Почему Министерство образования и науки, опека, а также многочисленные, якобы некоммерческие, организации и прочие фонды так борются за возможность свободно собирать разнообразную информацию о детях и их семьях? Может быть, они это делают ради каких-нибудь высоких целей? Может, помочь хотят? Полно! Каждый человек в нашей стране, хоть мало-мальски знакомый с обсуждаемой проблематикой (а читатели нашей газеты наверняка к таковым относятся, не говоря уже о членах «Сути времени» и «Родительского Всероссийского Сопротивления»), прекрасно понимает, что вся эта информация нужна исключительно для того, чтобы иметь возможность изъять детей из семьи. И каждый это понимает не потому, что он такой злобный, что в силах предполагать только самые злостные намерения у всех окружающих, а потому, что такова реальность, данная нам в ощущениях: действительно, по большей части информация о детях и семьях, попадающая к органам опеки, используется для попыток взлома семей и изъятия из них детей.
Да, бывают случаи, и их не так мало, когда действительно единственным способом обеспечить безопасность детей и их правильное развитие является их изъятие из их семей — когда родители или родственники опасны для ребенка. Такие случаи есть и будут, мы о них знаем, но не о них речь. Сейчас речь о тех многочисленных случаях (с которыми, в частности, вынуждено иметь дело РВС), когда дети изымаются из нормальных семей, от любящих и заботливых родителей — по надуманным основаниям, а иногда и вовсе без оных.
Когда узнаешь раз за разом о случаях изъятия детей из семей по совершенно недостаточным основаниям или вообще без оснований, волей-неволей начинает складываться представление о той картине мира, которая может лежать в основе таких изъятий. Ведь те, кто изымают детей, — люди, и действуют эти люди вполне себе добровольно и осознанно, а не в бреду и не по принуждению. Значит, эти действия каким-то образом непротиворечиво вписаны в их представления о мире и его устройстве.
Что же это за картина мира, которая позволяет отбирать детей из семьи по самым ничтожным поводам и без них? Что должно быть в голове у человека, отбирающего новорожденного ребенка у матери на основании «неправильного воспитания»? Как должен представлять себе мир человек, который отбирает троих детей у любящих и работящих, но бедных родителей? Что движет людьми, отбирающими детей на основании того, что в доме не было апельсинов, или что в детской были разбросаны игрушки?
Как известно, практика массового изъятия детей пришла к нам, конечно же, с Запада. И широко известно, что на Западе изъятия детей очень часто, даже слишком часто являются необоснованными.
Например, есть данные, что во Франции до 80 % случаев изъятия детей — необоснованны. В 2000 году по поручению правительства Франции генеральные инспекторы по социальным делам П. Навес и Б. Катала подготовили доклад о судебных делах по изъятию детей из семей и разлучению детей с родителями. Вот их выводы: «Колоссальное количество детей отобрано от родителей и помещено в приюты и приемные семьи. Судьи и сотрудники социальных служб постоянно нарушают закон. ... Никакого уважения к семье, никакой заботы о ней ювенальная юстиция не проявляет. Прокуратура не может вести надзор за всеми делами, потому что их очень много. Социальные работники и судьи имеют полную, безграничную власть над судьбой ребенка. Сотрудники социальных служб часто отбирали детей по анонимным звонкам...».
На позорном 1-м месте в мире по изъятию детей из родных семей находится Израиль, причем израильские же эксперты признают, что более чем в половине случаев дети забираются из нормальных семей, испытывающих временные трудности. Вот, например, перечень причин, по которым можно изъять детей в Израиле:
В США, согласно исследованиям, до 50 % случаев изъятия детей не обоснованы, дети очень часто отбираются у семей исключительно в связи с бедностью их родителей. Тревор Грант, бывший глава детского отдела социальных служб Нью-Йорка, свидетельствовал: «Семьи разрушаются по совершенно ничтожным причинам. Если сломана мебель или в доме грязно, сотрудники соцслужб забирают ребенка. Если есть хоть малейшее сомнение, для соцработника безопаснее всего забрать ребенка...».
