В третьей главе своего труда, посвященного древней российской истории, Ломоносов пишет: «Имя славенское поздно достигло слуха внешних писателей <...> однако же сам народ и язык простираются в глубокую древность».
О какой древности говорит Ломоносов и чем он обосновывает свое утверждение о том, что эта древность вообще присуща нашему народу?
В таких случаях обычно подкрепляют свою позицию суждениями древних историков или же древних писателей, занимавшихся исторической проблематикой.
Первый из таких историков, на которого ссылается Ломоносов, — уже знакомый нам Плиний. Напоминаю: Гай Плиний Старший (родился между 22-м и 24 годом н. э., умер в 79 году н. э.) — древнеримский эрудит, автор «Естественной истории», являвшейся крупнейшим энциклопедическим сочинением античности. Конечно же, сочинения Плиния изобилуют странными фактами (о песьеголовых людях, людях с глазами на плечах и так далее). Но Плиний не утверждает, что он видел таких людей. Он ссылается на чьи-то сведения.
В целом, «Естественная история» Плиния является ценнейшим сочинением, и адресация к нему Ломоносова вполне правомочна.
Ломоносов приводит информацию Плиния о том, что «за рекою Виллиею страна Пафлагонская, Пилименскою от некоторых проименованная; сзади окружена Галатиею. Город милезийский Мастия, потом Кромна».
Еще до того, как мы разберемся с тем, зачем нужны Ломоносову эти сведения Плиния, необходимо разобраться в непонятных для нас географических названиях.
Страна Пафлагонская, которую начинает рассматривать Ломоносов, ссылаясь на сведения Плиния, расположена на самом севере Малой Азии, в гористой местности, с севера ограниченной Черным морем, а с юга — упоминаемой тем же Плинием Галатией.
Согласно сведениям Геродота Галикарнасского (484–425 гг. до н. э.), эта самая Пафлагония в древнейшие времена входила в состав Каппадокийского царства. Земли, выходившие к Черному морю, именовались, в отличие от ядра Каппадокийского царства, такого выхода не имевшего, Малой, Понтийской, Верхней Каппадокией или Понтийским царством.
Вначале о Каппадокии. Ее история уходит своими корнями в глубочайшую древность. Неподалеку от Каппадокии, в 140 км от вулкана Хасандаг, расположен один из самых древних на планете городов — город Чатал-Гуюк. Если другие древнейшие цивилизации сформировались где-нибудь в районе 3000 года до н. э., то самые ранние культурные слои, найденные во время раскопок Чатал-Гуюка, относятся к 7400 году до н. э.
По-видимому, жители Чатал-Гуюка первыми на планете научились выплавлять из руды медь. Так что Чатал-Гуюк нельзя считать просто одним из первых неолитических городов на планете. Потому что как только человек начинает выплавлять медь, неолит заканчивается, и начинается медный век — энеолит как переходный период от каменного века к бронзовому.
На большинстве древних территорий, заселенных человеком, энеолит начался в IV–III тысячелетии до н. э. Но в районе Чатал-Гуюка он начался на границе VII и VI тысячелетия до н. э. Раскопки Чатал-Гуюка, давшие поразительные результаты, во многом изменили представление о прародине человечества, о первичных очагах так называемой неолитической революции. После раскопок в Чатал-Гуюке (а также в палестинском Иерихоне, сирийском Тель Абу-Хурейре) стало ясно, что Месопотамия не может считаться первотерриторией, на которой начали формироваться ранние городские цивилизации. И что, скорее всего, эта самая Месопотамия, а также весь Плодородный Полумесяц, включающий помимо Месопотамии еще и Левант, не является единственным центром неолитической революции, в ходе которой примитивные общества охотников и собирателей совершили прыжок от этой примитивности к сельскому хозяйству, основанному на земледелии и животноводстве, то есть на одомашнивании растений и животных.
До раскопок в Чатал-Гуюке, которые начались в 1958 году, считалось, что Анатолия не является территорией, обладавшей достаточным плодородием и другими качествами, необходимыми для такого прыжка. Потом оказалось, что всё иначе. И что, возможно, сельское хозяйство распространилось в Европу именно из Анатолии.
Я здесь не имею возможности подробно излагать историю Чатал-Гуюка. Но два обстоятельства я все-таки подчеркну.
Обстоятельство № 1 носит общий характер. Если не пытаться утопить истину в деталях, то необходимо признать, что человеческие первогорода, отличающиеся от обычных неолитических и палеолитических стоянок, все-таки в среднем сформировались в районе 3000 года до н. э.
