Когда в сфере публицистики начинают обсуждать связь между немецким фашизмом и Соединенными Штатами Америки, то внимание чаще всего обращают на то, как именно американцы перехватывали ценные нацистские кадры после окончания Второй мировой войны, чтобы использовать их наработки в холодной войне против СССР. Но, как мы ранее отмечали в цикле «Путешествия с партиями в поисках американского фашизма», связь между ядром элиты США и немецкими нацистами существовала задолго до того, как Гитлер пришел к власти.
Настало время обсудить другую составную часть этой связи, а именно, как американцы и немецкие фашисты учились друг у друга тому, что касалось слома воли к сопротивлению — как у отдельных людей, так и у целых народов. Первый такой опыт был получен старыми американскими элитами еще до их разрыва c Британской империей. И касается он того, как колонизаторы английского происхождения стали непосредственно осваивать свою часть Нового Света.
Наиболее идеологически оформленная концепция освоения новых земель была у протестантских сект, заселивших Новую Англию — северо-восточные колонии Массачусетс, Коннектикут, Род-Айленд, Вермонт, Нью-Гемпшир. В отличие от более южных колоний, основанных английскими акционерными обществами для выращивания там коммерчески перспективных культур с целью продажи в метрополии, Новая Англия не была коммерческим проектом. Она рассматривалась пуританами буквально в качестве новой Земли обетованной.
Пуритане, которые сами подвергались гонениям в их родной Англии, рассматривали свою миграцию в Северную Америку как повторение завоевания израильтянами земли Ханаанской. В этой картине мира индейцам отводилась роль филистимлян, а значит, очищение земли от них было делом не просто допустимым, а богоугодным. Когда спустя более чем триста пятьдесят лет президент США Рональд Рейган вспоминал в своих речах о «Священном граде на холме», он апеллировал именно к этой традиции.
Этим самоопределением как избранного народа, пришедшего освоить новую Землю обетованную, пуритане принципиально отличались от испанцев, португальцев и французов, также колонизировавших Новый Свет. И протестанты из Великобритании, и католики из континентальной Европы считали Америку неосвоенной землей, населенной дикарями. Но вслед за испанскими конкистадорами шли иезуиты, францисканцы, бенедиктинцы и прочие монашеские ордена, воспринявшие индейцев в качестве объектов для своей миссионерской деятельности. А как только индеец становился католиком, он хоть и считался всё равно человеком второго сорта — всё же уже был единоверцем. А значит, опция геноцида по отношению к нему была закрыта.
Испанские миссионеры подошли к задаче широко и творчески. Они стремились найти точки соприкосновения с культурой местных и даже интегрировали индейцев в свою иконографию. Широкую известность, например, приобрел образ Девы Марии Гуаделупской, на котором Богородица изображена в виде индианки. Существуют похожие иконы, изображающие Христа и апостолов с индейскими или метисскими чертами лица. Поэтому неудивительно, что приобрели массовость и межрасовые браки.
Последствия этого подхода видны невооруженным глазом в демографической картине бывших испанских и португальских колоний Латинской Америки, где большинство населения составляют метисы — потомки смешанных браков европейцев и индейцев. Конечно, латиноамериканские общества тоже не лишены расизма. Там среди элиты намного чаще встречаются белокожие люди совершенно европейского облика, а индейцы и чернокожие мулаты намного чаще встречаются среди бедноты. Но в англоязычной Северной Америке происходило совсем другое.
В Соединенных Штатах, в отличие от Латинской Америки, совершенно отсутствуют метисы белых и индейцев как демографический феномен, если только не считать тех же испаноязычных и их потомков. Английские протестанты не ставили перед собой задачи обращения местных язычников в христианство. У них была задача освоить новые земли и уничтожить всё, что препятствовало этому, в том числе и прежнее местное население.
Как считал второй губернатор Колонии Массачусетского залива Джон Уинтроп, непреодолимое дикарство американских индейцев (что оправдывало их уничтожение и сгон с земель) заключалось совсем не в их языческой вере, а в том, что они не «подчинили себе природу», что лишало их права на землю. А коли так, то английские переселенцы получали право на землю уже одним своим присутствием на ней.
Получив независимость от Британской империи, новое американское государство взяло пуританский принцип новой Земли обетованной на вооружение в качестве государственной политики. По мнению отцов-основателей США, широкие просторы дикой природы к западу от бывших колоний указывали на «предначертание судьбы» — США должны расшириться через весь североамериканский континент вплоть до Тихого океана, неся с собой цивилизацию и развитие.
Вот только в этом «предначертании судьбы» не было места для индейцев. У первого американского президента Джорджа Вашингтона был простой подход: «Расширение наших поселений также заставит дикаря отступить, как и волка, ибо они оба — хищные звери, пусть и в разных обликах». Томас Джефферсон также приравнивал индейцев к «лесным зверям», и в этом было основное направление политики нового государства по отношению к индейцам, которое оно и реализовывало.