Особенно «прославились» делами по изъятию детей северные и скандинавские страны: здесь ребенка могут без суда и следствия забрать у родителей из-за того, что он «слишком» упитанный, или, наоборот, из-за того, что он «слишком» худой; из-за того, что его заставляют заниматься уроками дома или прибирать собственную комнату; даже из-за того, что его кормят слишком горячим обедом. Известны и многие случаи отъема детей в скандинавских странах у наших бывших соотечественников, например, случай Завгородней, у которой финская опека забрала сразу троих детей.
По данным множества исследований, проведенных в разных странах мира, дети, отобранные у родителей, серьезно проигрывают сверстникам в интеллектуальном, психологическом и социальном развитии. А когда такие дети вырастают, у них значительно больше различных проблем в общении, поведении, приспособлении к жизни, чем у людей, выросших в семьях, включая такие семьи, из которых «принято» детей изымать.
Да и зачем проводить исследования? Каждому нормальному взрослому человеку очевидно, что изъятие из семьи (даже бедной, даже не самой благополучной) и разлучение с родителями — такая грандиозная психологическая травма для ребенка, которую трудно с чем-нибудь сравнить. И совершенно понятно, что такая травма неизбежно влечет за собой многочисленные тяжелые и тяжелейшие последствия для психики, развития и социализации ребенка, существенно ухудшая для него возможности нормально адаптироваться в обществе и войти во взрослую жизнь. Почему же всё это не очевидно тем, кто изымает детей? Видимо, их представления о мире как-то отличается от той нормы, которую мы имеем в виду, говоря «нормальный человек». Как же?
Конечно, в первую очередь в голову приходят мысли на тему «cui prodest», то есть «кому выгодно?». И об этом много пишут те, кто занимаются этой проблемой. Дескать, есть многомиллиардный «рынок усыновления», для него нужны дети, и вот, поскольку это выгодно, детей и изымают... Что ж, наверное, в этом есть правда: и рынок такой существует, и детей для него не хватает... Но ведь изъятия совершают живые люди! Они-то что думают? Да, конечно, мы знаем, что за 300 % прибыли капиталист родного отца удавит, да и мать тоже... Но все-таки, что в голове у людей, осуществляющих (а потом утверждающих, оправдывающих и т. п.) изъятие детей из семей?
Когда думаешь на эту тему, невольно вспоминаешь... «Хижину дяди Тома», например. Или «Спартака» Джованьоли. Или там «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. В общем, нынешний отъем детей более всего ассоциируется с рабством и крепостным правом. Читатель помнит, что и в том, и в другом случае семьи разлучались, детей продавали отдельно от родителей? А еще вспоминаются детские книги о фашистах, которые на оккупированных территориях тоже разлучали семьи, угоняли детей... Все подобные действия — и при рабовладельческом строе, и при крепостном праве, и во время фашистской оккупации — были возможны и даже основаны на том, что рабы, крепостные, русские на оккупированных территориях считались рабовладельцами, барами и фашистами не вполне людьми. «Недолюдьми» в терминологии фашистов. Только у «недочеловека» можно отобрать ребенка за то, что плохо подметен пол. Потому что если имеешь дело с человеком, то волей-неволей будешь с ним идентифицироваться... и думать, как бы ты отреагировал, если бы у тебя за то же забрали ребенка. Но детей отбирают... Значит, идентификации не происходит. А раз ее не происходит, то это именно оно — в картине мира чиновников опеки и других «участников процесса» (не у всех, конечно, не у всех) и дети, которых изымают, и их родители — люди второго или третьего сорта, по большому счету — не люди. Только при таком восприятии семей и детей возможен тот беспредел, который со всевозрастающей скоростью распространяется по всему миру и уже пришел в Россию.
То есть возникает подозрение, что эти практики изъятия детей из семей — это своего рода социальный тренажер, на котором отбираются и тренируются люди для верхних этажей того многоэтажного человечества, которое так хотят построить западные либерал-фашисты и их отечественные холуи. Чуть не насильственное внедрение подобных социальных практик — это, по сути, агрессия человеконенавистнического, фашистского мировоззрения, жаждущего оккупировать весь мир (и Россию) и перестроить его на свой манер. А чтобы это сделать — надо отбирать «подходящих» людей и тренировать их. И изъятие детей — отличный, очень эффективный тренажер. А дальше...