А Чатал-Гуюк и Иерихон в аналогичном качестве первогородов, а не поселений, сформировались на четыре тысячелетия раньше. Вдумайтесь, на четыре тысячелетия! Разве не понятно, что из недр этих четырех тысячелетий дышит на нас какая-то огромная загадка, разгадывание которой имеет очень большое значение для человечества, коль скоро оно, конечно, хочет узнать, откуда пришло и что собой представляет.
Обстоятельство № 2 носит, в отличие от обстоятельства № 1, казалось бы, отнюдь не столь фундаментальный характер. Но для нас оно имеет существенное значение. Что же это за обстоятельство?
На невероятно выразительных фресках, найденных в этом самом загадочно древнейшем Чатал-Гуюке, изображен, в числе прочего, человек с набедренной повязкой из леопардовой шкуры. Известны также чатал-гуюкские рельефы с изображением больших кошек, которые большинство специалистов считают опять-таки леопардами. Чуть позже станет ясно, почему это обстоятельство № 2 выделено мною из череды других обстоятельств.
Но вернемся к Каппадокии. Ее заселение началось чуть позже, чем заселение самого Чатал-Гуюка. Но уже в районе 5000–4000 годов до н. э., то есть опять же очень и очень рано, в Каппадокии возникают небольшие города-государства.
Кто жил в этих городах? В регионе, древнюю историю которого мы обсуждаем, есть данные о хаттах, которые населяли эти земли до нашествия хеттов. Это нашествие началось где-нибудь в конце III тысячелетия до н. э., когда хетты покинули свои северо-восточные земли и двинулись на земли хаттов. Сами хатты, подвергшиеся хеттской экспансии и являвшиеся, в отличие от хеттов, неиндоевропейским народом, предположительно, связаным по языку и происхождению с народом халды. Другими соседями хаттов были халибы на западе, моссинойки, мосхи, тубалы.
Древние источники говорят о том, что эти народы первыми овладели искусством ковки железа. Но это относится не к тем древнейшим временам, которые мы сейчас обсуждаем. Это относится ко временам обычной, а не загадочной древности.
Что же касается загадочной древности, то она, очевидно, связана даже не с хаттами, а с так называемыми протохаттами. При всей важности вопроса о протохаттах, мы не можем сконцентрироваться на нем. И потому, что сразу же окажемся в сфере различного рода домыслов, включая те домыслы, которые можно называть «кавказийским новоделом», и потому, что до сих пор этот вопрос по-настоящему не исследован (отсюда и обилие домыслов), и потому, что в настоящий момент мы рассматриваем теорию Ломоносова, в которой никаким протохаттам, по понятным причинам, места нет и не могло быть.
При Ломоносове не было даже настоящей хеттологии, а уж хаттологии, появившейся в связи с определенного рода археологическими и иными данными, тем более не существовало.
А вот про Пафлагонию, находившуюся на южных берегах Черного моря и то входившую в Каппадокию, то существовавшую отдельно от нее, Ломоносов говорит, ссылаясь на Плиния. Знаком Ломоносов и с данными Геродота, согласно которым Пафлагония в древнейшие времена входила в Каппадокийское царство, и с данными Страбона, утверждавшего, что у пафлагонцев и каппадокийцев был общий язык.
Ломоносову также известно, что пафлагонцы были превосходными наездниками. Известно ему и об относительно позднем Понтийском царстве, достигшем наибольшего размера при царе Митридате VI (132–63 гг. до н. э.).
Несмотря на то, что этот царь жил во времена гораздо более поздние, чем всё то, что нас сейчас интересует, он важен потому, что был реальным конкурентом Древнего Рима. Причем конкурентом не варварским, а древнегреческим.
Оговорив всё это, вчитаемся снова в текст Ломоносова. Он адресует читателя к таким древним авторитетам, как древнеримский историк Корнелий Непот (100–27 гг. до н. э.).
Ломоносов пишет: «На сем месте Корнелий Непот присовокупляет енетов и единоименных им венетов в Италии от них происшедшими быть утверждает».
От кого от них? От пафлагонцев! Этот текст Ломоносова следует непосредственно за текстом, который мы цитировали выше. Поэтому никакого разночтения тут быть не может. Неких венетов в Италии Ломоносов, вслед за Непотом, считает потомками пафлагонцев. Ссылаясь на другие древние авторитеты (того же Плиния, например), Ломоносов настаивает на том, что венеты, происходящие от пафлагонцев, имеют прямое отношение к древним троянцам. Мол, Плиний этих самых венетов «от троянской породы производит» (не знаю, как кому, но мне стиль Ломоносова очень нравится).
