Казалось бы, еще один виток аналитических размышлений по поводу связей тамплиеров с чем-нибудь современным — и мы у цели. Но увы, читатель… Это то самое «казалось бы», по поводу которого говорят: «Когда кажется, то креститься надо». И тут дело не в христианском отношении к очень темной тематике. Обсуждая антигуманизм, ты всегда всматриваешься в ту или иную тьму. Тут дело в понятии «наваждение», которое может быть христианским или светским. А также в понятии «соблазн». Потому что слишком просто, даже чуть-чуть поторопившись во имя достижения желанной цели, впасть в определенное — конспирологическое — наваждение, поддаться определенному, опять же конспирологическому, соблазну. И если мне скажут на это, что соблазн и наваждение не есть научные категории, то я отвечу, что по отношению к конспирологии это настолько научные категории, что дальше некуда.
Не знаю, удалось ли мне за время этого исследования передать читателю свое ощущение предельной контрастности двух интеллектуальных миров — исторического и конспирологического. Я уже не раз сообщал читателю о том, насколько эти два мира отличны по своему содержанию и качеству.
Теперь настало время сообщить об этом не между строк и не за счет косвенных адресаций к прекрасности мира древних рукописей, мира доказательных источников и безобразности мира конспирологических спекуляций.
Теперь я напрямую должен оговорить свое отношение к различию между исторической и конспирологической литературой. Я должен прямо сказать, что конспирологическая литература для меня не только является путем в никуда, она еще и вызывает у меня чувство глубокого интеллектуального отвращения, совпадающего с отвращением, которое можно назвать политико-эстетическим. Исторический документ для меня прекрасен, даже если речь идет о не лишенной фантасмагоричности древней документалистике. Даже такая документалистика проникнута волей к достоверному свидетельству. И если внутри этого свидетельствования находится место песьеголовым людям или чему-нибудь сходному, то это говорит о специфике эпохи, в рамках которой так выглядит воля к достоверному свидетельству. Но воля-то присутствует. И она не только способна тебя куда-то направить (отнюдь не за счет признания наличия песьеголовых). Она еще и вдохновляет — человечество хочет правды, тянется к ней и так далее.
Конспирология же для меня в большинстве случаев является большей или меньшей данью так называемой постправде. Конспиролог не добросовестно заблуждается, как древний историк, — он холодно и сознательно врет, запутывает следы, мистифицирует, извращает, спекулирует, надувает пузыри дешевых сенсаций.
В зависимости от качества конспиролога — он будет сам себе противоречить либо на следующей странице, либо через десять, либо через сто страниц. Но он никогда не будет логичен. Он рано или поздно уподобится змее, кусающей себя за хвост. Очень часто конспиролог очевидно выполняет тот или иной заказ. Причем не обязательно заказ о раскрытии чего-нибудь — это еще полбеды. Вполне может иметь место заказ о сокрытии через выдачу на-гора дешевых сенсаций.
Конспирология — относительно позднее изобретение. Это плод эпох, в которые грань между волей к правде и податливостью ко лжи начинает стираться.
Поэтому чем более заковыристыми являются те или иные исторические проблемы, такие как проблемы тамплиеров, тем важнее ощущать разницу между твердой исторической и зыбкой конспирологической почвой. Потому что на каждом этапе такого обсуждения вы рискуете провалиться в то или иное конспирологическое болото или увязнуть в конспирологических песчаных зыбях. Притом что духи этих зыбей, в отличие от болотных кикимор, могут быть преисполнены сознания собственного величия и достоверности. Но это ложная гордыня, проистекающая из так называемой псевдоосведомленности и не имеющая ничего общего с настоящим чувством научного, в нашем случае исторического, достоинства.
Но можно ли полностью избежать песчаных зыбей и болот различной конспирологии, занимаясь тамплиерами? Правомочно ли само намерение стопроцентного избегания конспирологичности при осуществлении исследований столь оконспирологиченной проблематики? Или все же речь идет о том, чтобы отличать твердую почву историчности от зыбких почв различных конспирологичностей? А также о том, чтобы двигаться с предельной настороженностью, четко улавливая момент, когда ты оказываешься на зыбкой почве? А также о том, чтобы идти по этой зыбкой почве так, как путник идет по болоту или по границе между обычной пустыней и зонами зыбучих песков?
Конечно же, речь идет о такой настороженности.
А также о том, чтобы до предела использовать историчность там, где она еще возможна.
А также о том, чтобы понимать, в чем не только эстетическая или моральная, но и гносеологическая ущербность конспирологии.