Дальше каждый человек, независимо от того, насколько он всё это осознает, должен будет решить для себя — с кем он хочет быть? С теми, кто отбирает детей, то есть с «хозяевами», или с теми, у кого отбирают, то есть с рабами, недолюдьми? Вы хотите идентифицироваться с пьющим родителем, который не всегда может купить детям фрукты? Или с модно одетой дамой «со связями», которая имеет возможность отобрать у этого пьющего ребенка? Кто вам ближе — успешные чиновники с загородными домами и детьми, учащимися в престижных школах, или люди, которые не могут заработать себе «даже» на машину, дети которых вынуждены учиться в обычных школах?
Нет сомнений, что найдется, и немало, людей, которые заблаговременно захотят перейти на сторону «хозяев». Собственно, мы их и наблюдаем постоянно, и в нашем опросе — тоже. И если таких будет достаточно много, то победа либерал-фашистам будет обеспечена. И процесс идет. Как мы видели, этот «тренажер», отделяющий «рабов» от «рабовладельцев», запущен везде: и в Израиле, и в Европе, и в США, а в последние годы — и в России. Однако... Пока Россия сопротивляется. И это очень хорошо видно в нашем опросе в целом, а в вопросах об отъеме детей — в особенности.
В нашем опросе изъятию детей из семей были посвящены вопросы № № 14.37; 14.38; 14.39; 14.40. Распределения ответов на эти вопросы представлены на рис. II‑18–II‑21.
Как легко видеть, граждане России единодушно и резко против изъятия детей во всех случаях, если только проживание в семье не сопряжено с непосредственной угрозой жизни и здоровью детей. Единственный вопрос, по которому выявилось чуть меньшее единодушие, — это вопрос № 14.40 — в нем только 53 % (а не 80 %, как в других вопросах) высказались против изъятия детей. Полагаем, что причина здесь в том, что в качестве одного из оснований для изъятия был включен пункт «пьянство одного из родителей». Потому что само по себе пьянство настолько достало граждан России (это, в частности, хорошо видно из ответов на вопрос № 19, которые мы будем анализировать позже), настолько им осточертело, что многие респонденты не обратили внимания на вторую часть формулировки — «одного из родителей», думали о семьях, где все пьют, и поэтому «перешли» в категорию неуверенных в необходимости изъятия детей. Впрочем, все равно и в этом вопросе большинство все-таки против изъятия (люди в большинстве понимают, что лучше пьющие, но родные и любящие родители, чем изъятие).
Для анализа отношения к изъятию детей по вопросам 14.37–14.40 был посчитан Индекс № 6 (считался так же, как и все предыдущие). Среднее по выборке значение Индекса № 6 равно –0,64 — это очень близко к полному неприятию изъятия детей: при шкале от минус единицы до единицы значение –0,64 — это очень определенно и очень определенно «против».
Все возрастные группы поразительно едины в отношении к изъятию детей, за исключением самых молодых — см. рис. II‑22.
Относительно большее «легкомыслие» молодежи по вопросу об изъятии детей объясняется просто: у этих респондентов еще нет детей, поэтому они не очень внятно представляют себе проблему. Одновременно из рисунка II‑22 видно, что если бы не эта группа «бездетных» респондентов, то среднее значение Индекса № 6 было бы еще меньше, то есть хуже. Кстати, интересно, что небольшое (но на нашей очень большой выборке — статистически значимое) отклонение от «среднего по больнице» продемонстрировала группа респондентов «от 35 до 44» — они относятся к изъятиям детей существенно хуже всех остальных (значение индекса –0,69). И это тоже совершенно понятно для каждого: эта возрастная группа — как раз те, у кого есть несовершеннолетние дети, эти люди понимают, что они находятся в «группе риска» — и соответственно отвечают.
Эта же зависимость (от близости к «группе риска» и понимания проблемы во всей ее угрожающей «красе») хорошо видна и в рис. II‑23.
Хорошо видно некоторое (очень относительное, конечно) улучшение отношения к изъятиям детей в группах с неполным средним образованием (а там много школьников старших классов, у которых, конечно, нет детей) и с незаконченным высшим образованием (а это в большинстве студенты — тоже в бездетные, в основном). И хорошо видно резко худшее (относительно средних по выборке значений) отношение к изъятию детей у группы с высшим образованием. Тут всё сошлось: и осведомлена эта группа лучше других о «замечательной» практике изъятия детей, да и понимают, наверное, многие, что это всё значит.
