Я, в принципе, не большой любитель парадоксов. Хотя и не боюсь их. И меньше всего я ожидал найти какие-то парадоксы в статье из цикла «О коммунизме и марксизме» нашей газеты. И, тем не менее, как показалось мне, один нашел. Я вдруг осознал, что угроза девальвации коммунистических идей может проистекать из стран, которые сегодня не просто остаются «левыми» по государственной идеологии, а стран, выступающих своего рода флагманами «коммунизма» в современном постсоветском мире. Я имею в виду Китай как восходящего экономического лидера. И Кубу как лидера идейного и, если хотите, метафизического, защищающего свое право быть «не Западом», находясь практически в нескольких десятках километров от его цитадели — США.
Конечно, этот парадокс улетучился, когда я остановился и поразмыслил над статьей. Первое, что пришло мне в голову, что первый парадокс подобного рода возник не где-то там, за океанами и китайскими стенами, а тут, у нас, в России, точнее сказать, в СССР. В стране, которая объявила о единственности для себя задачи построения коммунизма и которая сама же эту задачу свернула в одночасье. При этом дискредитировала понятие Красного проекта так, как не под силу ни Китаю, ни Кубе, ни кому бы то ни было еще вообще. Предостерегающие слова Ленина о том, что никто не сможет победить коммунистическую партию, кроме нее самой (еще один почти парадокс), оказались не просто пророческими. Такое ощущение, что враги Красного проекта использовали их как программу борьбы с коммунистической идей и попыткой ее реализации в России. И ведь добились своего!
Советская Россия (называю страну так, потому что СССР после его гибели я рассматриваю как проект) взялась строить коммунизм всерьез. Я имею в виду довоенное время. Тогда эта задача была общая и для партии, и для каждого коммуниста, и, за очень редким исключением, для народа вообще. То есть стержень проекта соединял общество сверху вниз в очень плотную конструкцию. Она и позволила подготовиться к страшной войне, выстоять и победить в ней. Потом этот стрежень сломали... Но об этом уже говорено и переговорено. Мне же важно другое — что коммунизм был осознанной, единственной и объективной сверхзадачей для страны и народа. Именно коммунизм. И это было величайшим преимуществом нашей страны перед всем остальными последователями и почитателями Красного проекта.
Ни в Китае, ни на Кубе такой проговоренности задачи построения коммунистического общества и такого накала в сознании элит, простого народа не было и нет. Это, кстати, второй аспект, который разрушил видимость парадокса. Статья С. Е. Кургиняна впервые заставила меня задуматься о том, что к «левым идеям» могут прибегнуть лишь как к средству для достижения отличных от коммунизма целей. Притом очень благородных и благих, каковыми являются национально-освободительная борьба и борьба с архаикой за развитие. Принятие такой мысли для меня изменило масштаб проблемы восстановления коммунистических идеалов. Изменило и усложнило, а также увеличило ответственность лично для меня как носителя идей Красного проекта.
С одной стороны, ценность коммунистических идей возросла. Они стали своего рода маяком для движения из состояния предельно бедственного и смертельно опасного. Чтобы выжить, надо убегать от опасности исторического небытия. А куда бежать, вариантов не так много. И среди них коммунистический — довольно притягательный, тем более в условиях мощи и исторической состоятельности СССР. По фильмам о лидере Кубинской революции Фиделе Кастро, которые после его смерти показывало телевидение, у меня сложилась именно такая картина. Убежим в сторону левых смыслов, а как вырвемся из объятий исторического небытия, так решим, что и как строить дальше.
Красные идеи как маяк для бегства от смерти — задача важная и очень ответственная. Куда устремляться теперь тем, кто решится на такое бегство? Позитивного примера, которым был СССР, уже нет. Ни Китай, ни Куба, ни другие оставшиеся реликты Красного проекта на такую роль не тянут.
Кстати, от этого сегодня, как это ни печально, страдает и сама Россия. Нам тоже теперь надо убегать от границы исторического небытия. Только вот никаких общепринятых нашим обществом маяков для определения направления бегства у нас нет. Отвергнутый страной Красный проект никакого пути уже не освещает. Другого ничего нет. Значит, мы их должны сами себе зажигать. Тем более что само понятие бегства от вызовов как-то плохо сочетается с историей нашей страны. Всё это делает задачу поиска и обретения сотериологических смыслов и на порядки трудней и значимей. Тут цена ошибки — историческое небытие страны и народа.
Так вот, использование левых идей как временных целей, с одной стороны, поднимает их значимость. А с другой — обязательно и обесценивает эти идеи. Это как брак по расчету. Выгода есть, а присущей семье высоты отношений и сакральности нет. Снимается вопрос о предельности, то есть решительной окончательности как выбора, так и самого пути к намеченной цели. Если «коммунизм» становится лишь одним из вариантов будущего даже для левых сил, то сразу возникают возможности его критиковать.
Во-первых, никто толком не может сказать о том, что такое коммунизм вообще. То ли это про сытость брюха, то ли про бесконечную мобилизацию ради его построения когда-то там, в будущем. Наша формулировка сути коммунизма как общества, раскрывающего и пробуждающего в человеке весь его творческий потенциал, притягательна на уровне идей. Но она лишена конкретики для тех, кто жаждет что-то пощупать и попробовать на вкус, прежде чем, грубо говоря, купить. Вопросами о том, как оно — это коммунистическое общество — будет устроено конкретно, мало кто занимается.
Во-вторых, к сожалению, есть уже пример рухнувшего первого Красного проекта в СССР. На него кивают и заявляют, что этот вариант закрыт. А разбираться с причинами крушения проекта, его достоинствами и недостатками, опять же, почти никто не хочет. Коммунистический проект в СССР сегодня утилизируют с обеих сторон. Либералы — пугая его недостатками и замораживая возможности его возобновления. А псевдокоммунисты — консервируя для своей политической выгоды его достоинства вместе с недостатками, которые проект и разрушили.
Но главное не в этом. А в том, что в мире практически не осталось сил, которые бы считали коммунизм единственно возможной целью для себя и единственным спасением Человечества от конца Истории. То есть относились бы к коммунистическому будущему как безальтернативному. Вернее, как к будущему, у которого только одна альтернатива — смерть понятия Человек. А раз оно таково, то засучив рукава взялись бы за его реализацию. При такой постановке вопроса нет места колебаниям с выбором. Раз альтернативы нет, то все беремся и начинаем делать всё необходимое для воплощения этого единственного спасительного Проекта. Но опять-таки, кроме нас этой безальтернативности никто не признает.
И в этом я вижу единственный парадокс в области левых идей. Он сводится к тому, что реальная угроза коммунизму проистекает из-за недостаточной «левизны» ее носителей. Никто кроме нас всерьез вопрос о построении коммунистического общества не ставит не то что в среднесрочной перспективе, а вообще. И это страшно! Потому как всякая иная постановка таких масштабных задач, кроме как в виде предельно накаленной и окончательной цели, лишает их всякой энергетической притягательности. Это как в ситуации, когда есть выбор, бежать или не бежать от опасности. Так не убежишь. Так не построишь будущего. Да и современность уже защищать становится всё сложней и сложней.