Мария Мамиконян: Следующее выступление — Алексей Мазуров, Пермское отделение РВС.
Здравствуйте!
Скажите, пожалуйста, как так могло получиться, что в России восторжествовали абсолютно чуждые ей подходы? Принципы, не просто чуждые России, но прямо подготовленные на Западе? Понятно, что есть иностранные агенты и в семейной политике, но это только подчеркивает, что политическая система оказалась от них не защищена, оказалась уязвима для захвата изнутри. И в острый момент политического противостояния необходимо в этом всем разобраться. Как же происходит внедрение в российскую семейную политику таких вот чуждых принципов?
Практика показала, что через прямое изменение федеральных законов осуществлять это внедрение ювенальным лоббистам достаточно проблематично. На такие серьезные угрозы народ реагирует достаточно быстро, остро и дает отпор. Те, кто строят ювенальную систему в России, прекрасно это понимают. И поэтому они уже давно строят ее иным образом. Как уже звучало в докладах и прозвучит еще в других докладах, практика работы служб и ведомств вступает в грубые противоречия с федеральными законами. Это явление массовое, и встречается оно в совершенно разных местах страны.
Вот, например, типичное нарушение: по закону есть только одна причина для отобрания ребенка, находящегося со взрослыми в полном сознании, — это непосредственная угроза его жизни и здоровью. Но уже давно даже никто и не скрывает, что детей отбирают вне связи с конкретной угрозой. В публичных обсуждениях руководители органов опеки и полиция заявляют, что детей забирают потому, что семья в трудной или социально опасной ситуации. Они уверены, что это нормально.
Второе. Грубо и очевидно противоречит закону практика отобрания детей у родителей за их наказание. Причем даже в том случае, когда есть следы, которые явно не представляют угрозы для здоровья, и даже когда нет следов. Например, один из руководителей департамента труда и соцзащиты Москвы в интервью «Известиям» сообщает: «Мы отобрали всех детей до проверки». И это уже воспринимается как нечто нормальное. К ней наутро прокуратура не приходит почему-то.
Третье — никакой закон не запрещает родителям оставить ребенка на время под присмотром родственника или знакомого. Но мы видим, что происходят массовые изъятия детей по причине того, что рядом с ними в какой-то момент не оказалось законного представителя.
Примеров подобных нарушений можно привести много. Суть одна — мы имеем дело с массовым беззаконием. И по скоординированным действиям различных служб, документам, комментариям служащих прекрасно видно, что это беззаконие не спонтанное, а вполне организованное. И мы, конечно же, не можем не поставить вопрос: а как и кем оно организовано?
Давайте для начала рассмотрим изменения, которые произошли за последние семь-восемь лет в нормативно-правовой базе. Если мы посмотрим их, то увидим, что ювенальные механизмы внедряются, в том числе, через различные подзаконные акты, и понятно почему. В данном случае норму принять проще, это во-первых. А во-вторых, о ней не узнает широкая общественность. Известно, что подзаконные акты должны издаваться в соответствии с законами, однако сегодня мы можем прямо указать, что некоторые приказы различных ведомств прямо нарушают законы РФ.
Например, приказ МВД № 845, который предписывает доставлять в РОВД детей, которых по закону забирать нет оснований. Так, согласно содержанию данного приказа, если, по мнению служащего, родители отрицательно влияют на ребенка, то ребенка можно изъять. Либо если семья подпадает под понятие семьи, находящейся в социально опасном положении. А Федеральный закон № 120 позволяет это делать только в том случае, когда ребенок является безнадзорным.
Далее, приказ Минздрава от 17 мая 2012 года № 565-н требует доносить в полицию после каждого пустякового обращения к врачу. Если ребенок обжегся, ушибся, порезался, то есть когда нет ущерба для здоровья. Якобы приказ направлен на исполнение закона «Об охране здоровья». Однако сам закон предписывает сообщать о подобном только в случае наличия ущерба.
Далее, приказ Минобрнауки № 101 дает право заносить ребенка в базу данных сирот на основании акта об оставлении ребенка в организации. Как будто это то же самое, что отказ от ребенка.
Все данные приказы утверждены Минюстом, выполняются. Получается следующая картина преступления:
Первое — ведомства расширяют полномочия своих служащих в ущерб правам граждан. Тем самым превышая свои полномочия, о чем, кстати, написано в статье № 268 УК РФ.