Я уже говорил об этой гносеологической ущербности. Но сейчас, когда придется двигаться по болотным кочкам или по самому краю зыбучих песков, я считаю необходимым и напомнить сказанное раньше, и призвать себя и читателя в том числе и к этой, гносеологической, методологической настороженности по отношению к конспирологическим спекуляциям.
В основе этой настороженности лежит то, что любое обсуждение тех или иных тайных обществ (тамплиерского же в первую очередь) немедленно порождает вопрос о том, откуда взяты сведения о самом существовании этих обществ и тем более их целях, верованиях и прочем.
Ведь если те или иные общества действительно являются тайными, то они скрывают и факт своего существования, и тем более свою настоящую мировоззренческую природу. А значит, проникновение в секреты этих обществ сомнительно. Общества должны и предохранять свои секреты от досужего внимания, и наказывать тех, кто помимо воли членов этих обществ проник в его секреты тем или иным образом.
Это очевидное обстоятельство порождает естественный скепсис по отношению ко всем раскрытиям тех или иных тщательно охраняемых тайн. Сразу возникает вопрос: «Если эти тайны тщательно охраняются, то как вы смогли их раскрыть? И почему вас за это не наказали? Да и откуда вы получили ключи, позволяющие расшифровывать секретные послания?
Уверения специфических исследователей по поводу того, что к ним это «как-то попало в руки», никого не убеждают. Потому что если речь идет о серьезной секретной организации, влияющей на что бы то ни было, то «как-то» ничто попасть в руки не может. А если даже и попадет, то ничем это хорошим для того, в чьи руки это попало, не обернется. И он не то что не расскажет об этих тайнах, но и претерпит беспощадное наказание только за то, что осмелился с этими тайнами лично ознакомиться.
Все это безусловно так. Но некоторые общества, являющиеся тайными, тем не менее знакомили ограниченные круги людей, приближенных к этим обществам, с теми или иными своими текстами. И эти тексты, дошедшие до наших дней, являются несомненными для всех историков, посвятивших себя отделению зерен подлинной эзотерической культуры от плевел разного рода псевдоконспирологических суррогатов и новоделов.
Ни один серьезный историк арабского средневековья никогда не выскажет сомнения по поводу невыдуманности такого тайного мусульманского научного общества как Ихван аль-Сафа, оно же Братья чистоты, оно же Братья Басры, оно же Басрийские братья.
Почему речь идет о Басре? Потому что именно в этом сирийском городе в 959 году было создано данное тайное мусульманское научное общество. Несомненную историческую известность получили и основные тогдашние участники этого общества, и сочиненные ими послания.
До нас дошли древние арабские рукописи, написанные членами данного общества Братьев чистоты. И ни у кого не вызывает сомнения ни степень древности этих рукописей, ни их подлинность.
Братья чистоты работали не только в Басре, но и за пределами Сирии. Они работали в Багдаде, Самарканде и много еще где.
Оставленные ими послания, собранные в коллективном энциклопедическом труде «Послания Братьев чистоты и друзей верности», позволяют с высокой степенью точности восстановить воззрения Братьев чистоты на очень и очень многое. Потому что в эти послания входит пятьдесят два трактата, разделенных на четыре крупные части.
В первую часть собраны четырнадцать трактатов по математике и логике.
Во вторую — семнадцать трактатов по естествознанию.
В третью — десять трактатов о разуме и душе.
В четвертую — одиннадцать трактатов о божественных законах и шариате.
Совершенно очевидно, что Братья чистоты исповедовали исмаилизм в одной из его модификаций. И что они оставили свой след в истории человечества потому, что не только хотели тайно нечто исследовать, но и боролись с риском для жизни за улучшение общественных нравов той эпохи. Притом что та эпоха не была склонна поощрять подобную борьбу за некое, видите ли, свое улучшение. Справедливо, между прочим, считая, что еще неизвестно, что именно эти борцы собираются очищать, и чем это очищение обернется.
Эпоха, к примеру, считала, что шариат и основные истины исламской религии носят безусловный и абсолютный характер. А Братья чистоты, не отвергая ислам и шариат как нечто, допустимое для профанов и позволяющее профанам регулировать свою профанную жизнь, отвергали шариат, да и ислам вообще, как нечто абсолютное. В этом-то и состоит суть любого эзотеризма, всегда утверждающего, что та или иная религиозность, хотя и допустима, но не достаточна, ибо является лишь внешним знанием. А есть еще знание внутреннее, скрытое, доступное лишь посвященным. И лишь оно содержит в себе настоящую истину.