Но Ломоносову мало Плиния. Он пишет: «Все сие великий и сановитый историк Ливий показывает и обстоятельно изъясняет». Ливий — это древнеримский историк Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н.э.), тоже уже знакомый читателю и действительно считавшийся крупнейшим историком вплоть до XIX века, когда в его работах были обнаружены существенные неточности. Но нас сейчас не эти неточности интересуют, тем более что они не имеют отношения к тому, о чем пишет Ломоносов.
Так на чем же из данных Тита Ливия фиксирует Ломоносов наше внимание, говоря о том, что «все сие великий и сановитый историк Ливий показывает и обстоятельно объясняет»?
Ломоносов прямо указывает на интересующие его данные Ливия. Сказав о том, что великий и сановитый историк Ливий нечто показывает, Ломоносов сразу же дает слово Ливию, именуя Ливия «он».
Ломоносов сообщает следующее: «Антенор, — пишет он («он» — это Тит Ливий — С.К.), — пришел по многих странствованиях во внутренний конец Адриатического залива со множеством енетов, которые в возмущение из Пафлагонии выгнаны были и у Трои лишились короля своего Пилимена: для того места к поселению и предводителя искали».
Установив, что Ломоносов делает в своей истории, призванной формировать русскую идентичность, ставку на Антенора, дадим слово Титу Ливию:
«Прежде всего, достаточно хорошо известно, что за взятием Трои последовала свирепая расправа над всеми троянцами; только к двум, Энею и Антенору, ахейцы вовсе не применили права войны вследствие старинного гостеприимства и вследствие того, что они постоянно советовали примириться и вернуть Елену».
Энея мы обсуждали с предельной подробностью. Теперь настал черед Антенора. Антенор — это советник троянского царя Приама, один из мудрейших троянских старейшин. Он действительно оказал гостеприимство послам ахейцев Менелаю и Одиссею, когда те явились в Трою с требованием выдать Елену.
Антенор также сопровождал троянского царя Приама в греческий лагерь для переговоров по поводу тех правил, которые должны соблюдать Парис и Менелай в ходе предстоящего им поединка. Антенор постоянно настаивал на том, чтобы троянцы отдали Елену ахейцам.
Существует фрагмент из несохранившейся трагедии Софокла «Эант Локрийский». Согласно этому фрагменту, в ночь взятия Трои над входом в дом Антенора была повешена шкура леопарда (буквально у Софокла сказано, что повешена была «пантеры дикой шкура»), которая была условным знаком, увидев который ахейцы должны были пощадить обитателей дома (то есть Антенора и его семейство).
Я не могу, опираясь на столь частное обстоятельство, начать однозначно увязывать культ леопарда в Чатал-Гуюке и шкуру леопарда, повешенную Антенором над своим домом. Но обратить внимание читателя на это обстоятельство я просто обязан. Хотя бы потому, что шкура леопарда — это экзотика в троянском мире. И для того, чтобы спасти свой дом от разграбления, Антенор мог вывесить на ворота своего дома что-нибудь попроще. Указав на эту странность, которой я лично придаю существенное значение, но которую никак не могу, чураясь скороспелых сопоставлений, выдавать за отмычку, позволяющую открыть двери, ведущие к некой тайне, я возвращаюсь к Ломоносову.
«Некоторые думают, что венеты происходят из Галлии, где народ сего имени был при Иулии Кесаре. Однако о сем не можно было не ведать Катону, Непоту и Ливию. При свидетельстве толиких авторов спорное мнение весьма неважно, и напротив того, вероятно, что галлские венеты произошли от адриатических. В тысящу лет после разорения Трои легко могли перейти и распространиться чрез толь малое расстояние».
Итак, Ломоносов утверждает, что Антенор вместе с пафлагонцами, потерявшими своего вождя Пилимена, достиг Италии и обосновался там, создав такие города, как Падуя и Венеция, и став родоначальником неких венетов.
Многочисленные источники, известные Ломоносову, указывают на глубокий и несводимый к частным обстоятельствам конфликт между Энеем и Антенором.
