Тенденция к всё большей технологизации современного военного искусства кажется совершенно естественной — ракеты, самолеты, танки, подводные и надводные корабли должны быть быстрее, точнее, бесшумнее и малозаметнее. А как иначе? Враг ведь движется в том же направлении — к высоким технологиям с их почти фантастическими возможностями. Отставать нельзя, проигрыш в этой гонке грозит поражением, а то и гибелью.
Но действительно ли технологизация военного дела не имеет никаких ограничений?
На наш взгляд, на пути процесса бесконечного усложнения техники и технологий стоят серьезные преграды. Это не значит, что дальнейший технологический прогресс невозможен. Это значит только, что уже сегодня возникает конфликт между сложностью военной техники и всей системы организации современной армии в целом — и пресловутым «человеческим фактором», который не справляется с этой сложностью.
Чтобы не быть голословными, для начала опишем высокотехнологичную армию и картину современного боя, ведущегося этой армией.
Прежде всего, по-настоящему высокотехнологичной следует считать армию такого государства, которое способно (так или иначе, пусть с учетом иностранных комплектующих) ставить на вооружение все классы и типы оружия и военной техники.
Такому требованию в действительности в настоящее время отвечают только две армии — это армии США и Российской Федерации. Все остальные государства, включая Китай, вкладывающий ежегодно более сотни миллиардов долларов в перевооружение своей армии (второе место по военным расходам в мире), пока не могут считаться обладателями высокотехнологичных армий. Почему? Потому что высокотехнологичная армия — это не количество вооружений (танков, самолетов, ракет и т. п.) и даже не их качество, а наличие сложной связной системы вооружений и техники, ориентированной на комплексное воздействие на неприятеля. В этом смысле у Китая существуют большие проблемы, в частности в таких принципиально важных областях, как военная связь, системы радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и отсутствие интеграции войск в единую систему.
Следующее требование к современной армии — наличие внутренней организационно-оперативной связности, то есть такое качество ее человеческого материала, при котором армия в любых самых сложных условиях работает как единый точно настроенный коллектив (не механизм, а коллектив).
Как известно, армия изначально строится на дисциплине и организованности. Дисциплина на войне (помимо ее роли в повседневной жизни войск и поддержании их боеспособности) — это готовность четко и точно исполнить даже самый трудный и опасный приказ. Организованность же есть способность воинов действовать не в одиночку, а исполнять команды именно в составе своего подразделения.
В то же время, если армия строится только на дисциплине и организованности (которых легко добиться с помощью палочной муштры сержанта, капрала, младшего командира) и не способна опереться на внутренние, содержательно-моральные основания своих солдат, то такая армия, скорее всего, поддастся искушению минимизировать «человеческий фактор» и максимально приблизить действия своих солдат и командиров к работе некоей огромной машины. Роботизированный же солдат, слепо исполняющий инструкции, не будет жертвовать жизнью ради Родины. Во всяком случае, такова наша, русская точка зрения.
Но, скажут нам, в сегодняшней войне влияние отдельного человека на результаты сражения минимально. Ведь недаром создается такая военная техника, когда достаточно лишь нажать нужную кнопку — и ракеты сами полетят в цель, а танки, дальнобойная артиллерия и боевые вертолеты автоматически поразят вражескую технику. Это во Вторую мировую войну нужны были героизм и самоотверженность бойцов, потому что техника была недостаточно хорошая. В современном же бою даже «линии фронта» не будет — цели поражаются за 100–200 километров, из-за горизонта.
Однако на самом деле всё несколько сложнее.
Почему-то все современные государства, уделяющие большое внимание своей обороне, по-прежнему содержат армии в сотни тысяч или даже миллионы солдат и, несмотря на рвение отдельных политиков, упорно не желают их сокращать. Почему? Ведь, казалось бы, новейшие образцы военной техники обладают настолько серьезными параметрами, что можно обходиться их считанными единицами и не тратить средства на обучение и содержание массы «простых солдат».
Дело в том, что упор только на высокие технологии имеет свои серьезные минусы.