Минюст, проявляя халатность, утверждает подобные приказы. Это, в свою очередь, делает их в глазах служащих равными закону. Хотя даже в этом случае, с формальной точки зрения, они не имеют права выполнять эти приказы, которые законам противоречат.
А что в результате? А в результате страдают дети, в том числе тяжело. Их потом приходится лечить у специалистов от последствий разлучения с родителями. Кроме того, нам известны случаи разлучения, закончившиеся детскими смертями. И это все происходит под натуральный «плач Ярославны» о якобы высоком уровне насилия над детьми в российских семьях и под нескончаемую песню о защите прав детей.
В конце концов наблюдаемая картина показывает, что подобные подзаконные акты, целью которых является внедрение ювенальных подходов, принимаются в ведомствах, занимающихся совсем разными вопросами. Впору начать говорить о том, что тут имеет место какой-то сговор.
Теперь касаемо документов другого уровня. В своей работе ведомства и социальные службы в регионах уже давно руководствуются спущенными свыше документами, которые не только не являются подзаконными актами, но не являются даже нормативно-правовыми актами, то есть граждане не обязаны выполнять то, что в них написано. Но представители структур в нарушение прав граждан требуют этого от них. И сами воспринимают написанное в данных документах как руководство к действию. Речь идет о различных регламентах и порядках взаимодействия, программах и прочем. Данная нормативная база регионов к законам не имеет вообще никакого отношения. В эти регламенты и порядки взаимодействия с легкостью вписываются различные термины и толкования, основанные не на законе, а на какой-нибудь беллетристике, вроде большого Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации.
Даже если обратить внимание на такой документ, как Акт об отобрании ребенка, то его форма в некоторых местах говорит о том, что допускается принятие решения об отобрании на месте сотрудником отдела опеки, а вовсе не главой администрации, как это предусмотрено в Семейном кодексе. И вся эта работа сотрудников служб по подобным инструкциям и методичкам происходит с опорой на подзаконные акты вместо законов. И когда об этом сообщаешь служащим, они делают удивленные глаза.
Вот мой пример: недавний случай в городе Добрянка Пермского края, которым я сейчас занимаюсь. Там буквально травят мать и дочь. Мать-одиночку. Спрашиваем сотрудников, на каком основании они требуют пустить их в квартиру для обследования жилищно-бытовых условий. Они ссылаются на Федеральный закон № 120 и некий документ, который принят краевой комиссией по делам несовершеннолетних. Мы их просим: укажите норму в Федеральном законе № 120, которая позволяет вам это требовать. Они, конечно, ее указать не могут, потому что в Федеральном законе № 120 такой нормы нет. Далее мы сообщаем, что второй документ, на который они ссылаются, — это вообще не нормативно-правовой акт. Граждане не обязаны выполнять то, что там написано. В ответ — молчание.
В данном конкретном случае эти служащие столкнулись с нами, то есть с теми, кто знает законы и может за себя постоять. Но ведь действие этого документа распространяется на всю территорию Пермского края. И везде служащие верят в то, что они могут действовать не в соответствии с законами, а в соответствии с тем, что написано в данном документе. Возникает вопрос: а законы вообще тогда зачем нам нужны сегодня? Те, кто все это продвигают, может быть, считают, что стоит от них отказаться как от пережитков прошлого и перейти к нормальному «обществу произвола». Этого, что ли хотят?
Теперь хотелось бы поговорить о системе принятия решений. В феврале 2014 года центр АКСИО проводил масштабный опрос. Было опрошено более 43 тысяч человек из всех регионов страны. Опрос показал: более 87 % граждан считают, что изменения в законодательстве, касающиеся вопросов семьи и детства, должны проходить через референдум. Между тем мы не помним, чтобы народ не только голосовал, но даже обсуждал вопросы о том, что детей нельзя оставлять с родственниками или знакомыми, нельзя увезти к бабушке на каникулы, что их нельзя наказывать, в том числе физически, без ущерба для здоровья, что бабушка и дедушка для ребенка — никто. Есть еще множество других так называемых запретов, которые стали вдруг действовать в представлениях социальных служб. Возникает такое впечатление, что в России родителям, которые живут в соответствии с народными представлениями о благе и должном, о плохом и хорошем, детей иметь уже вообще нельзя.
