7 мая 1824 года в Вене была впервые исполнена «Хоральная» симфония № 125, абсолютный пик музыкальной мысли и человеческого творчества.

С тех пор, как Людвиг ван Бетховен понял, что на концерте позади него поставили другого дирижера, на которого смотрели оркестранты, потому что иначе они не поняли бы его жестов, композитор испытывал страдания от исполнения своей музыки, которую он не мог слышать, потому что к этому моменту совершенно оглох.

7 мая 1824 года, два столетия назад, Бетховен вышел на сцену для премьеры своей Симфонии № 9 оп. 125, хотя дирижером был капельмейстер Михаэль Умлауф. В конце четвёртой части, поставив дирижерскую палочку на подиум над последней страницей партитуры, он взял композитора за плечи и повернул его к публике, которая осыпала его аплодисментами, которые он мог видеть, но не мог слышать; и тогда публика, которая заполнила театр «Порта Каринциа» в Вене, начала махать платками.

По мнению других экспертов, повернуться к публике композитора заставило контральто Каролины Унгер, но эта деталь ничего не добавляет и ничего не отнимает от той даты и того события: Бетховен подарил человечеству абсолютный шедевр.

Бетховен размышлял над этим с 23 лет, в его гениальном уме композиция была разработана и собрана с полной абстракцией и, наконец, доведена до состояния партитуры, притом, что он не был в состоянии уловить на слух ни единой ноты, ни одного тембра, ни одного звукового сочетания. Даже в тот вечер на сцене ему едва удалось уловить некоторые вибрации басового регистра и ударных, но ни отдельные партии, ни гармонии и контрапункты не смогли преодолеть тот физический барьер, который безжалостная судьба поставила между ним и музыкой, которая была смыслом его жизни.

Бетховен был бы гением, даже не будучи глухим, но он гениален еще и благодаря глухоте, заставившей его «слышать» то, чего он не мог слышать обычным слухом.

Девятая симфония находится на музыкальном Олимпе всех времен и народов, являя собой полноту и непревзойденную зрелость симфонического цикла. Последняя часть длится столько же, сколько и вся Первая симфония, написанная 24 годами ранее, которая потрясла публику и критиков, поскольку впервые началась с диссонансного аккорда.

Самые злонамеренные принимали ее за занятную диковинку, не понимая ее предвосхищающей силы, точно так же, как многие считали, что ошибки приписывают глухоте те гармонические и структурные новшества, которые вместо этого предвосхищали новую музыку, переходившую от классицизма к романтизму, с содержанием, выделяющимся оригинальностью.

Достигнув вершины своего художественно-выразительного пути, Бетховену было уже недостаточно симфонического оркестра, и он объединил его с хором и солистами, чтобы заново запустить стихи Фридриха Шиллера из «Оды к радости», введенные в партитуру мыслью Бетховена — всего одиннадцать трогательных слов.

Девятая симфония «ре минор» известная также как «Хоральная» из четырех частей, с, казалось бы, простой темой, развивающейся в совместных ступенях, кристальной красоты и возвышенной глубины даже независимо от смысла слов Шиллера. Но все в этой работе свидетельствует о очень длительном вынашивании, которое породило этот шедевр. Даже партитура указывает на это, поскольку, вопреки композиционной практике Бетховена, в ней очень мало удалений, исправлений, ссылок и изменений.

Гений Бонна выразился совсем иначе, чем гений Зальцбурга: Вольфганг Амадей Моцарт за один присест, от первой до последней ноты, написал то, что уже целиком сочинил в своей голове.

Стало быть, Бетховен был более рассудителен и менее спонтанен? Нисколько. Правда, однако, что симфонию Моцарта можно спеть от начала до конца, а симфонию Бетховена — нет, но именно потому, что у нее другой язык и за ним стоит гораздо больше. С помощью музыки Моцарт отстранился от прожитой жизни, отбросив в сторону трудности, унижения, кризисы, тревоги; Бетховен же черпал музыку из жизни, очищал ее настроения, придавал ей голос и чувство, выражал ее раны.

И потом немец, по сравнению с австрийцем, больше осознавал свою гениальность, настолько, что позволял себе презирать аристократию, которая сторонилась его, несмотря на его известность и фламандское «ван» в фамилии. Графы, герцоги и принцы заказывали у него сочинения, зная, что только благодаря ему и только из-за этого о них будут помнить. Ему платили за то, чтобы он добавил имя к партитуре, и он никогда бы не потерпел унижений, нанесенных Моцарту.

Говорят, что венский дом, где Бетховен умер в возрасте 57 лет 26 марта 1827 года, был буквально разграблен, а светильники сорваны охотниками за воспоминаниями и реликвиями, потому что Бетховен делал записи везде, где только мог, даже на дверных косяках, в этом организованном хаосе, который он не смог упорядочить, вопреки тому, что он сочинял.

Легенда гласит, что ноты его Десятой симфонии были написаны на деревянных досках. Другая легенда гласит, что превышение роковой цифры 9 в постановке симфонии после Девятой симфонии Бетховена было плохой приметой. Антонин Дворжак завершил свой цикл Девятой, знаменитым «Из Нового Света», и остановился; Густав Малер набросал Десятую и не успел ее закончить, потому что скончался; Дмитрий Шостакович, напротив, написал пятнадцать без каких-либо сомнений.

Если однажды космический корабль будет запущен в космос, чтобы установить контакт с инопланетной цивилизацией, и этот межгалактический космический корабль доставит всю человеческую цивилизацию, Девятую симфонию Бетховена нельзя будет пропустить, также как «Комедию» Данте или «Мону Лизоу» Леонардо.

История, которая началась два столетия назад и никогда не прерывалась на дорогах мира, рассказывая об универсальных ценностях человека и человечества, а также о его стремлении к радости.