Во-первых, построенная по такому принципу армия будет крайне дорогой. Так, стоимость современного истребителя уже измеряется в десятках миллионов долларов и тенденций к ее снижению не просматривается. Притчей во языцех стала программа создания американского истребителя пятого поколения F-22 Raptor, в ходе которой построено менее 200 самолетов, а суммарные затраты превосходят 411 млн долларов за самолет. Даже США, имеющие огромный военный бюджет (более $550 млрд в 2015 году), не могут позволить себе строить такие самолеты тысячами. Даже если считать, что половину всех затрат нужно отнести к коррупции и всевозможным «нецелевым расходам» (которых в американской армии хватает), цена всё равно останется непомерной. Но самое интересное, что проект истребителя F-22 вообще закрыт (то есть деньги были потрачены чрезвычайно неэффективно), а массовым станет истребитель F-35 Lightning II. Оценочная стоимость его эксплуатации (включая стоимость производства в $90–150 млн за единицу) — составит $670 млн на один самолет. Планы по производству, включая поставки всем союзникам США, — 2443 штуки.
И это отнюдь не только американская проблема. Один новейший отечественный бомбардировщик Су-34, по оценкам, стоит полтора миллиарда рублей, то есть, в современных ценах, $30 млн за один самолет. По известным на сегодняшний день данным, ВВС планируют закупку 150–200 подобных самолетов, то есть затраты в 225–300 млрд рублей.
Если же говорить о кораблях и подводных лодках, цифры будут еще более впечатляющими. Так, многоцелевая АПЛ проекта 885М «Ясень» обходится стране в 35–40 млрд рублей. Пока планируется серия в 7 АПЛ.
Но дело даже не в отдельных статьях расходов, а в суммарной стоимости. Например, полное вооружение одной бригады ВС РФ современной техникой, военной формой, средствами связи и всем остальным обойдется (в зависимости от штата) примерно в 40–50 млрд рублей. И хотя подобную сумму придется заплатить один раз, всё равно на поддержание боеспособности бригады придется ежегодно тратить несколько миллиардов рублей. Отсюда и впечатляющая цифра затрат на общее перевооружение Российской Армии — 20 трлн рублей.
Следующая проблема заключается в подготовке кадров. Усложнение техники неизбежно приводит к увеличению длительности обучения личного состава — если мы хотим, чтобы солдат мог реально задействовать в бою все ее возможности. Даже обычный пехотинец сегодня должен не только уметь собрать и разобрать свой автомат, но и иметь представление о простейшей тактике своего подразделения, понимать командира, видеть свое место на поле боя, возникающие угрозы и возможности. Иначе он очень быстро перейдет в разряд потерь.
Подготовка же танкистов, связистов, расчетов систем ПВО и летчиков — еще более длительное и затратное дело. Причем цена ошибки в процессе обучения — неизмеримо выше. Так, ошибка экипажа Су-34 — это, в случае потери самолета, все те же вычеркнутые из бюджета полтора миллиарда.
Да, можно намного уменьшить риски обучением сложным военным профессиям на виртуальных тренажерах, чем в ведущих армиях мира (в том числе российской) плодотворно занимаются уже не один год. Однако целиком эту проблему снять таким способом нельзя. Сколько бы летчик ни поднимал в воздух виртуальный самолет, рано или поздно ему придется садиться за штурвал реального. И предусмотреть все нештатные ситуации в симуляторе невозможно.
Следующая проблема — сложность и трудоемкость производства современной высокотехнологичной техники. Если сравнить количество самолетов, произведенных в период Великой Отечественной войны, с выпущенными промышленностью сейчас, разница будет огромной. В войну одно предприятие в месяц могло производить несколько десятков и даже сотен самолетов. Причем, что крайне существенно, практически весь производственный цикл был замкнут на это предприятие.
Сегодня в РФ поставки самолетов или вертолетов измеряются десятками в год, и это при том, что стоит первоочередная задача насыщения армии современными образцами вооружений. Чуть ли не каждая новая «партия» (а это иногда всего пара самолетов) подается как праздник. И причина понятна — для производства современного самолета нужны десятки тысяч человеко-часов высококвалифицированного труда и участие нескольких десятков предприятий, нередко разбросанных по всей территории страны.
