Эксперты обращают внимание на то, что в ходе «арабской весны» все свергаемые арабские лидеры были «нелегитимными». И что все системы власти, демонтируемые западными государствами и их радикально-исламистскими пособниками, именовались «нелегитимными режимами». Это касалось и Египта, и Туниса, и Ливии. То же самое сейчас осуществляется в Сирии.
А у нас?
«Нелегитимность» — главное слово в словаре белоленточников. Могу представить любые доказательства, включая количественные. Но мало установить, что «нелегитимность» — это главный код белоленточной политической войны. Необходимо, установив это, разобраться, в чем природа данного кода.
До осени 2011 года либералы надеялись решить вопрос о власти максимально мягким путем — убедив Путина уступить свое место Медведеву.
Одновременно с этим разрабатывался и другой вариант решения проблемы. О нем говорил наиболее развернуто Игорь Юргенс, руководитель ИНСОРа — интеллектуальной корпорации, официально возглавляемой Медведевым. Да и не только он. Не рассчитывая на то, что Путин уступит место Медведеву, Юргенс рассуждал на тему о «росчерке пера», позволяющем Медведеву освободиться от опеки Путина. Мол, достаточно подписать указ, отправляющий премьер-министра Путина в отставку, — и дело в шляпе. Все путинцы становятся медведевцами, Медведев может с предельной силой задействовать административный ресурс. И — победить на выборах.
При осуществлении данных утопических построений задействовалась очень сомнительная метафора. Мол, был исторический прецедент... Граф Пален сначала осуществил необходимые действия, а потом, совершив их, сказал Александру I: «Государь, идите властвовать!» Какие именно действия исполнил граф Пален перед тем, как сказать Александру I эту знаменитую фразу, общеизвестно. Станиславский называл такие действия «простыми физическими». Граф Пален не «росчерком пера» добывал власть для Александра I — он использовал для дóбычи предмет под названием табакерка.
Как мы видим, и риторика, и практика действий либералов по отношению к Путину вполне подходит под определение «политическая война». Но, может быть, речь все же идет о войне, в которой противника сначала дискредитируют, связывая с определенной идеей (мол, погряз, негодяй, в идеологической пакости, что называется, по самое не могу), а потом свергают политически, выводя людей на площадь? Вроде бы именно так все и полагается делать.
Но поразительно, в какой степени действия либералов против Путина опровергают такой канон.
Мне лично на память приходит только один пример аналогичного ускользания от сопряжения противника с какой-либо мерзкой идеей. В конце 1990-х один массмедийный олигарх очень хотел радикально разобраться с массмедийной (да и идеологической тоже) империей другого олигарха. Поскольку империя другого олигарха была идеологически невероятно вредной, то «зачистка» этой империи имела ценность с общенациональной, патриотической точки зрения. Но воевавший против этой империи олигарх категорически отказывался связывать враждебную ему империю с той идеологией, которая и превращала эту империю в нечто особо ненавидимое всеми патриотическими силами.
Олигарх хотел нанести мощный политический удар по врагу и страшно боялся идеологизировать этот удар. Потому что он понимал, что идеологизация подобного рода — это бумеранг. Сначала будет убит его враг, а потом — он сам.
Сходное происходило и в ходе выборов 2011–2012 годов. Люто ненавидя Путина и стремясь уничтожить его любой ценой, либералы категорически не хотели вести идеологическую войну с путинизмом. И предприняли все возможное и невозможное для того, чтобы война с путинизмом стала политической и только политической. «Деидеологизированная политическая война — это нонсенс», — скажете вы. Так-то оно так. Но давайте разберемся — хотя бы для вящего понимания природы чисто политических войн — в том, как именно этот самый «нонсенс» устроен.
Под каким идеологическим флагом могли либералы воевать с Путиным?
Под либеральным? Но разгром Сванидзе и Млечина на «Суде времени», беспрецедентные по охвату социологические опросы, которые провела организация «Суть времени», — все это показало, что идти на выборы под антисоветским и антисталинским идеологическим флагом может только самоубийца.
Взять открыто неосоветский флаг и обвинить Путина в антисоветизме? Увы, либералы уже слишком сильно им, антисоветизмом замарались, и их крутому повороту в сторону советизма никто бы не поверил. Кроме того, наши либералы всегда ориентировались на некое московское мобилизуемое энергичное, мускулистое меньшинство. Они понимают, что если на улицу и выйдут антипутинские толпы, то это будут толпы, состоящие из так называемых успешных людей. А подобные люди не примут просоветских идеологем как основы антипутинской мобилизации. Да, именно в качестве основы! В качестве дополнительного элемента данный контингент готов принять не только удальцовских леволибералов, но и зюгановцев. Но основным элементом, вокруг которого все остальное должно вращаться, должен быть накаленный антисоветский либерализм. Убедительный для Запада. Да и для самого антипутинского — прозападного и успешного — контингента.
Либералы ни за что не откажутся от опоры на это меньшинство. Потому что именно опираясь на него, они разрушили Советский Союз. Именно опираясь на него, они расстреляли Дом Советов. И так далее.
И, наконец, в той мере, в которой речь шла о замене Путина Медведевым, идеологизация могла быть только антисоветской. Ведь Медведев был изначально более антисоветски настроен, нежели Путин. А в ходе своего президентства он создал специальный Совет по десоветизации и десталинизации, возглавляемый Федотовым и Карагановым.
