Observer Research Foundation — крупнейший из неправительственных аналитических центров Индии, и, как считается, вообще ведущий аналитический центр страны. У ЭТЦ с фондом ORF активное взаимодействие идет много лет, прошедшая конференция — уже девятая. Раз в год мы встречаемся — поочередно в Дели и Москве — и обсуждаем крупные проблемы, которые интересны и нам, и индийской стороне (фото 1–3).

По итогам нашего диалога мы издаем сборники докладов, представленных на конференции российскими и индийскими экспертами. Мы — на русском языке, ORF — на английском языке. В частности, прошедшая конференция началась с презентации индийской стороной их сборника докладов предыдущей конференции, прошедшей летом 2016 года и названной «Африка в глобальном мире». ЭТЦ свой сборник докладов по Африке на русском языке выпустил еще прошедшей осенью.

Тема нынешней конференции звучала так: «Россия и Индия в меняющемся глобальном мире». Обсуждали четыре основных вопроса:

Обстоятельные материалы обсуждения этих вопросов будут представлены в брошюре, которую ЭТЦ, как всегда, подготовит по итогам конференции. Сейчас же я хочу обсудить тот контекст, в котором прошла конференция, и основные впечатления, полученные в Индии. Поскольку именно в ходе этой конференции для меня стало ясно, что российско-индийские отношения, имеющие более чем 60-летнюю историю, сейчас достаточно заметно меняются к худшему.

В связи с историей наших отношений напомню, что они во времена СССР были очень прочными. СССР много помогал Индии после обретения ею независимости в 1950 году. Советский Союз поддержал Индию в ее инициативе создания так называемого «движения неприсоединения» (то есть отказа стран от вхождения в советский и западный блоки), которое Индия и возглавила.

Наши отношения с Индией в очень большой степени базировались на высокой заинтересованности СССР в становлении Индии как сильного независимого государства и на предельно уважительном отношении Индии к Советскому Союзу, к Революции, к политике СССР в блоковом противостоянии между нашей страной и Западом.

Это было так потому, что после британского колониального владычества и очень тяжелой и кровавой борьбы за независимость подавляющее большинство граждан и элиты Индии Запад не любили.

Но был и еще один очень важный фактор прочности наших отношений в советскую эпоху. Тогда политическую власть в Индии, хотя и с перерывами, в основном контролировала партия «Индийский национальный конгресс», ИНК. А возглавляли эту партию очень продолжительное время идеологические последователи и даже прямые семейные наследники Махатмы Ганди — вождя и вдохновителя борьбы Индии за национальное освобождение. Они, в том числе Джавахарлал Неру, Индира Ганди и Раджив Ганди, считали советскую поддержку важнейшим фактором становления и укрепления независимой индийской государственности.

СССР в Индии построил очень много промышленных предприятий, активно помогал и экономически, и политически. В том числе поддержкой укрепления позиций Индии на международной арене, включая ООН и другие международные организации. Советский Союз играл решающую роль в создании оборонного потенциала Индии, в том числе за счет поставок вооружений и военной техники, а также помощи в строительстве вооруженных сил.

Соответственно, были и достаточно прочные экономические связи, и очень глубокие политические, культурные, научные связи между странами. То есть в советские времена отношения между нашими странами были во всех смыслах замечательные.

Серьезный перелом в отношениях произошел, конечно, после распада СССР. Потому что, во-первых, Россия не только стала политически и экономически слабой, но и потеряла свою роль ключевого фактора в глобальном мироустройстве. Во-вторых, потому, что Россия, по сути, откровенно продемонстрировала отказ от своего прошлого, от своих корней, от своей истории и объявила, что она изо всех сил стремится к Западу. То есть хочет стать похожей на этот Запад и политически, и экономически, и социально.

Индия увидела, что для этой, другой России она является всего лишь одним из далеко не главных, не приоритетных, партнеров. Прежде всего — объемным рынком для продаж вооружения, военной техники, а также некоторых современных технологий. Как результат, началось заметное охлаждение российско-индийских отношений. И, соответственно, существенное снижение объемов политического, культурного, экономического сотрудничества.

В 2000-х годах очень сильный «прозападный» крен России начал как-то смягчаться, и российско-индийские отношения стали налаживаться заново. Хотя уже в значительной мере, как иногда писали даже в официальных документах, на основе «более глубокого учета национальных интересов». То есть в переводе на понятный неформальный язык, на основе согласования прагматических интересов сторон и нежелания чем-либо серьезно жертвовать ради обеспечения интересов другой стороны. Но, тем не менее, отношения все-таки налаживались, а сферы сотрудничества расширялись.

Однако уже в 2010-х годах снова наметилось определенное снижение взаимного интереса и уровня российско-индийских отношений. Особенно ярко это начало проявляться после того, как в 2014 году «Индийский национальный конгресс» проиграл выборы «Бхаратия Джаната парти» (БДП, в переводе — Индийская национальная партия), а новым премьер-министром Индии стал Нарендра Моди.

Нужно подчеркнуть, что внутри БДП — националистической партии индуистов — прочные союзнические отношения между Индией и Россией давно были предметом критики. Причем в ходе выборной кампании Моди очень резко отзывался о Пакистане и Китае, но избегал каких-либо критических высказываний в адрес США.

Что же меняется в отношениях Индии и России при нынешнем «политическом переходе» и почему?

Думается, что мы в России, и в том числе российская власть, недооцениваем ту роль в самоощущении и политике Индии, которую играет наличие мощного враждебного окружения (карта 1).