Но на сложности и трудоемкости производства всё не замыкается. Есть еще одно существенное отличие в сравнении с 40–50-ми годами XX века. В те времена сбой в поставках какого-то компонента мог привести к задержкам выпуска техники на дни, максимум — на недели, после чего производство можно было наладить в другом месте или прямо на заводе, осуществлявшем окончательную сборку. В конечном счете, было немало компонент, без которых самолет всё равно мог оставаться грозной силой. К примеру, истребитель, имеющий комбинированное пулеметно-пушечное вооружение, мог всё равно выполнять свою задачу, если бы не хватало либо пушек, либо пулеметов (то есть при установке лишь одного из типов вооружений). Точно так же отсутствие радиостанции уменьшало боевые возможности самолета, но не обнуляло их.
Сейчас же при отсутствии любой детали, входящей в одну из составляющих самолет систем, он практически перестает существовать, как боевая единица практически становится равной нулю. Так, современный истребитель или перехватчик без ракет — просто дорогостоящая мишень для врага. Ведь противник может осуществлять пуски ракет с расстояния в десятки и сотни километров, тогда как ему ничего не остается, как сблизиться с ним на дистанцию сотен метров для ведения пушечного огня. Но и это еще не всё. При таких высотах, скоростях и перегрузках, на которые расчитан современный боевой самолет, без наличия хотя бы одной из слагающих его систем современный самолет просто нельзя поднимать в воздух!
Так обстоит дело не только в авиации, хотя, конечно, это наиболее высокотехнологизированный род войск. В остальных военно-технических сферах ситуация схожая. Например, для ведения современного танкового боя необходима специальная система обнаружения врага и прицеливания для наведения орудия. Если она отсутствует, неприятель может вести огонь по танку с расстояния в 2,5–3 км, а нашему танку для ответного огня придется приближаться на расстояние менее километра, что даст врагу время на несколько выстрелов и практически гарантированно приведет к уничтожению некомплектного танка.
Рассмотрение проблемы комплектации новейшей техники будет неполным, если оставить в стороне собственно поражающие элементы — то есть боеприпасы. Зенитная или противотанковая ракета, огнеметный выстрел, современная авиабомба или большинство типов современных танковых снарядов — их производство тоже усложнилось за прошедшие десятилетия радикально. И, несмотря на постоянное повышение производительности труда благодаря автоматизации, говорить о выпуске многих видов современных боеприпасов в миллионных количествах не приходится как по причине их сложности, так и по причине дороговизны.
Таким образом, в реальном боестолкновении самой продвинутой армии с самым отсталым противником ее потери всё равно неизбежны. Пусть даже противник фактически не способен наносить серьезный урон — любое интенсивное использование сложной техники чревато авариями, вероятность которых возрастает пропорционально интенсивности ее применения.
Если же противник хоть немного дееспособен, то невозможно обойтись и без реальных боевых потерь. Так, официально признанные потери ВВС РФ в «пятидневной войне» с Грузией составили 3 штурмовика Су-25 и один стратегический бомбардировщик Ту-22М.
Потери США в войне с Югославией или потери коалиции в войне с Ираком тоже исчисляются не одним десятком самолетов и танков.
Если же противник равен нападающей стороне по силам, то есть происходит большая война, то взаимные потери будут чрезвычайно серьезны. В случае такого гипотетического конфликта между НАТО (США) и РФ можно предположить следующее: даже если стороны по каким-то причинам сумеют обойтись без взаимного обмена ядерными ударами, то первая стадия конфликта будет протекать в условиях крайне быстрого и хаотичного изменения позиций, при практически отсутствующей линии фронта. Когда будет применена вся мощь современного оружия и его количество еще будет достаточным, потери обеих сторон в технике и профессиональных военных кадрах в первые дни и недели войны окажутся колоссальными.
Причем на этом этапе выучка войск будет играть относительно небольшую роль, а военный дух — практически нулевую. Когда идет взаимная дуэль самыми современными средствами уничтожения, выучка и боевой дух подразделения мало что значат — один залп тяжелой огнеметной системы (ТОС) уничтожит даже окопавшуюся по всем правилам роту пехоты с расстояния, превышающего дальность, на которой она способна нанести ответный удар.
На этом этапе войны противники должны будут задействовать все свои возможности для нанесения ударов на стратегическую глубину — с целью разрушения сложных технологических цепочек врага и особо критичных (единичных и важных для военной отрасли) производств.
Результатом этого этапа, если ни одна из сторон не сможет получить на нем решающего преимущества, станет взаимное истощение современных средств ведения войны и профессиональных кадров. Вероятно (исходя из текущей численности армий), данный этап не продлится более 1–3 месяцев.
