Повторное обращение к произведению Гёте «Фауст» заставило еще раз вспомнить сюжет. И он показался мне до некоторой степени знакомым, есть нечто сюжетно похожее в Библии — это Книга Иова. Которая начинается с того, что к Богу заявляется сатана. Описано это следующим образом:
«И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана».
Сыны Божии — это ангелы. Далее происходит диалог между Богом и сатаной:
«И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее.
И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.
И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов?
Не Ты ли кругом оградил его и дом его и всё, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя?
И сказал Господь сатане: вот, всё, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня».
В «Прологе на небе» Гёте передает этот сюжет с достаточно большой точностью, за исключением характеристики главного персонажа: Иов — праведник, Фауст — не вполне. Даже Мефистофель отмечает: «Странно этот эскулап справляет вам повинность божью», но Бог настаивает, что Фауст «служит мне, и это налицо, И выбьется из мрака мне в угоду».
Следующая параллель: Бог предает человека в руки сатаны с тем, чтобы тот испытал человека.
Завершение сюжета тоже как бы одинаковое: человек (душа) спасен (спасена) и возвращается к Богу. Так что влияние на сюжет книги Иова несомненно. И вряд ли Гёте случайно проводит эту параллель (ведь пролог на небе необязателен для сюжета, его можно было вообще не писать или написать по-другому. А он написан так, как написан). Так что Гёте, скорее, специально проводит эту параллель.
Теперь перейдем к различиям в сюжете, и начинаются они с главного героя. Как уже было сказано, Иов — праведник, Фауст — не вполне, по его поводу Мефистофель говорит: «странно этот эскулап справляет вам повинность божью». Сам Фауст по сюжету не вспоминает о Боге вообще ни разу и, нимало не беспокоясь о своей душе, заключает договор с Мефистофелем.
Правда, один раз Бог появляется опосредованно, в виде колокольного звона, спасающего Фауста от самоубийства. Тут, кстати, есть еще одна полупараллель с Иовом. Иов тоже желает смерти и проклинает день своего рождения, но не убивает себя, поскольку верит в справедливость Божью и пытается понять: как так получилось, что грешники живут в достатке и довольстве, а он, Иов, не знающий за собой грехов, лишен семьи, имущества, здоровья и даже спокойного сна (сатана насылает на него ночные кошмары). Но в ответ на предложение жены возвести хулу на Бога и умереть — Иов отказывается.
А что же Фауст? Он ничего не потерял: живет профессорской жизнью в университете, как жил. Вполне уважаем и студентами, и народом (в отличие от Иова, которого оставили все, кроме трех друзей). Семьи, впрочем, не имеет, жаждет непонятно чего, вроде бы полноты знания. И обуреваем гордыней, считает себя то сверхчеловеком, то равным по силе духам только потому, что прочитал какие-то книги и выучил несколько заклинаний, а также потому, что высокого мнения о силах собственной души. Фауст с легкостью заключает договор с нечистой силой... почему? Он не верит в адские муки? Он не верит, что Бог есть Истина? Тогда какой же он раб божий? Фауст ищет Истину вне Бога и надеется найти ее с помощью магии (прямое нарушение первой заповеди; какой он после этого праведник, и что это за Бог такой, который считает, что Фауст служит ему?), но терпит крах. Кстати, вызванный Фаустом дух Земли говорит ему прямо: «Ты близок лишь тому, кого ты постигаешь — Не мне».
Если бы Фауст следовал логике, то <...> те, кто вообще к Богу обращаются (были уже и атеисты), не отрицают сотворение мира Богом и его всемогущество. И если Фауст хочет постичь весь мир, то единственное, что может к этому привести — постижение Бога, а не одного из духов. Или чего бы то ни было еще. То, что Фауст и после этого хочет непонятно чего («у неба звезд в награду, и лучших наслаждений у земли»), показывает, что от христианства (и даже ветхозаветного Бога) Фауст страшно далек. Он считает, что помочь ему может только Природа, поскольку остальное он уже отверг как не отвечающее его стремлениям. Тогда зачем Гёте вообще вводит Бога (непонятно какого), да еще утверждающего, что Фауст выбьется из мрака ему в угоду? Рискну предположить, что именно для того, чтобы показать, что Фауст — это анти-Иов, поскольку есть фундаментальная разница между Иовом и Фаустом. Иов — символ смирения перед тем, что он считает волей Бога («Господь дал, Господь и взял [как угодно было Господу, так и сделалось]; да будет имя Господне благословенно!»). Фауст же — олицетворение гордыни. Тем более странно выглядит финал «Фауста», где его объявляют спасенным. Зачем это понадобилось Гёте, и зачем он вывернул Иова наизнанку и вывел на сцену этакого анти-Иова?