Как мы видим, с Индией граничат Пакистан и Китай, а также ряд других небольших государств.

В этом окружении Индия считает Пакистан главным врагом, а Китай — растущей стратегической угрозой. Причем в 2014 году новое руководство Индии, видимо, решило, что Россия, которая в эпоху СССР была ключевым международным фактором поддержки индийской безопасности и независимости, эту роль играть уже не может и, более того, не хочет. Кроме того, на индийские выборы 2014 года, на которых проиграл ИНК и победила БДП, хронологически наложились «бандеровская революция» в Киеве, присоединение Крыма к России, резкое обострение российско-американских отношений и начало достаточно явного разворота России к более тесному партнерству с Китаем.

Представляется, что по совокупности этих процессов правительство Нарендры Моди решило, что Индии на активную поддержку со стороны России надеяться уже нет смысла, и начало искать для себя другого сверхдержавного союзника. Причем такого союзника, который заведомо был бы противником возникающей стратегической связки между Россией и Китаем.

Отметим, что этот процесс поиска альтернативного сверхдержавного союзника начал осторожно проявляться еще при власти ИНК, при прежнем премьер-министре Индии Манмохане Сингхе. Причем Индию одновременно беспокоили и усиление Пакистана, и еще более быстрое усиление Китая, и в особенности всестороннее, в том числе военно-техническое, партнерство между Китаем и Пакистаном.

Здесь необходимо напомнить о том, как и почему возникла такая острая система конфронтаций в регионе.

В 1947 году многолетняя национально-освободительная борьба в колонии Британская Индия привела к решению Лондона разделить колонию на два доминиона, которые в 1950 году стали независимыми государствами — населенный преимущественно мусульманами Пакистан и населенный преимущественно индуистами Индийский союз. В Исламскую республику Пакистан вошли Западный Пакистан и отделенный от него территорией Индии Восточный Пакистан. Индийский союз объявил себя Республикой Индия, и обе части бывшей Британской Индии стали членами ООН. Восточный Пакистан, населенный преимущественно бенгальцами, в 1971 году при поддержке Индии получил независимость под названием Бангладеш.

Напомним, что проблема раздела Британской Индии оказалась крайне непростой и болезненной.

Во-первых, мусульманская и индийская части региона сосуществовали далеко не мирно с времен средневековья. Индийская часть испытывала набеги войск мусульманских султанатов с территорий нынешних Афганистана и Пакистана еще в VII–IX веках. В XIII веке, в результате завоевательного похода мусульман с тех же территорий на Индию, возник Делийский султанат. В XVI — XIX веках, после завоевания Бабуром, территория Индии входила в исламскую империю Великих Моголов, и лишь после разгрома бабуридов войсками Британской Ост-Индской компании стала колонией Британская Индия. Так что к моменту раздела Британской Индии для взаимного отторжения между индуистами и мусульманами накопилось немало исторических причин.

Во-вторых, установленная британцами граница раздела в полной мере не устраивала ни мусульман, ни индуистов.

В-третьих, по обе стороны границы оказались миллионы иноверцев. И началось «великое переселение» (а в основном бегство) индуистов, сикхов, буддистов, джайнов и т. д. в Индию, а мусульман — в Пакистан. Причем это бегство, в которое оказалось вовлечено около 15 млн человек, сопровождалось массовыми погромами, насилием и резней. По различным оценкам, тогда погибли от 500 тысяч до 1,6 миллиона человек.

В-четвертых, на момент раздела Британской Индии в ее составе было около 600 княжеств, или раджеств — вассалов британской короны. И каждое из княжеств (прежде всего, пограничных) по условиям раздела должно было самоопределяться: хочет ли оно войти в состав Индии или Пакистана, или объявить независимость.

Самый сложный вопрос такого самоопределения возник на Северо-Западе Индии, в крупнейшем княжестве Джамму и Кашмир. Население здесь было преимущественно мусульманское, а махараджа и большинство высшей элиты были индусами. Сначала махараджа хотел объявить независимость. Но когда мусульмане-пакистанцы, преимущественно племенные ополчения пуштунов и дари, начали при поддержке пакистанской армии наступление и даже захватили летнюю столицу княжества Сринагар, махараджа запросил помощи у Индии.

Индия поставила условие — войти в Индию на особых правах автономии. Махараджа, несмотря на сопротивление мусульман, подписал договор о вхождении княжества в Индию. Тогда индийские и пакистанские войска вступили в Кашмире в ожесточенную войну. Война продолжалась почти два года и была остановлена при посредничестве ООН лишь 1 января 1949 года.

Но при этом пакистанская армия заняла более 40 % территории княжества. Причем было достигнуто перемирие и прекращение огня, установлена так называемая «линия контроля», разделяющая стороны, но мира не было. Индия считала захват территории Джамму и Кашмира Пакистаном вооруженной аннексией, военным преступлением и требовала эту территорию вернуть. А Пакистан, ссылаясь на условия раздела Британской Индии, требовал провести в Джамму и Кашмире референдум.

Пакистан не соглашался покидать завоеванные территории с преимущественно мусульманским населением, а Индия не соглашалась на референдум, который мог отдать всю территорию Джамму и Кашмира Пакистану. Точнее, в качестве условия для проведения референдума Индия требовала полностью вывести с территории княжества пакистанские войска.

