На Летней школе «Сути времени» в 2016 году Сергей Кургинян прочел доклад «Мост через пропасть». Один из главных обсужденных в нем вопросов — противостояние двух различных моделей человека, двух традиций понимания того, что составляет его суть и является главным побуждающим жизненным фактором. Согласно одной из них, главное стремление человека — это приближение к гомеостазу путем снятия возникающих напряжений наиболее надежным способом. Другая же традиция считает, что человек может идти на риск и изменение, наращивая тем самым напряжение и пренебрегая всяким гомеостазом, когда он руководствуется важной для себя высшей целью. И именно такое стремление, такая борьба, дающая возможность развития, и составляет суть человека. Вернее, делает его действительно человеком! В докладе в качестве примера была рассмотрена биография Руаля Амундсена, который еще в юности загорелся мечтой стать полярным исследователем и воплотил свою мечту, несмотря на крайние трудности и соблазны. Амундсен — пример человека, который построил свою судьбу в соответствии со своей внутренней целью, своим представлением о должном.

Можно привести много примеров, и в каждом мы увидим то же: человек взял на себя сверхзадачу, и вся его жизнь была организована на ее решение. Недавно прочел книгу о Павле Третьякове (1832–1898), основателе нашей знаменитой галереи. Всё то же самое. Неосведомленный человек может возразить (да и сам ранее возразил бы): «Да, где ж тут Амундсен? Решил наследственный купец собирать картины. Это многие делали! И собрал большую коллекцию, которая стала музеем. Где тут преодоление? Где соблазны?» Такой взгляд очень далек от истины. Ведь Третьяков не просто решил собирать картины русских художников и организовать в итоге народную галерею, о чем написал в своем завещании во время болезни еще в двадцатичетырехлетнем возрасте и что впоследствии сам выполнил. Вернее, он ровно это и решил, но прекрасно понимал, что его задача и ответственность гораздо больше, поскольку собирает не для себя и не по принципу «что мне самому нравится». Он понимал, что тем самым становится причастным развитию искусства живописи в России и остро чувствовал ответственность за это перед будущим, перед историей. Именно поэтому был абсолютно прав, когда писал Репину: «Ради бога, не равняйте меня с любителями, всеми другими собирателями». А соблазны, преодоления? Их не может не быть, когда человек напряженно обдумывает, что есть подлинное искусство, что нужно народу, потомкам. О соблазнах и их преодолении сами за себя говорят строки из письма Третьякова Льву Толстому: «Много раз и давно думалось: дело ли делаю? Несколько раз брало сомнение, — и все-таки продолжаю. <...> И так буду тянуть, без уверенности в пользе, — но с любовью...»

Третьяков, так же как и Амундсен, подчинил себе свою судьбу, подчинив себя большой цели. Часто обдумывая эту тему, я как-то невольно размышлял и над вопросом судьбы в различном ее понимании, в том числе как рока. Ведь очень часто от человека можно услышать такое суждение о ком-то или о самом себе: «Ну что тут поделаешь — такая судьба!» Обычно это произносится в случае неудачи, причем зачастую при явном нежелании ее преодолеть. Это такой признак смирения с обстоятельствами. Ну, скажете, Вы, иногда человек произносит эту фразу без всякого намека на неотвратимость, просто досадует на обстоятельства. Согласен. Но ведь некоторые действительно придают этому смысл неотвратимости. Сопоставляя такой взгляд с примером Амундсена и его судьбой, понимаешь, что вера в судьбу как рок — это, по сути, отражение той же самой локковской традиции, в которой человек до конца определяется обстоятельствами, стремясь к снятию многочисленных напряжений. Ведь если ты не запускаешь своего собственного внутреннего двигателя, а только реагируешь на среду, то твоя судьба фактически предопределена, ее можно почти точно посчитать, как в ньютоновской механике.

Подчиниться судьбе, либо подчинить себе судьбу — это то же самое противостояние, тот же вопрос о предназначении человека, только в иной плоскости. Представляется, что рассмотрение противостояния в этой плоскости, а именно темы судьбы и взглядов на это понятие, позволяет сказать что-то дополнительно.

Учение о судьбе как роке, неотвратимости было в ходу, например, в античном язычестве. Мы помним по книгам о мойрах — богинях судьбы, распространявших свое влияние даже на богов. Помним, как многие герои или цари обращались к оракулам в надежде узнать судьбу. Ведь даже в героическом эпосе у Гомера, великие и бесстрашные герои, которым приходилось многое преодолевать, они все-таки жили в как бы зачарованном мире. Они знали и верили, что их судьба записана, ей невозможно противостоять. И в этом смысле это были совсем не Амундсены.

Но с некоторого времени такое понимание судьбы начинает преодолеваться. И иное понимание, согласно мифам, принес людям, конечно, Прометей. Эсхил в своем произведении «Скованный Прометей» довольно подробно перечисляет, что именно Прометей дал людям. В трагедии есть одно очень интересное место, где описано не только то, что Прометей дал, но и что он отнял у людей:

Прометей.