После чего начнется второй этап, в ходе которого стабилизируется линия фронта, а противоборствующие стороны попытаются восстановить свой боевой потенциал.
Какой потенциал? На этом этапе сторонам придется забыть о современном высокотехнологичном оружии, поскольку даже производственные мощности мирного времени не способны быстро восстановить потери первого этапа войны. А ведь значительная часть этих мощностей неизбежно будет выведена из строя в начальный период войны.
Даже если какой-то ключевой военный завод остается нетронутым и все его работники останутся на местах (не погибнут и не будут призваны в действующие войска), — достичь за счет имеющегося кадрового состава удвоения выпуска не удастся (в производстве тех же самолетов существенную часть занимает ручная сборка, которую крайне трудно ускорить), а обучение новых сотрудников для сложных производств может занимать многие месяцы, а порой и годы.
То есть никакая мобилизация не даст линейного прироста, потому что подготовка технологических кадров для современных производств — дело медленное и сложное.
Невозможно и восполнение кадрового состава армии в короткие (несколько месяцев) сроки. Да, у нас в стране существуют военные кафедры в вузах и их выпускники получают младшее офицерское звание. Но разрыв в уровне подготовки между кадровым военным и таким современным «пиджаком» настолько серьезен, что для его преодоления нет других реальных механизмов, кроме длительного и постоянного обучения — то есть времени.
Таким образом, остаются два варианта развития событий после взаимного уничтожения сторонами своих высокотехнологичных вооружений.
Первый — переход обеих сторон к применению стратегического оружия. Обмен ядерными ударами гарантированно уничтожит обоих противников, поэтому есть надежда, что на этот шаг ни одна из сторон сознательно не пойдет (что не исключает случайного или несанкционированного применения ЯО, особенно в ситуации ведущейся войны и резко возросшей взаимной ненависти противников).
Второй вариант — одновременно с расконсервацией имеющей техники ускоренная переориентация промышленности на производство техники предыдущих поколений. Иначе быстро насытить войска более простыми, а потому и более массовыми и легкими в освоении личным составом образцами техники невозможно. Вероятно, это будут образцы начала 50–60-х гг. XX века. Конечно, будут максимально интенсивно производиться и относительно простые образцы современной высокотехнологичной техники (беспилотники и т. п.).
Таким образом, предполагающаяся высокотехнологичной будущая война на втором этапе приобретет черты войн времен 40–50 гг. XX века — с массовым применением относительно несложной военной техники в сочетании с единичным применением оставшихся высокотехнологичных образцов оружия, используемых лишь в критически важных ситуациях.
Примером такого сценария может служить текущая ситуация в Донбассе, где установилась достаточно оформленная линия фронта, созданы и имеют существенное значение полосы оборонительных укреплений. Использование гражданских беспилотников и мобильной связи сочетается с единичным применением относительно современных оперативно-тактических ракет или достаточно массовым участием в боях военной техники 40–50-летней давности (танки Т-64).
Именно на этом этапе будет востребован опыт масштабных военных операций второго периода Великой Отечественной войны (этот опыт у наших военных колоссальный, что позволяет оценивать исход противостояния с долей оптимизма). Точно так же на этом этапе войны окажутся крайне важны выучка пополнений и воинский дух вступающих в бой подразделений, что тоже традиционно является сильной стороной русской армии.
Таким образом, подводя итог рассмотрению темы, следует сказать, что при отсутствии неких сверхреволюционных технологических прорывов типа создания оружия на новых физических принципах (которые пока в ближайшей перспективе в обликах современных армий не угадываются), высокотехнологические элементы в военном деле имеют решающее значение лишь в том случае, когда армия противника либо принципиально более слабая и отсталая, либо отказывается от борьбы при первых же признаках поражения. Если же государство и армия противника оказывает достаточно упорное сопротивление, то вступает в силу ряд ограничений, которые сводят на нет превосходство нападающей стороны в высоких технологиях.
На сегодняшний день несомненно, что тенденции усложнения и удорожания военной техники, а также увеличения сроков подготовки военных кадров со временем будут только нарастать, а значит, технический и кадровый разрыв между относительно небольшой высокопрофессиональной армией предвоенного времени и тем ее обликом, который установится после первых месяцев интенсивного противостояния с равным противником, будет лишь увеличиваться.