С тех пор эта неоконченная война (а на самом деле между Индией и Пакистаном были еще две большие войны, в 1965 и 1971 годах, каждая из которых приводила к частичному пересмотру линии разграничения в Кашмире) регулярно вспыхивает пограничными конфликтами и террористическими атаками. В результате Индия и Пакистан воспринимают друг друга как смертельных врагов. Именно это обстоятельство стало решающим для принятия сначала Индией, а затем Пакистаном программ разработки и испытаний ядерного оружия (в Индии оно впервые тайно испытано в 1974 году, в Пакистане — в 1998 году), а далее и программ создания баллистических ракет.

Иногда конфронтация чуть ослабевает, стороны пытаются наладить отношения. Индийские делегации ездят в Исламабад, пакистанские делегации приезжают в Дели, проводятся переговоры, но за этим вновь следует обострение. Как только возникает какой-то жест со стороны Индии или Пакистана, хотя бы чуть-чуть направленный на примирение, тотчас же в Пакистане или в Индии происходят мощнейшие теракты исламистов или атаки на приграничный лагерь с уничтожением солдат — и мирные контакты прерываются. Причем пограничные боестолкновения нередко происходят не только в Джамму и Кашмире, но и южнее, в основном в Пенджабе.

На карте 2 показана эта проблемная ситуация на сегодняшний день. Здесь обозначены индийский Джамму и Кашмир, зона, которую оккупировал Пакистан (и где он создал две провинции Гилгит и Балтистан), а также территории, которые Пакистан добровольно передал Китаю.

Но, как мы видим на карте, территориальные проблемы у Индии есть не только с Пакистаном, но и с Китаем. Который, подчеркнем, еще в 1960-х годах, во время хрущевского обострения отношений между Москвой и Пекином, стал стратегическим союзником Пакистана. Причем союз Китая с Пакистаном укрепился в период участия СССР в войне в Афганистане. Тогда Китай не только вел совместно с США пропагандистскую войну против Советского Союза, но и поставлял через Пакистан на деньги арабских монархий оружие афганским моджахедам.

Почему Пакистан так нужен Китаю в качестве стратегического союзника?

Прежде всего, потому, что в оккупированной Пакистаном части Кашмира находится доступный путь через гигантские горные массивы Гималаев и Каракорума, который связывает Южную Азию с Китаем, — так называемый Каракорумский проход. Это единственный сухопутный путь, способный обеспечить выход Китая к Аравийскому морю, то есть Индийскому океану. А для Пакистана — это путь для связи с необъятным китайским рынком. Китай проложил здесь шоссе, которые расширяется и оборудуется противолавинной и другой инфраструктурой. В перспективе рассматривается возможность прокладки через Каракорумский проход нефтепроводов, газопроводов и, далее, не исключено, железнодорожного полотна.

Но Китай является союзником Пакистана и одновременно вовсе не дружествен к Индии, — не только по названным (очень важным!) инфраструктурно-логистическим причинам. Как показано на карте 2, у Пекина с Дели также есть серьезные территориальные конфликты.

Первый конфликтный участок находится на Западе — это система горных ледников Аксай-чин, которую Пакистан «подарил» Китаю из завоеванной в ходе раздела части Джамму и Кашмира. Это безлюдная и почти непригодная для жизни зона, но здесь Китай еще в 1950-х годах проложил важную дорогу, связывающую долинный Китай с Тибетом. И, кроме того, здесь — рядом — находится выход в Китай Каракарумского прохода.

Есть и другой, восточный конфликтный участок, где Китай претендует на огромную часть территории индийского штата Аруначал-Прадеш. Здесь Китай никогда не соглашался с положением границы, установленным британской администрацией, — так называемой линией Макмагона. Китай считает эти территории исторически своими и подчеркивает, что демаркации границы здесь никогда не было. На эту тему идет вялый дипломатический диалог, но обе стороны понимают, что диалог бесперспективный.

Отметим, что этот диалог не всегда был сугубо дипломатическим. Еще в 1960 году в обеих спорных пограничных зонах начались боестолкновения между китайскими и индийскими войсками, а осенью 1962 года они переросли в настоящую войну с использованием крупных воинских подразделений масштаба дивизий. Война была прекращена лишь совместными усилиями СССР, США и ООН.

Подчеркнем, что крупные территориальные конфликты того типа, который здесь описан, практически не имеют перспектив успешного разрешения. Как бы ни хотели их прекратить политические элиты соответствующих стран, речь идет не только о территориях и даже не столько о территориях. На этих территориях живут миллионы людей. И любые попытки любой власти разрешить территориальный спор «через голову» этих людей — переведут международный конфликт в формат острейшей внутриполитической дестабилизации.

Однако территориальный конфликт — между Индией и Пакистаном, а также между Индией и Китаем — не единственный. Есть еще один конфликт — водный, который по своим политическим и военным последствиям может оказаться не менее опасным для региональной военно-политической стабильности. Его иллюстрирует карта 3.

Главная из этих проблем — раздел водного стока Инда.

В 1960 году, после очень сложных переговоров, между Индией и Пакистаном был заключен так называемый водный договор. По нему Индия получила контроль над притоками Инда Биас, Рави и Сатледж, Пакистан — над притоками Инда Чинаб и Джелам, а также основным стоком Инда на пакистанской территории.

Однако и Инд, и его притоки текут в Пакистан из Индии. А экономическое — промышленное и сельскохозяйственное — развитие обеих стран приводит к всё более острому дефициту воды. К тому же обе страны строят на реках плотины с водохранилищами и ГЭС. Потому Дели и Исламабад регулярно проводят очень непростые переговоры по вопросу использования стока рек бассейна Инда.