Концовка же Фауста прямо говорит, что Фауст отвернулся от Бога. Его раздражает звук колокола, и о Фаусте сказано: «Там, где он соседом сядет,/ Преклоняйся все кругом!»
Кстати, есть в Библии еще один персонаж, которого искушал сатана, но тот отверг и претворение камней в хлебы ради утоления собственного голода, и искушение Бога, чтобы только подтвердить свою природу, и власть над всяким царством в обмен на поклонение сатане. В каком-то смысле Иова, также претерпевающего искушения от сатаны, можно назвать предтечей Христа. И кто же тогда Фауст, продающий сатане душу, причем с непонятной целью (в конце концов, за власть над царством)? Да еще построивший царство, где все ему должны поклоняться, процветания которого можно добиваться любыми средствами. Да еще творящий чудеса, причем отнюдь не именем Бога. Про «печать на лоб и на чело» у Гёте, правда, ничего не сказано, но отсылка к сюжету Апокалипсиса, по-моему, налицо.
Можно считать доказанным, что Фауст — это анти-Иов как минимум. Но остается главный вопрос: а что Гёте этим хочет сказать? Ведь сам Гёте ревностным католиком не был и в «Фаусте» открыто издевается над церковью: «А церковь при своем пищеваренье/ Глотает государства, города/ И области без всякого вреда./ Нечисто или чисто то, что дарят,/ Она ваш дар прекрасно переварит». И не только над католической, есть намек, что Фауст — это Мартин Лютер. А в сцене в кабаке пьяницы поют про Лютера без всякого пиетета. То есть Гёте явным образом не питает уважения ни к католикам, ни к протестантам, да и Бог у него какой-то карикатурный, весьма далекий от ветхозаветного. Получается, что и Ветхий Завет для Гёте не есть какая-то великая ценность. И появляются сомнения в том, что Гёте вообще привержен монотеизму, то есть он не верит в существование единого благого Бога. Бог, как его рисует Гёте, больше похож на какого-то скучающего князька, который рад славословиям от ангелов и готов, чтобы развлечься, заключать пари с сатаной (то есть своим врагом).
Что еще интереснее — Гёте называет божьей искрой разум, а не душу, что тоже идет вразрез с классическим богословием. И при всем при этом ангелы возносят душу Фауста вроде как на небеса, но на самом деле Бога там нет. Петра, кстати, тоже. Только духи и Богоматерь. И вроде как души кающихся грешниц — из Нового Завета, и Богоматерь оттуда же, но... с точки зрения формальной логики, богоматерью, то есть матерью богов, можно назвать и Гею, и Тиамат, а не только Марию, жену Иосифа. У меня создается впечатление, что Гёте как ловкий фокусник пытается подменить ветхозаветного Бога, который как бы имеется в виду в прологе, на нечто совсем иное. Похоже, что Гёте, рисуя карикатуру на Бога, имеет в виду гностическую интерпретацию: Бог никудышный, «творенье не годится никуда». И тогда понятно, почему Фауст, если он гностик, легко вступает в договор с нечистой силой — он убежден, что в злом мире он не может обрести покой и счастье по определению. Соответственно, Мефистофель по определению не может выполнить обещанного в рамках явленного мира, и ничего душе Фауста не угрожает. А вот как интерпретировать вознесение Фауста, мне непонятно. Возможно, просто не хватает знания богословия.
Еще два слова о построенном Фаустом государстве с целью процветания его народа. Тут Гёте, по крайней мере, честен и почти не ухмыляется. Неявная отсылка к Апокалипсису может означать, что Гёте считает, что построенное отвергнувшими Христа людьми государство, пусть созданное с самыми благими намерениями, окажется царством антихриста, то есть адом на земле. Под отвергнувшими Христа тут стоит понимать не вообще еретиков, а именно современное Гёте европейское общество с его духом капитализма, которое Гёте прекрасно знал. И тут действительно остается только удивиться прозорливости Гёте.