Еще у смертных отнял дар предвиденья.

Предводительница хора.

Каким лекарством эту ты пресек болезнь?

Прометей.

Я их слепыми наделил надеждами.

Предводительница хора.

Благодеянье это, и немалое.

Прометей.

Вдобавок я же и огонь доставил им.

Предводительница хора.

И пламенем владеют те, чей век — как день?

Прометей.

Оно научит их искусствам всяческим.

Спрашивается, что ж это за дар предвиденья, отнятие которого можно считать благодеянием? Причем отнятие этого дара происходит вместе с принесением огня, как будто эти действия неразрывны. Мы уже знаем по подробным обсуждениям в цикле «О коммунизме и марксизме» в газете «Суть времени», что это был за огонь, откуда он принесен. Прометей принес огонь, которым владели лишь боги, и это делает человека в каком-то смысле равным богам по своим возможностям. И конечно, этот жест Прометея символизирует безграничную веру в человека. Но вернемся к предвиденью. Когда можно предвидеть? Когда что-то предначертано, находится в абсолютной власти внешних высших сил. Понятно, что человечество, воспринимающее себя во власти неотвратимой судьбы, — это одно. Человечество же, ощущающее свою способность творить собственную судьбу, хотя бы и при участии богов, — это совершенно другое.

Христианство, в частности Православие, отвергает рок, фатум. Есть промысел Божий, но он вовсе не носит характера неотвратимости происходящего в земной жизни. Жизнь христианина в этом смысле есть результат его свободного выбора, и выбор добра встречает поддержку Всевышнего. В отношении судьбы из святых отцов предельно конкретно выразился Иоанн Златоуст (347–407 гг. н. э.), сказав: «Учение о судьбе посеяно дьяволом». Он же объясняет это и более подробно: «Если же есть рок, то нет суда; если есть рок, то нет веры; если есть рок, то нет Бога; если есть рок, то нет порока; если есть рок, то напрасно, всё без пользы делаем и терпим: нет похвалы, нет порицания, нет стыда, нет позора, нет законов и нет судилищ». Если же говорить о взаимодействии человеческой воли и Божественного, то уместно привести слова еще одного отца Церкви преподобного Иоанна Дамаскина (675–753): «Следует иметь в виду, что Бог всё предвидит, но не всё предопределяет. Так, Он предвидит то, что находится в нашей власти, но не предопределяет этого; ибо Он не хочет, чтобы явился порок, но не принуждает силою к добродетели».

Тем не менее, стоит напомнить, что ряд направлений в протестантстве (кальвинизм, например) проповедуют индивидуальное предопределение к какой-либо участи, то есть тот же фатум. В современном мире идея рока скрыто, но эффективно проповедуется и в культуре. Как правило, это произведения, призывающие человека вернуться в лоно природы, слиться с ней. Мне по этому поводу вспоминается фильм Джима Джармуша «Мертвец», наиболее меня впечатливший. В этом фильме рефреном звучат слова из стихотворения «Изречения невинности» английского поэта и художника Уильяма Блейка (1757–1827):

Every Night and every Morn Some to Misery are born Every Morn and every Night Some are born to sweet Delight Some are born to sweet Delight Some are born to Endless Night

Есть много переводов. Приведу перевод неизвестного автора, который представляется мне наиболее сильным и точным:

В час вечерний, в час дневной Люди входят в мир земной. Кто рожден для горькой доли, Кто для радости одной; Кто для радости беспечной, Кто для ночи бесконечной...

Очень выразительные слова. Только вдумайтесь: кто-то рожден для бесконечной ночи. Не хочу ничего утверждать про творчество Блейка в целом, но вряд ли есть сомнения, что в этом отрывке всё пронизано этим самым фатумом. К слову, в самом стихотворении подробно описывается, какое страшное возмездие ждет человека и человечество, обижающих животных, даже насекомых. Эта мысль полностью в духе самого фильма. Но такая гипертрофированная любовь к природе, животному миру не может не быть заговором против человека и развития.

Казалось бы, вера в рок, по крайней мере в России, должна бы уже давно забыться. Но это не так. Во-первых, вероятно потому, что слишком глубоко сидят еще в нас языческие корни. А во-вторых, на этом фронте идет настоящая война. Появляются и приобретают популярность неоязыческие верования; а там где язычество — там фатум. Создаются художественные произведения, затягивающие человека назад — к язычеству, зависимости от природы, а значит к закрепощению под власть рока. Да и сама всё ухудшающаяся социальная реальность не может не вызывать у всё большего числа людей чувства обреченности.

И сегодня особенно очевидно, что в борьбе против такого закабаления, в борьбе за способность человека быть сотворцом судьбы и истории коммунизм и христианство стоят на одной стороне.