Недавно, осенью 2016 года, произошел очередной пограничный эксцесс, когда пришедшая с территории Пакистана террористическая группа захватила штаб-квартиру индийской бригады в Кашмире и расстреляла 19 индийских солдат. После этого индийский спецназ провел ответную десантную спецоперацию против пакистанских войск за линией разграничения, а премьер-министр Индии Нарендра Моди заявил, что «кровь и вода не могут течь вместе». Далее Моди сказал, что Индия будет думать о пересмотре «водного договора», и что ни одна капля воды из притоков Инда не попадет в Пакистан, эта вода достанется индийским крестьянам.

Неосведомленному человеку может показаться, что вода — это не такой уж серьезный предмет для конфликта. Но дело в том, что для десятков миллионов пакистанских крестьян эта вода — главный источник жизни. Для них угроза денонсации «водного договора» и сокращения стока Инда — страшнее, чем ядерное оружие, которое есть у Индии и у Пакистана, и страшнее любого военного наступления. Это значит, что они и их семьи будут медленно умирать от голода.

Почему Моди сделал такое сильное заявление, было ли это сказано сгоряча или с дальним политическим прицелом, — пока не очень понятно. Но здесь следует подчеркнуть, что «Бхаратия Джаната парти» (БДП), которую представляет Моди, — это индуистские националисты, причем определенная их часть исповедует самый радикальный вариант так называемой идеологии Хиндутва. Если определить совсем грубо, это нечто вроде «Индия для индусов».

Индусов в Индии, конечно, подавляющее большинство, чуть более 80 %, но и мусульман почти 15 % — более 160 млн человек. То есть в случае дальнейшей радикализации политики Моди и БДП в духе хиндутвы Индия рискует получить конфликт с этим гигантским внутренним мусульманским миром и одновременно конфликт со всем внешним (миллиардным!) мусульманским миром. Который, напомним, и сейчас в основном поддерживает Пакистан и к Индии относится весьма негативно или настороженно.

Но этим «водные» конфликты, в которые вовлечена Индия, не исчерпываются. Дело в том, что индийская вода в своих истоках в значительной мере контролируется Китаем. Как мы можем видеть на карте 3, Китай, получив контроль над Тибетом, заодно получил контроль над истоками Инда, Ганга и Брахмапутры. И уже очень болезненно влияет на объем стока этих рек в Индию, строя на них каскады ГЭС и прокладывая ирригационные каналы. Если же Индия официально разорвет «водный договор» с Пакистаном, Китай вправе считать, что он может «симметрично» поступать и в отношении Индии.

Так что нельзя исключать, что «водное» заявление Нарендры Моди может стать зародышем — или даже спусковым крючком — еще одного очень крупного конфликта. Причем такого конфликта, который, как и конфликт территориальный, не имеет в обозримом будущем перспектив устраивающего все стороны мирного разрешения.

Почему я так подробно описываю конфликтный контекст, в котором живет Индия? По той причине, что, похоже, мало кто в России понимает его значимость для индийского самоощущения. И, соответственно, для выработки Индией стратегии своей внешней политики в нынешних условиях так называемой глобальной турбулентности.

Повторю, Индия ощущает нарастающую угрозу со стороны связки недружественного Китая, быстро повышающего свою экономическую, политическую и военную мощь, с откровенно враждебным Индии Пакистаном. Одновременно Дели с большой тревогой наблюдает укрепление экономических, политических, военных взаимоотношений между Россией и Китаем.

В этих условиях Индия не может не переосмысливать и структуру, и динамику нынешней «глобальной турбулентности», и систему своих отношений с крупнейшими мировыми державами.

Процесс такого переосмысления начался — сначала осторожно — еще на рубеже нового века. Причем первые «приглашения» к такому переосмыслению были сделаны США.

В 2001 году — в условиях, когда после серии крупномасштабных индийских испытаний ядерного оружия, проведенных в 1998 году, на Индию были наложены ограничительные санкции на поставки вооружений, — администрация президента США Джорджа Буша-младшего сняла с Индии ряд наиболее болезненных ограничений на американские оружейные поставки.

В 2005 году, во время визита премьера Индии Манмохана Сингха в Вашингтон, Буш и Сингх подписали первое соглашение о сотрудничестве в ядерной энергетике.

В 2008 году госсекретарь США Кондолиза Райс и глава МИД Индии Пранаб Мукерджи подписали в Вашингтоне второе, более широкое, соглашение о сотрудничестве в ядерной энергетике. Соглашение предусматривало обязательство Индии поставить под контроль МАГАТЭ свои гражданские ядерные объекты, а США получили возможности инвестировать в ядерную энергетику Индии. То есть именно США фактически обеспечили вывод «ядерной» Индии из международной изоляции.

В 2010 г. в ходе визита президента США Барака Обамы в Дели были подписаны торговые соглашения объемом около 15 млрд долл., которые включали американские поставки в Индию гражданских и военно-транспортных самолетов, двигателей для них, турбин для электростанций, локомотивов и т. д. В итоге перечисленных выше контактов между Индией и США объем их торгового оборота за 8 лет, к 2010 году, вырос с 30 до 66 млрд долл.

Однако в том же 2010 году правительство Манмохана Сингха приняло закон, резко ужесточающий ответственность поставщиков технологий на ядерные объекты в том случае, если на этих объектах происходит авария. Что привело к существенному охлаждению отношений и оттоку американских инвестиций из Индии. То есть проблема развития ядерной энергетики, как мы видим, вновь оказалась одним из самых острых вопросов в сфере внешнеполитических связей Индии. Почему так — обсудим чуть ниже.

