В концептуальном манифесте «Диалектика духа» Сергей Кургинян пишет, что перестроечный лозунг «Иного не дано» является символом зловещей мещанской веры. Веры в так называемый естественный закон или закон природы. Адепты мещанской веры высокомерно называют тех, кто противостоит этой идее, «сопляками» и «незрелыми фантазерами», которые не смогли понять «самого главного в жизни». А самое главное, по их мнению, природный инстинкт присвоения. Это «самое главное» порождает характерный тип общественных отношений: «Человек человеку волк».

Учение о предопределении как основа капитализма

В основе мещанской веры лежит твердая уверенность в предопределенности «естественного закона». На мой взгляд, протестантское учение о предопределении оказало большое влияние на формирование современного мировоззрения.

При размышлении на эту тему я стал обращать внимание на растущую обывательскую веру в предсказание судьбы. Многие наши граждане, а особенно женщины, ходят к гадалкам и людям с якобы сверхъестественными способностями, которые готовы предсказывать будущее.

Вера людей в эти предсказания сродни страстной вере первохристиан, она непоколебима и основывается именно на убежденности в предопределении. Судьбу можно предсказать вплоть до деталей только тогда, когда будущее предопределено заранее, а особые люди могут «подглядеть» эту информацию. И все «по умолчанию» принимают это. Почему идея о предопределенности судьбы так укоренена в умах людей, даже в XXI веке?

Среди христианских богословов значительный вклад в развитие этой идеи внес Жан Кальвин, который утверждал, что спасение отдельно взятого человека предопределено богом еще до его рождения и не зависит ни от воли, ни от жизни, ни от мыслей и устремлений самого человека.

Подобной точки зрения придерживался и Мартин Лютер, который считал, что спасение полностью находится в воле Бога, хоть и предостерегал от «впадения в бездну ужаса и безнадежности». Лютер чувствовал, что учение о предопределении приводит к «бездне ужаса», но советовал думать не об этом, а о ранах Христа. На мой взгляд, слабое утешение для тех, кто погрузился в бездну.

Концентрированно идея о предопределении выражена в трактате Лютера «О рабстве воли»: «Если благодать приходит по произволению или предопределению, то она приходит по необходимости, а не по рвению и не по усердию нашему, как мы и учили об этом выше. А также если Бог обещал благодать до закона, как это утверждал Павел и в Послании к Галатам, то, значит, она приходит не по делам и не по закону — в противном случае обетование не имело бы никакого смысла. Тогда и вера не будет иметь никакого значения, если имеют значение дела».

Наряду с рационализацией христианской литургии, отказом от мистицизма и верой в благополучие как признак божественной благодати, в этический фундамент капитализма вошла идея о предопределении. Анализ влияния религии на капиталистическое устройство общества сделал крупный немецкий социолог Макс Вебер в своей работе «Протестантская этика и дух капитализма».

«Представление, что боги даруют богатства тому, кто угоден им — жертвами ли, своим ли образом жизни, — известно всем народам мира. Однако с такой последовательностью и полнотой связь между определенным типом религиозного поведения — в соответствии с раннекапиталистическим принципом «honesty is the best policy» („честность — наилучшая политика», — И.Д.) — и божественным благословением сознательно устанавливается только протестантскими сектами (хотя и нельзя утверждать, что эта идея известна только им)»,  — пишет Вебер.

Кроме того, в основе протестантских общин в США лежала доктрина о предопределении. В частности, эта идея оказывала колоссальное влияние на выбор «достойных» для совершения таинств. Членом общин мог стать только избранный богом христианин. «Вся община на началах солидарности несла перед Богом ответ за чистоту причастия и устранение недостойных, особенно отвергнутых», — отмечает Вебер, подчеркивая именно практическое значение этого учения.

Предопределение было фундаментом протестантской этики, которую впитал в себя дух капитализма. Может быть, поэтому такое широкое распространение на Западе получили идеи эволюционизма Герберта Спенсера, Томаса Мальтуса и других «первооткрывателей» естественного закона в общественной жизни, который в настоящее время так упорно нам «впаривают» под видом истины в последней инстанции.

Творчество —
основа эволюции

В Манифесте Сергей Ервандович подчеркивает, что даже в природе альтруистическое поведение животных имеет огромное значение для выживания. Получается, что даже в природной среде все не определяется силой животных или их способностью приспосабливаться к окружающей среде.

О вопросах подобного приспособления очень много интересного сказал французский философ Анри Бергсон. В своем труде «Творческая эволюция» автор утверждает, что приспособление — это важный элемент развития живых организмов, но не главный.

В частности, рассуждая на тему природной целесообразности организмов, Бергсон оппонирует сторонникам идеи внутренней целесообразности, для которых каждое существо создано для самого себя. «Целесообразность сужена здесь настолько, что никогда не охватывает более одного живого существа за раз», — пишет философ. Именно современная либеральная точка зрения сводит жизненную целесообразность на отдельном индивиде.

«Быть может, наш тезис звучит очень решительно, но мы все же утверждаем, что целесообразность должна быть внешней или она — ничто», — отвечает философ своим оппонентам.

И далее: «Напрасно думают свести целесообразность к индивидуальности живого существа. Если в мире жизни существует целесообразность, то она охватывает всю жизнь в едином и неразделимом объятии».

Бергсон считает, что если отказаться от механистического мировоззрения, то «действительность представляется нам непрерывно бьющим родником нового». Именно в этом заключается его основной тезис — жизнь есть творческий поток, преобразующий мертвую материю, использующий, а не пристраивающийся к внешним «непреодолимым» факторам.

«Условия — это не форма, в которую вливается жизнь, принимающая соответствующий вид; когда мы рассуждаем так, нас вводит в заблуждение метафора. Никакой формы нет, самой жизни предстоит создать себе свою форму, приспособленную к данным условиям». Потом автор поясняет, что если и можно говорить о приспособлении то «только в том смысле, как мы, например, говорим, что решение геометрической задачи приспособляется к ее условиям».

Философ неоднократно подчеркивает, что внешние факторы не являются направляющими причинами развития. Они есть существенные факторы, с которыми считается развитие. Итак, по мнению, Анри Бергсона, жизнь есть свободный порыв, который использует внешние факторы и косную материю, как художник пользуется красками для написания пейзажа. Жизнь усложняется не для того, чтобы приспособиться к внешним обстоятельствам, она становится все более сложным орудием для извлечения из этих обстоятельств всё большей выгоды.

Пейзажист обусловлен необходимостью подбора красок, их химическим составом, материалом полотна, своей техникой и мастерством и многими другими обстоятельствами. Но как только он берется за работу, окруженный миром, где «иного не дано», возникает иное. Бергсон как бы говорит, что сущностью эволюции является постоянный прорыв жизни через косную предопределенность внешних факторов — к иному. Под действием этих факторов жизнь усложняется, но она ими не предопределена, она выходит за рамки обусловленности именно в тот момент, когда происходит усложнение.

Более точное определение понятия «развитие» дал Сергей Кургинян в книге «Исав и Иаков»: «Развитие — это ответ системы на испытание, задающее нагрузки, превышающие пределы прочности системы». Чисто механическая система при таких нагрузках разрушается, а сверхсложные системы могут отвечать на нагрузки трансформацией, что и есть развитие.

В умах общественности утвердилась новая вера, имя которой «предопределение», «природная необходимость», «иного не дано» и др. Выход из «моёвника» в иное — это и есть суть свободного творческого прорыва в «Царство свободы», в основе которого лежит даже природная эволюция.