Немецкие геополитические мыслители, да и немецкое общество в целом, смотрели на американскую политику по отношению к новым территориям и их коренному населению с огромным интересом. У немецкого массового читателя конца XIX и начала ХХ веков безумной популярностью пользовались сюжеты столкновения цивилизованных белых с индейскими дикарями, будь то аутентичная американская проза Джеймса Фенимора Купера или доморощенное творчество Карла Мая и его подражателей.
Общий тираж индейских романов и повестей Мая составил более 100 млн копий, что сделало его самым массовым немецким писателем своей эпохи. Среди тех, кто зачитывался индейской прозой Мая, был и Адольф Гитлер, оставшийся верным почитателем Мая на всю жизнь. Накануне операции «Барбаросса» Гитлер советовал своим генералам читать Мая, говоря, что предстоящая война с СССР будет «настоящей индейской войной» и что «Волга должна стать нашей Миссисипи».
Этот на первый взгляд абсурдный тезис Гитлера прямо указывает на интеллектуальную преемственность американской доктрины «предначертания судьбы» и немецкой доктрины завоевания Lebensraum — «жизненного пространства». Один из авторов и крупнейших популяризаторов доктрины «жизненного пространства» географ и антрополог Фридрих Ратцель лично встречался и много лет состоял в переписке с поздним американским идеологом «предначертания судьбы» Фредериком Джексоном Тернером. Ратцель перенес изучаемый им американский опыт на немецкую почву и предложил концепцию, согласно которой захват территорий является естественной прерогативой растущих «цивилизованных» народов по отношению к «примитивным» соседям. Эта концепция, в свою очередь, прекрасно соотносилась с нацистской доктриной расового превосходства и послужила ее геополитическим дополнением.
Немецкие фашисты не только адаптировали американскую концепцию «предначертания судьбы», чтобы объявить СССР своим «диким востоком». Они разработали свой план «Ост» с явной оглядкой на политику США по отношению к индейцам. Немецкие разработчики плана по колонизации Восточной Европы и СССР даже технологически рассматривали действия США по отношению к индейцам как четыре этапа, каждый из которых имел свой аналог в плане «Ост»:
1) сгон с земель,
2) колонизация,
3) концентрация,
4) уничтожение.
Сходство видно невооруженным глазом. Пуритане, решив, что Бог им санкционировал геноцид, практически сразу стали использовать тактику карательных экспедиций, избегая столкновений с дружинами воинов и вырезая оставшихся в деревнях женщин и детей. Они не чувствовали себя скованными договоренностями с «дикарями».
И когда в виде «жеста доброй воли» дарили индейцам зараженные натуральной оспой одеяла.
И когда они заключали с племенами мирные договора, которые потом в удобное для них время нарушались, чтобы по итогам следующего договора переместить индейцев еще дальше на запад.
Процесс шел неотвратимо. Переселенцы продолжали идти на запад, индейцев вынуждали силой или подкупом отходить подальше от новых поселений, и новое положение дел закреплялось мирным договором. Договор этот действовал ровно до того момента, пока новые переселенцы не приходили на новую землю.
Этап концентрации наступил, когда федеральное правительство США решило, что наиболее рационально не просто заставлять индейцев отступать на запад, а выделять им под жизнь наименее пригодные для дальнейшего освоения земли. Они и стали резервациями.
Можно спорить о том, в какой степени уничтожение индейцев было результатом холодного расчета, а в какой этот процесс был спонтанным, но Гитлер увидел суть, когда открыто выразил восхищение тем, как США «достреляли миллионы краснокожих до несколько сотен тысяч, и держат их скромный остаток под надзором в клетке».
Естественно, индейские племена сопротивлялись, но они никогда не осознавали себя как единое целое и не объединялись, чтобы дать коллективный отпор завоевателям. Вместо этого, через заключение союза с белыми, они пытались расправиться с другими племенами. Выбравшие путь коллаборационизма племенные вожди затем очень удивлялись, когда недавние союзники отправляли их тоже в резервации. А с точки зрения американцев всё было в высшей степени естественно — ведь в их системе ценностей любой договор с дикарями стоил не больше, чем бумага, на которой он написан.
Факт того, что план «Ост» опирался на американский опыт расправы над индейцами, лишний раз подчеркивает абсурдность аргументации апологетов ОУН (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и УПА (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в том, что пребывание Степана Бандеры и его соратников в немецком концентрационном лагере Заксенхаузен якобы несовместимо с их коллаборационизмом. Оно подчеркивает лишь ничтожество нацистских коллаборационистов, к которым их повелители сами относились как к фундаментально не равным себе дикарям.
История индейского геноцида обнажает и другую особенность как нацистских подражателей, так и той американской политической культуры, с которой они брали пример. Рассматривая себя антропологически выше партнера по переговорам, они в принципе были не способны отнестись к заключенным договоренностям как к чему-то обязательному.
Благодаря стойкости Красной Армии и всего советского народа немецкое понимание концепции «предначертанной судьбы» — оно же концепция «жизненного пространства» — не получило практического воплощения, в отличие от своего американского первоисточника. Развитие, которое этот первоисточник получил, в том числе уже в послевоенный период, заслуживает отдельного обсуждения.
(Продолжение следует.)