Здесь же подчеркну, что уже на рубеже второго десятилетия нового века, глядя на могучий и стремительно растущий рядом Китай и активно вооружающийся при поддержке Китая Пакистан, часть индийских элит заговорила, что «мы, конечно, терпеть не можем Pax Americana, но Pax Cinica для нас еще страшнее. Поэтому давайте анализировать ситуацию и искать возможности в эту ситуацию вписаться наиболее безболезненным для Индии образом».

В тот период это были лишь отдельные разговоры. Хотя они были услышаны в США и вызвали достаточно существенные ответные «знаки внимания». Америка давала понять, что ее союз с Индией против Китая может стать предметом обсуждения и выработки долгосрочной стратегии.

В 2014 году, после победы на выборах «Бхаратия Джаната парти», инициатива укрепления отношений с США перешла к Индии.

Напомним, что Нарендра Моди в 2005 году был объявлен в США персоной нон-грата за то, что он в 2002 году, будучи главным министром штата Гуджарат, не предотвратил и не остановил в штате резню мусульман индуистами, в результате которой в течение недели погромов погибли — были зарублены или сожжены заживо — более тысячи человек, включая женщин и детей.

Однако в 2014 году этот американский запрет контактов с Моди был снят. Уже летом 2014 года Индию с визитами посетили госсекретарь США Джон Керри, вице-президент Джо Байден, сенатор Джон Маккейн, министр обороны Чак Хейгел. Первый свой зарубежный визит после избрания, в сентябре того же года, Нарендра Моди совершил именно в Вашингтон. Переговоры с президентом США Бараком Обамой «по широкому кругу вопросов» прошли за закрытыми дверями. После чего Обама уже в январе 2015 года оказался в Дели в роли «главного приглашенного гостя» на военном параде, проведенном в день 65-летия Республики Индия.

А далее выяснилось, что Индия и США планируют в регионе, прежде всего в Бенгальском заливе и на его побережье, серию крупных совместных военных учений, а также договариваются о резком расширении военно-технического и экономического сотрудничества.

В итоге США не только сняли с Индии все санкции за испытания ядерного оружия и отказ страны от присоединения к Договору о его нераспространении, но и поддержали в 2016 году заявку Индии на вхождение в такой элитный круг ядерных держав, как Группа ядерных поставщиков (отметим, что здесь вновь в числе наиболее важных прозвучала тема ядерной энергетики). Кроме того, США начали всё более широко продавать Индии то оружие, которое ранее не продавали никому, кроме членов НАТО и некоторых других ближайших союзников. Уже в 2014 году объемы поставок американских вооружений в Индию превысили по стоимости объемы поставок российских вооружений.

А в конце 2016 года, в ходе визита в Дели главы Пентагона Эштона Картера, Индия получила статус «основного оборонного партнера США». Заодно между Индией и США было подписан так называемый Меморандум по логистическому обмену. Который, судя по ряду утечек из этого секретного (вряд ли случайно!) документа, появившихся в индийской прессе, открывает для ВВС и ВМС США возможности использовать военные базы в Индии, а также получать на этих базах полный комплекс услуг тыловой поддержки — от горючего и продовольствия до медицинской помощи. Подчеркну: то, что меморандум секретный, — вызвало в индийской партийной, бюрократической, военной элите достаточно острую дискуссию о том, какие стратегические обязательства он уже накладывает на Индию или может наложить в будущем.

Надо сказать, что из Индии хорошо видно, почему идет такой процесс «американоцентричного» поворота. Он, конечно, решающим образом определяется объективными геополитическими тенденциями, которые я описал выше. Но и не только. Есть и другой, отчасти субъективный, но от этого не менее важный, фактор.

Дело в том, что мы в России в основном не осознаем тот факт, что Индия живет в информационном потоке, который почти полностью формируется американцами и, отчасти, англичанами. В этом потоке нет практически ничего другого, кроме американской и британской информации и пропаганды. Это Reuters, это Assoсiated Press, это CNN, это BBC, это еще что-то. Российского голоса в индийских СМИ практически не слышно. Его, если очень хотеть, можно найти в интернете, однако в информационном мейнстриме Индии он отсутствует. Мусульманские голоса еще как-то слышны, европейские тоже, а российского — практически нет. И, конечно, в этом очень большую роль играет то, что английский язык является в Индии государственным, им владеет большая часть населения.

То есть индийцы почти полностью живут в американоцентричном информационно-пропагандистском потоке. И, естественно, они не знают о мире и о том, что в нем происходит, ничего, кроме того, что им предлагается в этом потоке. Что-то знают — и то не все и не всё — специалисты, эксперты, которые профессионально занимаются мировой политикой. А остальные ничего о событиях и процессах в мире, кроме штампов преимущественно американской пропаганды, не слышат и не видят.

Они понятия не имеют — совсем! — о том, что на самом деле происходило и происходит в Ираке, в Ливии, в Йемене, в Сирии.

Они искренне считают, что Башар Асад уничтожал и уничтожает свой народ химическим оружием и ковровыми бомбардировками, и что в этом ему помогают Россия и Иран. И что героические арабские патриоты при поддержке США, Европы и арабских стран пытаются свергнуть кровавого диктатора.