В связи с этим либералы яростно уклонились от идеологической войны. Но это никоим образом не помешало им вести войну собственно политическую. Более того, выборы 2011–2012 годов являются ярчайшим примером осуществления политической войны в условиях фактического обнуления всего, что связано с идеологией. И именно по этой причине данные выборы представляют интерес для тех, кто изучает методы ведения политической войны. Ведь как говорится, еще не вечер. И изучение способов отделения идеологии от политики представляет, согласитесь, интерес отнюдь не только с академической точки зрения.
Либералы могли добиться собственного выигрыша в политической войне, только сформировав предельно широкий антипутинский фронт (в диапазоне от нациков до Зюганова) и обеспечив себе господство над этим фронтом. Но как обеспечить себе такое господство? Тут мало захватить трибуну митинга, взять под контроль финансирование и информационное обеспечение, протянуть нити своего управления во все сегменты формируемого фронта.
Тут нужно было еще изобрести словечки «режим» и «нелегитимность». Словечки — деидеологизированные и потому как бы для всех приемлемые, словечки, никому не понятные кроме самих либералов и до отказа начиненные нужным либералам скрытым антинародным смыслом. Подчеркну еще раз, что никакая идеология задачи не решала, а такие словечки — напротив, ее решали.
А раз так — давайте разбираться с этой самой загадочной «легитимностью». Причем не по-профессорски, а с ориентацией на большую политику.
Я мог бы порассуждать о Платоне и Аристотеле с их концепциями легитимации (то бишь оправдания) власти. О Локке с его смещением источника легитимности с божественного права королей на согласие народа. А также о Максе Вебере, который выделил идеальные типы легитимации власти. И о современных ученых, развивающих идеи вышеуказанных корифеев.
Но пусть читатель, если хочет, сам займется чем-то подобным. Я же краткости и ясности ради напомню читателю анекдот: «Ереванское радио спрашивают, что такое снег. Ереванское радио отвечает: «Как тебе, дорогой, объяснить? Ты что такое персик, знаешь? Так вот, снег — это совсем наоборот».
Переходя от анекдота как разъясняющей метафоры, к так называемым апофатическим определениям (снег — антиперсик — это и есть апофатическое определение), я утверждаю следующее.
Хотя прямой перевод слова legitimus с латинского на русский означает «законный» («согласный с законом») — ориентация на этот прямой перевод глубоко ошибочна. «Законный» и «согласный с законом» — это персик из нашего анекдота. А «легитимный» — это снег, который вовсе не персик, а «совсем наоборот». Да-да, именно совсем наоборот. Ибо для того, чтобы сказать, является ли власть законной, есть другой термин — легальность. Легитимность — это не легальность. Легальность — это соответствие власти неким формальным законам и декретам (например, Конституции). А легитимность — соответствие власти неким ценностным нормам, разделяемым большинством общества.
Именно на основе такого соответствия власти определенным укорененным в народе ценностям — можно говорить о длительном согласии народа принимать правление данного класса, данный тип социальной иерархии, данный тип общественного устройства, общественные институты и так далее. Тот, кто хочет, может заменить слово «народ» словами «большинство населения». Но пусть осуществляющий такую замену задумается над тем, что речь идет именно о большинстве населения. И что никогда никакая легитимность, не апеллирующая к авторитету бога и короля, не базировалась ни на чем, кроме согласия народа (оно же согласие большинства населения). Причем речь идет именно о согласии, опирающемся на ценности.
Власть может быть конституционной (то есть легальной) и нелегитимной (то есть не опирающейся на ценности народа, ценности большинства населения). В этом случае длительное согласие на данный тип власти, данный тип общественного устройства невозможно.
Как только мы устанавливаем все это, обнаруживается вся мера специфичности политической войны, которую либералы объявили Путину.
Прежде всего, выясняется, что «легитимность», к которой либералы все время апеллируют, в нынешней России просто невозможна. Ибо нет консенсусных ценностей, в которых только и может быть укоренена легитимность. Отсутствие этих консенсусных ценностей порождено варварскими действиями либералов на нашей территории. Это именно они и стоящие за их спиной более серьезные силы создали тотальный ценностный кризис, дискредитировали само представление о ценностях, порвали в клочки социальную ткань и... после этого завопили о «легитимности».
Далее обнаруживается, что если у большинства населения (то есть у «большого народа») и есть ценности, то они никакого отношения к либеральным не имеют. Что ценности эти — «большого народа» — либералами яростно презираются. Что критиковать Путина и его власть за несоответствие этим ценностям они не могут. Более того, Путин ненавистен им именно за то, что он каким-то способом попытался к этим, очень условным, ценностям прислониться.
А раз так, то либералы говорят о несоответствии Путина ценностям «малого либерального народа» и — заокеанских хозяев этого «малого народа».
Не будем обсуждать, почему Путин не соответствует ценностям либералов, в какой мере он им не соответствует и так далее. Установим главное — что если десять процентов населения обнаружат несоответствие того или иного политического лидера их ценностям (или интересам, выдаваемым за ценности, или чему-либо еще), то они наплюют на девяносто процентов и начнут сбрасывать лидера, восклицая о «нелегитимности».
Вопрос на засыпку: как называется власть, соответствующая ценностям десяти процентов населения и не соответствующая ценностям девяноста процентов? И чем можно обосновать такую формулу легитимности?