До относительно недавнего времени я считала Гёте гуманистом.

Фауст был для меня человеком, который не желает останавливаться на достигнутом, всегда стремится вперед, вперед, вперед — и пусть дьявол заберет его душу, когда он скажет: «Остановись, мгновенье».

Дерзновенное желание человека изведать неизведанное, его неутолимая жажда познания — не достойно ли это восхищения? И вера в то, что человек никогда не остановится в этом познании — не это ли есть гуманизм?

Вот только каковы средства?

Фауст на своем пути не останавливается ни перед чем. Он, что называется, «идет по трупам», он и душу дьяволу готов продать. Есть выражение «цель оправдывает средства». Но какова цель? Познание ради познания? Нет, не только. Еще ради преобразования мира. Фаустианский человек черпает силы из самой природы, чтобы эту же природу и покорять, и он пытается подстраивать под себя весь мир: не только природу, но и других людей, и обстоятельства. Ему всё подвластно, всё позволено. Вопрос «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» перед ним не стоит — он всегда «право имеет».

Самое интересное, что я всегда прекрасно осознавала, что Фауст, мягко говоря, не ангел. И меня искренне возмущали его поступки. Но одновременно я парадоксальным образом восхищалась им, его образ притягивал. Я поддавалась гению Гёте. И вот сейчас, когда я пишу об этом, я чувствую, как меня снова затягивает этот гений.

Как соблазнительна и опасна мысль, что человеку всё позволено, что он может идти, куда ему вздумается, не считаясь ни с кем и ни с чем. Тут уже нет места состраданию, раскаянию, милосердию.

Спустя примерно 80 лет после «Фауста» другой немецкий гений — Ницше — напишет в «Антихристе»: «Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им дóлжно еще помочь в этом».

Снести все рамки и ограничения, наплевать на любую мораль (светскую ли, христианскую ли), освободиться от оглядки на окружающих, действовать, опираясь на свою мощную иррациональную волю, — не это ли означает настоящую свободу?

Ницше, как, в сущности, и Гёте, не устраивает буржуазный гуманизм, сковывающий человека, превращающий его в элемент общественного организма со своими ограниченными социальными функциями. Как смешна эта мелочная буржуазная рассудочность! Как она жалка и недостойна человека! Вы говорите прогресс? Но человек из хозяина прогресса превратился в его раба. Вы говорите Свобода, Равенство, Братство? Это всего лишь бледная тень христианской морали, которая нанесла человечеству вред, сделав его беззубым и безвольным.

Но что же Гёте и Ницше предлагают взамен? Опереться на глубинные хтонические силы, выпустить на свободу своего «зверя» — чтобы он пошел по миру и чтобы никто не смел встать на его пути. (Только такие же «индивидуумы», которым «все позволено».) Ради этого можно и самого дьявола использовать как инструмент.

Подобные антигуманистические идеи были взяты на вооружение фашистской идеологией.

Конечно, ни Гёте, ни Ницше не были фашистами. Но и гуманистами они явно не были. Как в философских трудах Ницше, так и в «Фаусте» Гёте заложено нечто, прямо противоположное гуманизму: посылы отказаться от выстраиваемых на протяжении всей человеческой истории социокультурных рамок, от осознания себя в неразрывной связи с другими и, как следствие, рождается принцип: «Мне всё позволено, я не такой как все, я избранный».

Но ведь человек остается человеком, когда понимает, что ему позволено не всё. Когда он сознательно выставляет себе ограничения. Когда у него существует цель, ради осуществления которой он и остается в рамках гуманистического мировоззрения.

Можно сказать, что он жертвует собой и получает за это замечательную награду: возможность быть человеком среди других людей. А иначе ведь любое познание и преобразование мира оказываются бессмысленными: ради чего это делать, как не ради других и не вместе с другими?

Разговаривая с товарищами о Гёте, я обратила внимание на одну закономерность. Молодые легко соглашаются с тем, что Гёте не гуманист. А вот тем, кто постарше, сложно с этим смириться. Возможно, они привыкли считать Гёте гуманистом? Не думаю, что дело только в привычке. Они вспоминают строки из «Фауста», вспоминают свое восхищение этим произведением. Великий Гёте... Он так много размышлял о человеке, так многим мучился, так многое понял. Можно ли при этом не быть гуманистом? Я и сама долгое время рассуждала подобным образом. Как я уже писала вначале, в творчестве Гёте я замечала дерзновенного, устремленного вперед человека, а вот обратную сторону — звериное «мне всё позволено» — я не то чтобы не замечала, а просто как-то неосознанно исключала из рассмотрения. Но именно эта обратная сторона и является определяющей.

И выходит, что можно долго размышлять о человеке и даже гениально всё это описывать, но при этом, не веря в человека и его высокое предназначение, гуманистом не являться. Не видя больше опоры в «бюргерском» гуманизме, Гёте предпочитает вовсе отказаться от гуманизма как такового и искать опору в чем-то, что лежит по ту сторону Человека.