Они почти не понимают остроты внутриисламского конфликта между суннитами и шиитами, не знают о суннитско-шиитском «блоковом противостоянии» в регионе Персидского залива и в целом на Ближнем Востоке. Они не понимают различий между вероучительными школами (мазхабами) в суннизме, а также противоречий и конфликтов между традиционным (в том числе суфийским) исламом и радикально-террористическими исламистскими сектами.

Они не знают о том, что такое так называемый «сирийский газовый крест», то есть конкуренция между проектами «шиитского» и «арабского» газопроводов через Сирию из Ирана и Катара. Они не знают о том, что террористическую войну в Сирии против власти Асада проплачивали и проплачивают Саудовская Аравия и Катар, хотя это не конспирология, об этом много написано и в арабской, и в европейской прессе. Они — повторю — почти все убеждены, что в Сирии преступный Башар Асад при поддержке России и Ирана проводит геноцид своего населения.

Они — хотя Афганистан давно входит в сферу особых интересов Индии — в основном не знают, что многолетняя «победительная» война американской коалиции против «Талибана» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) привела лишь к тому, что афганское правительство реально контролирует крохотную часть территории, столицу и ряд основных городов. Они не знают, что за время присутствия в стране американской военной коалиции производство опиума в стране выросло со 180 тонн в год до 6–7 тысяч тонн в год. И они не знают, что всё больше уездов и даже провинций Афганистана в последние два года оказываются под существенным контролем боевиков террористического «Исламского государства» (организация, деятельность которой запрещена в РФ).

Тем более, они ничего не знают о том, что произошло и происходит на Украине. Они не знают, что так называемая «революция достоинства» была государственным переворотом, совершенным при активной поддержке США вооруженными нацистами. Не знают, что новая «переворотная» власть, поспешно признанная в качестве законной США и ведущими странами Европы, официально оформлялась со множеством прямых и грубейших нарушений конституции Украины.

Они не знают, кто такие бандеровцы, какие зверства они творили во время этой самой «революции достоинства». Не знают, что их банды сразу развернули террор против своих политических противников в Киеве и регионах Украины. Не знают, что бандеровцы уже собирали вооруженные отряды для террористического подавления населения Крыма. Они не знают, что именно по этой причине в Крыму был спешно организован референдум, на котором почти всё население полуострова приняло решение о присоединении к России. Не знают, что проведенное вскоре в Крыму социологическое исследование авторитетнейшей американской организации Pew Research Center подтвердило объективность результатов этого референдума.

Они не знают, что именно бандитские отряды незаконной киевской власти развязали войну против Донбасса, который отказался признавать эту незаконную власть. Они не знают, что силы сопротивления в Донбассе начали формироваться в ответ на действия киевской власти, фактически начавшей геноцид населения Донбасса, включая бомбардировки городов и поселков тяжелой артиллерией и авиацией.

Они всего этого не знают. И рассуждают, говорят и пишут практически полностью с того американского пропагандистского голоса, который слышат на CNN.

Яркий пример — вышедшая 14 февраля 2017 года в ведущей, наиболее респектабельной и влиятельной индийской газете Hindustan Times статья ее главного редактора Бобби Гхоша, в которой он дает советы по «украинскому вопросу» президенту США Дональду Трампу.

Суть этих советов следующая. Новый президент США должен потребовать от Путина вывести российские оккупационные войска из Донбасса и Крыма. А если Путин требования не выполнит, то США и НАТО должны поставить Украине современное оружие, чтобы Украина успешно отражала российскую агрессию. Это — только один из примеров, такого рода публикаций в Индии хватает.

Но речь идет не только об американоцентричной, фальсифицирующей мировую реальность, политической пропаганде. В Индии последовательно и настойчиво используются все инструменты американской так называемой «мягкой силы» — в точности по концепту Джозефа Ная.

На англоязычном телевидении и радио почти вся палитра культурного контента — американская. Пока в основном держится телевидение и радио на национальных языках (таких языков в Индии, только официально признанных и вписанных в Конституцию, почти 20). Там основной культурный контент, включая музыку, танцы, кино, — пока, похоже, все-таки национальный. Хотя, отмечу, и рекламные паузы, и разнообразные ток-шоу на национальных телеканалах — почти полностью стилизованы под американские образцы.

Но в том, что касается англоязычных СМИ, всё — от музыкальных «клиповых» программ до рекламы и моды, от освещения спортивных состязаний до кинопродукции — заполнено американским, английским, европейским и снова американским контентом. И молодежь в этот контент, особенно в крупных городах, погружена очень глубоко. Едем по Дели, застряли в пробке напротив дискотеки. Там пляшут девочки и мальчики в современной западной одежде. На всю улицу бухает американский рок — и ничего более.

Когда видишь это всё своими глазами, то понимаешь, что на людей, постоянно находящихся в таком информационно-пропагандистском и культурном потоке, это воздействует очень мощно. По данным сравнительно недавнего исследования, проведенного в Индии старейшей и авторитетнейшей мировой социологической компанией Pew Research Center, о которой я упоминал выше, 70 % индийцев положительно относятся к США и лишь 43 % положительно относятся к России. Негативно относятся к США 8 % опрошенных индийцев, к России — 16 %. Причем среди молодежи сдвиг позитивных оценок в сторону США еще больше.

Учитывая, что еще несколько лет назад ситуация в Индии с симпатиями к России и США была обратная, такой социально-психологический поворот, конечно же, является очень серьезным признаком негативного для России изменения глобальной ситуации. В том числе потому, что Индия в этом смысле вряд ли исключение. Такого рода повороты, которые мы не замечаем или почти не замечаем, сейчас, скорее всего, происходят и в некоторых других странах мира, которые ранее исторически и политически ориентировались на СССР и Россию.