Вот что написано, например, в произведении, приписываемом Диктису Критскому, которое называется «Дневник Троянской войны». Диктис Критский — это легендарный персонаж, друг другого легендарного персонажа Идоменея. Идоменей — это персонаж древнегреческой мифологии, критский царь, внук критского царя Миноса, сын Девкалиона, один из женихов Елены Прекрасной, принимавший участие в Троянской войне (привел, согласно Гомеру, под Трою 80 кораблей из «стоградного Крита». По другим данным, 40 кораблей).
Диктис Критский, товарищ Идоменея — это такой же мифологический персонаж, как и сам Идоменей. Якобы Диктис Критский написал «Дневник Троянской войны», который в IV веке нашей эры был переведен на латынь. На этот дневник часто ссылались, описывая Трою, средневековые историки.
Сообщая о том, что греки отплыли от Трои, оставив там Энея, Диктис Критский сообщает далее, что Эней «после ухода греков <...> обходит всех потомков Дардана (то есть троянцев — С.К.) и жителей ближайшего острова и просит, чтобы они вместе с ним изгнали Антенора из царства. Когда Антенор был предупрежден об этом вестником, он, вернувшись в Трою и ничего не добившись, не был допущен в город. Так, будучи вынужден, он со всем имуществом отплыл из Трои и прибыл в Адриатическое море».
Собирая по крупицам эту информацию, мы обнаруживаем, что род Энея, который мы подробно рассмотрели, находится в непримиримом конфликте с родом Антенора.
Что общность, маркируемая именем Энея, и общность, маркируемая именем Антенора, — это две непримиримо враждующие общности, находящиеся внутри одного троянского царства.
Что эти общности в посттроянский период переселяются в две разные части Италии и создают там два очага — энеевско-римский и антеноровско-венецианский (венетский). Что в дальнейшем, расширяясь, энеевско-римский очаг изгоняет представителей антеноровского очага уже не из Трои, но из Италии. И что потомки Антенора, изгнанные потомками Энея, уходят на север, доходя до Балтии.
Я уже обращал внимание читателя на Мавра Сервия Гонората, римского грамматика конца IV века, автора обширных комментариев к «Энеиде» Вергилия. Сейчас я попрошу повнимательнее вчитаться в этот текст и обнаружить там всё тот же конфликт общности, маркируемой именем Энея, и общности, маркируемой именем Антенора.
«Многие спрашивают, почему он (имеется в виду, как мы помним, Вергилий — С.К.) сказал, что Эней первым прибыл в Италию, тогда как несколько позже он говорит, что Антенор основал город до прибытия Энея. Впрочем, известно, что Вергилий это сказал очень точно, учитывая обстоятельства того времени. Ибо в то время, когда Эней прибыл в Италию, границы Италии доходили до реки Рубикон, о чем упоминает Лукан: «Точная граница отделяет галльские поля от авсонских поселенцев». Отсюда ясно, что Антенор прибыл не в Италию, а в Цизальпинскую Галлию, где находится Венеция...»
Древнегреческий поэт Пиндар (517–437 до н. э.) — один из самых выдающихся лирических поэтов Древней Греции. Вот что он пишет об Антеноре:
И не оттуда ли приняв завет складчины над жертвами, Твой Карнейский праздник, Аполлон, Мы величаем на этом пиру Крепко воздвигнутую Кирену? Держат ее Антенориды, Троянские гости о медных клинках, Пришли они за Еленою, Увидевши родину обращенной в дым...
Кирена — это ливийский город. Как мы видим, та общность, которая связана с Энеем, и та общность, которая связана с Антенором, идут по стопам друг друга. И при этом враждуют.
По одному из преданий, Антенор отправился в ливийскую Кирену, увозя туда Елену, а за ним погнался Менелай. Эта легенда отражает то, что связано с нашествием на Египет и сопряженные области так называемых народов моря. С нашествием вполне реальным и произошедшим вскоре после Троянской войны. В ходе нашествия «народов моря» произошло определенное объединение антиегипетских ливийцев и этих самых «народов моря». Всё, что связано с этим объединением, представляет собой один из очень важных узловых моментов древней истории, ее, если можно так выразиться, очередную загадку, уходящую своими корнями в глубочайшую древность. Позже мы обсудим и эту загадку. Но сейчас для нас важно проследить определенный конфликт, тянущийся через века, а возможно и через тысячелетия.
В регионе, выходящем на южное побережье Черного моря и включающем в себя и древнейший Чатал-Гуюк, и очень древние Каппадокийские города, живет некая общность, имеющая своих представителей в древней Трое. Эти представители не хотят, в отличие от других троянцев, воевать с ахейцами и всячески настаивают на том, что ахейцам надо отдать Елену. Настроенные таким образом обитатели Трои группируются вокруг некоего Антенора.
