вражеской бойницы. «Утес» оказался из соседнего подразделения, что никак не умаляет храбрости нашего осетина. Он получил медаль «За службу в спецназе МВД». Потом Беко вспоминал, с каким удовольствием он показывал свои награды дома, в Осетии, друзьям, родным, соседям, многочисленным знакомым. Особенно любил смаковать тот момент, когда он — Беко, бывший «сиделец» — в камуфляже, берцах, в тельняшке, с нашивками и наградами, с этой самой медалью от МВД, заявился в отдел полиции. Там отлично знали и его самого, и былые «подвиги» — он наслаждался их удивлением с таким неподдельным, искренним восторгом, что у меня самого гордо выпячивалась грудь за боевого друга!

Время шло к февральским Минским соглашениям, но накал боев не ослабевал. Прямые атаки сменялись войной снайперов, артиллеристов, минеров и ДРГ. Приходили известия о трагической и необязательной гибели ребят от «дружественного огня», ошибок командования, как во время провального похода на Опытное «1-й Славянской». Усиливались обстрелы пригородов и окраин Донецка, жаркие бои шли вокруг Дебальцево. Серьезные, спланированные операции сменялись головотяпством и преступной халатностью с обеих сторон фронта. Люди устали, тупели от этого кошмара, сказывались кровопролитные январские потери, когда на смену опытным бойцам приходили новые, порой морально неготовые к подобному накалу и еще очень далекие от дисциплины. Многие трагедии объяснялись до боли просто — напились «храброй воды», пошли в разведку. Поэтому у нас царил «сухой закон» без исключения и возражений. Боролись с пагубной привычкой всеми доступными средствами — и холодным подвалом, и воспитательной каской, и исключением из отряда.

Даже без алкоголя походы «в разведку», да и просто в сторону от натоптанных дорог, часто заканчивались печально. Можно было нарваться на свои же мины, бездумно расставленные безо всяких карт, попасть под огонь противника на незнакомой местности, самим наделать фатальных ошибок в критической ситуации. Еще перед моим приездом, в первый раз идя на «Гараж», ребята попали под вражеский АГС, на ровном месте «потеряли» Альфонсо, потом лазили по грязи, искали, уже готовились к худшему — позиции противника совсем рядом, темнота кромешная… Когда он пришел, то был похож на один большой кусок грязи — виднелись только глаза и белозубая улыбка.

Однажды и мы, четыре олуха — я, Беко, Литейщик, Контрабас — пошли «просто посмотреть». Проверить, что там показалось ночью у «Пенька», кого это мы обстреляли… Теперь обстреливали нас — свои же, из соседнего подразделения со спаренной «Дашки» калибра 12,7, от которой мы прятались за забором, больше похожим на швейцарский сыр. Быстро перебирая всеми конечностями, мы на карачках добрались до канавки — как нельзя вовремя, потому что «уважаемые партнеры» уже подключили к этому шухеру свои «Васильки», щедро сыпавшие 82-е мины по всему нашему отходу. Обошлось!

Вот и прошло сорок дней, я снова был в холодном и безмолвном Донецке. Помню высокий, красивый храм Святых Петра и Февроньи за закрытым забором, колючий ветер, пустые улицы, редкие машины и еще более редких прохожих, девственно белый снег в парке Щербакова без единого человеческого следа, застывшие аттракционы, выбитые стекла Донбасс-арены. Помню глаза мальчишки на автовокзале, который спросил меня:

— Дяденька, вы уезжаете?

— Я вернусь, обязательно вернусь!

Меня провожали мои друзья: Колючий, Орех, Марс и, конечно, Беко.

10 февраля 2021 года

Александр Добрый

* Организация, деятельность которой запрещена в РФ.