Конечно, такой поворот в Индии пока нельзя считать «безысходно-окончательным». В стране, во-первых, сохраняется очень сильная политическая оппозиция «проамериканскому» курсу «Бахартия Джаната парти» и премьера Нарендры Моди. В том числе, подчеркнем, среди военных, которые в Индии играют достаточно весомую политическую роль. Так, в частности, несколько высокопоставленных генералов уже заявляли, что «американский крен» в сфере военно-технического сотрудничества и особенно «логистический меморандум», с перспективой базирования американских войск в стране, — ведут к неуклонной утере страной глобального влияния и даже реального политического и военного суверенитета. Однако их оппоненты отвечают, что Индии в любом случае необходимо строить в регионе силовую «систему контрбаланса» против усиливающегося Китая и его союзников.

Мы говорили в ходе конференции о многих вещах, которые не вполне понимают даже некоторые молодые индийские аналитики. В частности, пришлось им рассказывать и об Украине, и о «сирийском газовом кресте», и о тех рекомендациях, которые дают президенту США Трампу ведущие американские «мозговые центры».

Отметим, что некоторые из этих центров дают рекомендации, которые достаточно важны с точки зрения концептуального оформления нового этапа глобальной гегемонии США.

В этих рекомендациях, во-первых, признается, что тех компонент «мягкой» и «жесткой» (военной и спецслужбистской) силы, которые использовалась Америкой при Обаме, в нынешнем мире уже недостаточно.

В них, во-вторых, звучит призыв к Трампу вернуться к обсуждению, дооформлению и подписанию тех торговых партнерств — Транстихоокеанского и Трансатлантического, — которые новый президент США обещал похоронить. Авторы из мозговых центров считают эти партнерства важнейшими инструментами будущей американской глобальной экономической гегемонии.

В этих рекомендациях, в-третьих, формулируется призыв прекратить или сократить до минимума прямые военные вмешательства США в «горячих» регионах мира и принять другую стратегию американской военной гегемонии. А именно, создавать в «горячих» регионах мира (в том числе прежде всего на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии) некие военно-политические блоки, своего рода «новые региональные НАТО».

При этом роль США состоит в том, чтобы создать и возглавить такие блоки, а также пообещать собственное военное вмешательство в случае прямой военной опасности для стран-членов блока. А в остальном участники этих блоков должны сами создавать и поддерживать оборонную систему в своем регионе, обеспечивать стратегические интересы США и еще «платить США за безопасность».

Учитывая, что в январе 2017 года Моди побывал с визитом в Токио и привез оттуда соглашения, не только резко расширяющие масштабы многоаспектных экономических связей между Индией и Японией, но и явно адресующие к «антикитайскому» оборонному альянсу, — мы спрашивали индийских коллег: хотят ли они в итоге оказаться в таком «региональном НАТО» на таких американских условиях?

Мне могут сказать, что пока это лишь рекомендации мозговых центров, а не реальная американская политика. Однако 16 февраля The Wall Street Journal сообщила, что уже начались переговоры между США и рядом арабских стран о создании военного альянса именно в формате описанных выше рекомендаций. А 28 февраля тему подхватил глава Минобороны Израиля Авигдор Либерман. Который в интервью германской Die Welt сказал, что на Ближнем Востоке необходимо создать «формальный союз всех умеренных сил против террора» по образцу НАТО. Так что обсуждение аналогичного проекта с Индией, вполне возможно, если еще не идет, то явно «не за горами». Причем почти наверняка — в откровенно жестком антикитайском (а значит, в какой-то мере и антироссийском) ключе.

Повторю, что в Индии всё еще очень много влиятельных фигур и сил, которые считают проамериканский и прояпонский тренд правительства Нарендры Моди опасным с точки зрения стратегического будущего страны. Пророссийская, условно говоря, партия в Индии — всё еще довольно сильна и в элите, и в народе — правда, в основном, в старшем поколении.

Кроме того, любые властные элиты в Индии понимают, вне зависимости от своих идеологических и геополитических ориентаций, что в ближайшем и среднесрочном будущем Россия Индии очень нужна.

Индия — пока — получает от России некоторые высокие технологии, которые в обозримой перспективе ей никто другой не даст. Подчеркну, — не готовые изделия, а технологии. Приведу в качестве примера совместный проект сверхзвуковых ракет «Брамос», которые уже серийно производят в Индии и для сухопутных войск, и для военно-морского базирования, и для авиационного базирования. А также совместный проект истребителя нового поколения, о котором сейчас идут сложные, но перспективные переговоры.

Далее, Индия с Россией прочно связана еще и по военно-технической линии. Львиная часть тех военно-технических изделий (и сухопутных, и авиационных, и морских), которые составляют парк индийских вооружений, проивзедена или в СССР (это касается старых вооружений), или в России (это касается относительно новых вооружений). Если Россия не будет оказывать поддержки в обслуживании этой техники, техника очень быстро станет «частично боеспособной» или просто небоеспособной.

Наконец, пока что никто, кроме России, не строит в Индии современных мощных АЭС.

Те ядерные реакторы, которые сейчас работают в Индии, — в основном реакторы малой и средней мощности, в большинстве своем модифицированные варианты канадского проекта CANDU на тяжелой воде и необогащенном уране. Они почти все достаточно старые и нередко эксплуатируются только на частичной мощности во избежание критических аварий.