Другие обитатели Трои группируются вокруг Энея. И эти обитатели устами отца Энея прямо говорят, что они пеласги. А те обитатели, которые группируются вокруг Антенора, ничего внятного о себе не говорят. Кроме того, что после падения Трои Антенор возглавит пафлагонцев, то есть именно тех, кто обитает в Южном Причерноморье, находящемся в центре северной Малой Азии и обладающем загадочной историей, тянущейся в наидревнейшие времена.
Что же сказано об этих пафлагонцах в самом авторитетном источнике, каковым является «Илиада» Гомера? Описывая всех, кто пришел помогать троянцам, Гомер упоминает пафлагонцев. Вот что он о них говорит:
Рать пафлагонцев вело Пилемена суровое сердце, — Всех обитавших в Енетах, где водятся дикие мулы, Тех, кто Китором владели и около Сесама жили, У берегов Парфенийских в отличных домах обитали, На Ерифинских вершинах, в Эгиале жили и в Кромне.
Во-первых, Гомер описывает именно территорию Пафлагонии.
Во-вторых, он сообщает нам о том, что пафлагонская рать пришла, чтобы воевать с ахейцами, помогая троянцам, и что повел ее на бой с ахейцами суровый пафлагонский царь Пилемен.
А в-третьих... В-третьих, Гомер сообщает, что Пилемен привел на эту войну всех обитавших в Енетах. И речь тут не о случайном созвучии между Енетами и венетами. Мало ли таких ложных созвучий, исходя из которых делаются порой ложные открытия, претендующие на статус великих. Но в данном случае дело идет о вполне серьезных пересечениях, не сводимых к ложным созвучиям.
Итак, Пилемен приводит своих пафлагонцев на помощь троянцам и героически погибает в битве с ахейцами. Вот как это описывает Гомер:
Вдруг близ Атрида*, владыки племен, Антилох очутился, Был хоть и быстр в нападеньи Эней, но подался обратно, Видя, что рядом друг с другом два мужа его ожидают. Эти же двое к ахейским рядам оттащили убитых, В руки товарищам трупы обоих несчастных отдали, Сами ж вернулись и стали сражаться меж самых передних.
Был Пилемен ими наземь повергнут, подобный Аресу, Вождь щитоносных мужей-пафлагонцев, не знающих страха. Этого мужа Атрид Менелай, знаменитый копейщик, Пикой, стоявшего, сбил, поразивши его под ключицей.
* (ахейского вождя Менелая — С.К.)
Итак, Пилемен, стоявший во главе отряда енетов, пришедшего сражаться за Трою, гибнет. А его енеты делают своим новым вождем Антенора. Могут ли они это сделать по случайным причинам? Нет. В древнем мире никакая общность случайному вождю не отдастся.
Антенор обладает статусом, позволяющим ему стать вождем енетов-пафлагонцев. Но такой статус может существовать только в одном случае. Если сам Антенор — енет-пафлогонец. Причем из знатного рода.
Мы рассмотрели две группы троянцев: группу Энея и группу Антенора. Есть и третья группа троянцев. Та, которая, в отличие от двух рассмотренных, упорно не желает отдавать Елену ахейцам. Но эта группа оказывается в итоге физически уничтожена ахейцами. А две другие группы — Энея и Антенора — избегают уничтожения.
Избежав уничтожения, обе эти группы сначала остро конфликтуют на развалинах Трои, а потом по сложным маршрутам движутся в Италию.
Одна группа — Энея — основывает Рим.
А другая группа — Антенора — группа енетов-пафлагонцев, основывает Венецию, Падую. И формирует общность, именуемую «венеты». Обе группы фундаментально враждебны, хотя и очень близки.
Группа Энея, создав Рим, начинает захватывать всю Италию, включая ее северо-восточную часть, которую условно можно назвать венетской, венецианско-падуанской.
Захватывая эту часть Апеннинского полуострова, изначально не имеющую никакого отношения к Риму, энеевская группа вытесняет группу Антенора (она же — венеты). Эта группа движется на север и оказывается на берегах Балтии, сохраняя свои базовые черты — то есть одновременно и близость к троянской группе Энея, и глубочайшую враждебность к этой группе. Так формируется балтийская общность, не имеющая никакого отношения к немцам или франкам, но обладающая определенными характеристиками.
Как видит Ломоносов эти характеристики?
(Продолжение следует.)