Так вот, хотелось бы сказать о том, что такие решения сегодня принимаются в обход представительной власти. Как это делается? А делается это через отлаженный механизм подсовывания так называемых стратегий. «Стратегия» принимается и подписывается правительством и потом развертывается в план реализации. И получается, что она обязательна к исполнению. На нее начинают ссылаться все органы исполнительной власти в регионах, когда внедряют в работу служб различные разрушительные подходы. Мы наблюдали это неоднократно. Но любая стратегия в стране должна обсуждаться с народом. И тут всерьез встает вопрос о той роли, которую играет в данном случае исполнительная власть. Почему она принимает подобные решения и утверждает подобные документы сама, одна?
Возьмем то же принятие Стратегии в интересах женщин — это прекрасный пример того, как исполнительная власть берет на себя функции, выходящие за рамки ее полномочий. При ее обсуждении в Общественной палате осенью 2016 года откровенно говорилось, что ее надо поскорее подсунуть президенту на подпись, как это в свое время удалось провернуть со Стратегией в интересах детей. Причем сделать это нужно, не советуясь с народом, быстро, пока не набежали сторонники традиционных ценностей. Кончилось тем, что президент данный документ не подписал. Но его подписал премьер 8 марта 2017 года. Еще до этого, 31 декабря 2016 года, было сформировано руководство данной Стратегии и (внимание!) в него были включены представители организаций, признанных иностранными агентами или получающих иностранные деньги.
Теперь хотелось бы сказать про деятельность фондов как механизм внедрения чуждых подходов. Идеологические, программные, сложные вещи, которые должны вносить серьезные изменения в жизнь людей, широко не обсуждаются. Они просто внедряются теми же фондами. Например, Фонд поддержки детей в трудной жизненной ситуации получает свои 855 миллионов из бюджета (это данные за 2015 год) и выступает спонсором, софинансистом различных региональных программ, грантовых конкурсов. И таким образом тоже делает политику в обход представительной власти. Регионы соглашаются, потому что это деньги, они лишними в бюджетах не бывают.
Недавний случай в Перми: я присутствовал на утверждении общественным советом при Министерстве социального развития Модельной программы социального сопровождения семей с детьми в Пермском крае. Документ насквозь ювенальный, несмотря на то, что в нем указан принцип добровольности. Что из себя представляет эта «добровольность», мы уже говорили, и вы еще услышите. На реализацию данной программы фонд выделил грант в размере 10 миллионов рублей.
Также хотелось бы поговорить о таком механизме, как административное давление на служащих. Нам служащие постоянно заявляют: «А если что-то случится с ребенком?» Я сам был свидетелем того, как на Пермском краевом семейном форуме присутствовавших членов КДН сотрудники Фонда защиты детей от жестокого обращения Александра Спивака пугали случаями из практики, когда служащих привлекали к ответственности за то, что они не вмешались в семью. С помощью таких манипуляций сотрудников соцслужб просто в натуральный психоз вгоняют. В то же время в личных беседах и на круглых столах сотрудники опеки, например, соглашаются с тем, что опека вообще должна заниматься только своим предназначением — устройством детей. Служащие поэтому и требуют регламентов, они хотят за них спрятаться, потому что не хотят отвечать за бесчеловечные действия, которых от них требует вышестоящее руководство.
Итак, через какие же субъекты проводятся столь чуждые нашему народу изменения?
Во-первых, через различные региональные и федеральные ведомства: министерства, комиссии.
Потом — все-таки МВД, потому что оно выпустило приказ, из-за которого сотрудники ведомства действуют не по закону.
Фонды, которые несут в себе и передают совершенно чуждую нашему народу идеологию, которые подменяют народовластие грантами, на которые потом разрабатывается программа отдельных учреждений в нужном фондам духе, абсолютно ювенальном.
И, конечно же, правительство. Пример со Стратегией я уже приводил.
Вывод из всего этого простой: абсолютно чуждые нам ювенальные подходы вот такими методами уже много лет упорно внедряются в работу социальных служб в России. Система уже практически выстроена. Люди, находящиеся в ней, уже давно не обращают никакого внимания на законы страны и работают совершенно по другим документам. Как это все может происходить в демократическом, правовом государстве, скажите мне? Как долго оно сможет существовать в ситуации, когда народ видит, что его мнение по серьезным, жизненно важным вопросам полностью игнорируется? И сколько мы еще будем наблюдать за захватом страны изнутри? На эти вопросы срочно необходимо отвечать, иначе произойдет катастрофа.
Спасибо.