Очень характерно и очень важно, что в России по вопросу об изъятии детей из семьи представители всех основных наций думают, как россияне — то есть совершенно одинаково — см. рис. II‑24.
Такое единство взглядов, в общем-то, свидетельствует о том, что применение этого социального оружия в России будет малоэффективно (как минимум, сейчас), и более того — поссорить нации на этом вопросе не удастся. То есть Россия против этого оружия выступает отчетливо единым фронтом.
Очень существенно влияет на отношение к изъятиям детей вера. То есть не конкретная вера, то есть конфессия, а то, считает себя человек верующим (неважно, в какого бога) или нет: верующие существенно хуже относятся к изъятию детей, чем неверующие — см. рис. II‑25.
Стоит обратить внимание на группу «Верующие «без конфессии». Это люди, которые на вопрос № 6 анкеты ответили, что они верующие, однако конкретную конфессию, к которой они себя относят, указать затруднились. По опыту многих других опросов можно сказать, что эту группу составляют люди «ни в чем не твердые», ни в чем не уверенные. Они считают, что верят в бога, но ни к какой Церкви отнести себя не могут — сомневаются. И в целом их способность «сомневаться» всегда значительно выше, чем у верующих и у неверующих. Эта закономерность очень ярко видна в рис. II‑25: верующие «без конфессии» оказались наиболее неуверенными в своем отношении к изъятиям детей из семей. Хотя и у них оно остается резко отрицательным.
В зависимости Индекса № 6 от ответов на вопрос о «субъективном доходе» (№ 9) очень хорошо виден мотив, о котором мы говорили выше, — стать «хозяином», прислониться к будущему победителю. Из рис. II‑26 хорошо видно, что наиболее лояльны к людоедской практике изъятия детей те, кто отнес себя к группе с доходами «значительно выше среднего уровня», то есть те, кто мечтает стать «богатыми и знаменитыми», и, по сути, завидует нашим оранжевой раскраски дельфинам и трутням, которые косят под пчел, то есть нашей «элите», чья жизнь «бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства». К счастью, таких граждан очень-очень мало — всего полпроцента.
Очень немного в нашей выборке (и, надеемся, в России) и тех, кто готов с потрохами отдаться Западу и плясать под его дудку с утра до вечера. Это те самые, из вопроса № 17, которые считают, что законы России должны меняться только потому, что они изменены в Европе и Америке. Мы о них уже много раз говорили, но в данном случае еще раз обратим на них внимание читателя. Потому что если рассматривать практику массового изъятия детей из семей как социальный тренажер, выявляющий и тренирующий будущих «господ», повелевающих «рабами» с верхних этажей многоэтажного человечества, то наша группа коллаборационистов-общественников — как раз те, кого с помощью этого тренажера можно было бы отобрать для дальнейшего обучения. Потому что отношение этой группы к изъятию детей не просто совсем не российское, а какое-то абсолютно чужое — см. рис. II‑27.
Как можно видеть, отношение «предателей» к изъятию детей из семей почти в 3 раза лучше, чем у самой большой (46 %) группы респондентов, считающих, что под влиянием Европы и Америки наши законы меняться ни в коем случае НЕ должны. И почти в 2 раза лучше, чем у, казалось бы, близкой им «по духу» группы (тоже небольшой — всего 6 %) тех, кто считает, что изменение законодательства на Западе — это повод задуматься (только задуматься!) над тем, не надо ли и нам поменять законы.
В общем, предатели — они и есть предатели. И понятно, что если люди хотят во всем быть «как на Западе», то почему они должны встать на защиту детей, тем более — наших детей? Правильно, причин для этого не просматривается. Но хорошо бы это запомнить, чтобы потом не удивляться: те, кто сегодня продолжает ратовать за «как на Западе» и за западные ценности, вовсе не потому ратует, что уважает эти ценности (которые, к слову, уже давно выродились до прямо противоположных). Они благословляют Запад потому, что считают, что он победит, и спешат оказаться в свите (или в холуях — кому как повезет) победителя. Поэтому бесполезно разговаривать с ними «за ценности» и объяснять, что Запад переродился. Дело не в этом — а в том, что, на взгляд этих немногочисленных отщепенцев, именно Запад — это те самые «господа», которые будут владеть «рабами». К счастью, у остальных 99 % граждан России мнение другое. И сдаваться на милость Запада они не собираются.