А современная сильная ядерная энергетика Индии крайне нужна. Тот факт, что вопрос о ее развитии в стране постоянно оказывается чуть не главной темой «большой международной политики», — не случаен.

Дело в том, что для Индии — страны с населением около 1,3 млрд чел. и годовыми темпами роста около 7 % — вопрос энергообеспечения развития является одним из высших приоритетов. В то же время из горючих полезных ископаемых в стране в относительном достатке лишь месторождения угля в северо-восточной и центральной части страны. Но уголь этот в основном низкого качества, и большинство месторождений, доступных для дешевой добычи открытым способом, в значительной степени уже выработаны. А потому в настоящее время около 20 % потребляемого угля (прежде всего, высококачественного для металлургии) Индии приходится импортировать.

Разведанные запасы нефти и газа в материковой части страны и на шельфе — для потребностей Индии более чем скромные. То есть нефть и газ также приходится импортировать, причем в быстро растущих масштабах. В настоящее время импорт обеспечивает в Индии почти 80 % потребления нефти и около 45 % потребления газа. А это не только очень большая финансовая нагрузка на экономику, но и сфера политических рисков, поскольку основной поток нефтегазового импорта в страну идет из региона Персидского залива, далеко не безопасного в смысле военно-политической стабильности. Причем аналитики рынка в своих прогнозах развития потребления нефти и газа указывают, что к 2030 году на Индию придется около четверти мирового спроса на нефть.

По этим причинам, хотя в Индии далеко не полностью освоены гидроэнергетические ресурсы, правительство страны делает решающую ставку в будущем энергобалансе на ядерную энергетику. Если сейчас атомная энергия обеспечивает всего 3,5 % энергопотребления (суммарная мощность реакторов 6,2 ГВт), то к 2020 г. Индия рассчитывает получить еще 14, 6 ГВт атомных мощностей, а к 2050 г. довести долю «ядерной» электрогенерации в стране до 25 %.

Для этого правительство Индии обсуждает со странами, обладающими передовыми компетенциями в сфере создания и эксплуатации АЭС, строительство новых мощных станций.

В частности, Россия, после сдачи в эксплуатацию 2 блоков ВВЭР-1000 мощностью 1 ГВт на АЭС Куданкулам (в штате Тамил-Наду, на самой южной оконечности Индостана), готова строить в Индии еще 6 аналогичных блоков. Рассматривается и возможность строительства в Индии первого блока типа ВВЭР-1200 мощностью 1,2 ГВт «постфукусимского» поколения 3+, с улучшенной так называемой «пассивной безопасностью», аналогичного недавно принятому в эксплуатацию блоку № 6 на Нововоронежской АЭС в России.

Одновременно Индия обсуждает с США проект строительства 6 энергоблоков мощностью 1,3 ГВт типа АР-1000 с пассивной безопасностью, компании Westinghouse. Обсуждается также строительство блока ESBWR компании General Electric мощностью 1,6 ГВт. Однако если блоки АР-1000 уже построены в разных странах и эксплуатируются, то ESBWR, получивший разрешение от американской Комиссии по ядерному регулированию лишь осенью 2014 года, пока нигде не строился.

Кроме того, после недавнего (январь 2017 г.) визита в Японию премьер Нарендра Моди сообщил, что заключил соглашение о строительстве в Индии японских реакторов. Каких — не сообщается.

Однако приведенный список американских и японских предложений Индии новых мощных реакторов вызывает определенные вопросы.

Дело в том, что американские лидеры реакторостроения Westinghouse и General Electric — уже давно не вполне американские, а фактически японские. Они входят, соответственно, в состав корпораций Toshiba Westinghouse и Hitachi General Electric. Причем Westinghouse давно стала «головной болью» Toshiba, поскольку ее «успехи» последних лет на «ядерно-энергетическом фронте» принесли Toshiba более 6 млрд долларов долгов. А у General Electric — после катастрофы реакторов ее дизайна на японской Фукусиме — новых заказов на строительство АЭС вообще нет.

Что же касается Японии, то японские корпорации собственных полноценных компетенций разработки новых мощных АЭС вообще не имеют. Все АЭС в Японии сначала проектировали и строили те же Westinghouse и General Electric, а затем японские корпорации с помощью и поддержкой этих же двух американских компаний. В частности, распространенный в Японии тип реактора APWR мощностью 1,5 ГВт проектировала в начале нынешнего века компания Mitsubishi при содействии и участии Westinghouse, Toshiba и еще нескольких японских энергокомпаний.

Из всего изложенного можно заключить, что правительство Нарендры Моди разворачивает такую кампанию широкого приглашения США и Японии в ключевые узлы энергосектора Индии в основном не из соображений компетенции и эффективности потенциальных подрядчиков строительства АЭС. Главной целью здесь видится стремление поскорее и попрочнее связать Индию с этими странами очень крупными, причем долгосрочными, экономическими и политическими заинтересованностями.

В завершение вновь повторю, что система связей Индии с Россией пока всё еще очень прочная. Но она всё яснее ограничивается взаимными сугубо прагматическими экономическими интересами.

Потому, как представляется, если Россия не будет всерьез работать на индийском направлении в информационном, культурном, научном и т. д. поле, и если Россия не сможет разработать и предложить Индии какие-нибудь крупные совместные стратегические программы, затрагивающие важнейшие интересы обеих стран, то описанный выше проамериканский — и отчетливо негативный для России — внешнеполитический и экономический тренд не только продолжится, но и будет усугубляться.