Знакомство с учением Братьев чистоты позволяет установить не только исмаилитский характер данного учения. Налицо также множество утверждений, близких к откровениям или являющихся таковыми, каждое из которых созвучно тем или иным далеким от ислама воззрениям. Халдейским, например, или неоплатоническим.
Те пятьдесят два трактата Братьев чистоты, о которых я уже поведал читателю (на самом деле оригинальных трактатов было пятьдесят один, а пятьдесят второй трактат был своего рода суммарным экстрактом сказанного в пятидесяти одном оригинальном трактате), представляли собой по сути аж целую энциклопедию, предназначенную тем, кто отказался от слепого доверия религиозной исламской традиции. При этом данную энциклопедию нельзя не рассматривать в качестве эклектической. Слишком видны следы не только неоплатонизма, но и неопифагорейства, да и иных верований.
Очень часто учение Братьев чистоты называют мусульманским неопифагорейством. Может быть, это и перебор, но следы пифагорейства в данном учении очень существенны. А где пифагорейство, там и многое другое.
Братья чистоты пытаются примирить Аристотеля и Платона, совместив аристотелевский относительный рационализм с неоплатоническими представлениями от эманаций. Согласно их учению, некий «Единый» за счет эманации породил разум; разум, продолжив эманировать, породил универсальную душу, а душа породила первоматерию.
Все это, включая первоматерию, входит в высшую ступень бытия.
Затем начинается средняя ступень, включающая в себя так называемую вторую материю.
Ну, а затем наступает время и для низшей ступени, в которую входит весь видимый мир с его светилами, элементами и их порождениями.
При этом порожденный мир является этаким макроантропосом, обладающим явным сходством с обычным антропосом.
Согласно верованиям Братьев чистоты, воскреснуть должно не тело человеческое, а душа. Причем ее воскресение есть окончательное разлучение с телом.
Что же касается Большого воскресения или Последнего дня, то в этот день к единому вернется универсальная душа, уйдя полностью из мира. И именно в таком уходе универсальной души из мира, а не в преображении мира, состоит, по мнению Братьев чистоты, цель всего сущего.
Братья чистоты рассматривали свое общество как прообраз «государства добра», которое должно прийти на смену существующему «государству зла», которое тесно сопрягалось Братьями с классическим суннитским исламом, Аббасидским халифатом как его выражением.
Налицо также стремление Братьев чистоты к диалогу с другими эзотерическими вероучениями, пусть даже и не исламскими. Ибо, согласно учениям Братьев чистоты, во всех таких инакомыслиях есть свое зернышко истины, орошаемое, как они говорили, влагой сомнения.
Считается, что предтечей для Братьев чистоты был арабский философ и математик аль-Кинди (801–873), который первым из исламских ученых обратился к учению Аристотеля. И одновременно подробно исследовал музыку и математику, основываясь на учениях Пифагора.
Вслед за аль-Кинди Братья чистоты считали, что истина постигается не отдельным мудрецом, а коллективным усилием мудрецов, накапливающих знания на огромных интервалах времени.
Почему я знакомлю читателя с Братьями чистоты, приводя хоть и очень сжатые, но тем не менее к одному именованию не сводимые сведения?
Во-первых, потому что Братья чистоты — это действительно тайное общество, о котором что-то стало известно, потому что они сами хотели нечто пропагандировать.
А, во-вторых, потому что это общество связано с другими эзотерическими исламскими обществами, а они, конечно же, связаны с тамплиерами. Эзотерическое братство по определению трансконфессионально. И при этом оно, конечно же, претендует на иноконфессиональность, на свою окончательную религиозность, которая не может не противостоять всей системе внешних экзотерических религиозных традиций.
Эзотерики всегда вписываются в трансконфессиональную сеть. А уж если речь идет о христианских эзотериках, добравшихся до Ближнего Востока и погруженных в его эзотерическую среду, то как тут не оскоромиться?
Между тем Братья чистоты — это первое, чем должны были оскоромиться тамплиеры. Притом что Братья чистоты, конечно, претендовали на соединение в своем учении эзотерического ислама, греческих откровений, персидского эзотеризма, эзотеризма еврейского. И так далее — вплоть до введения в учение Братьев чистоты элементов китайского и индуистского мистицизма.
Я уже обратил внимание читателя на то, что предтечей Братьев чистоты был исламский поклонник Аристотеля аль-Кинди. Но аль-Кинди — это все-таки один из мудрецов, занятых нащупыванием связей между исламом и античностью.
Между тем уже на заре ислама, в 820-е годы было создано не тайное, а явное сообщество мудрецов, в которое входил аль-Кинди. Создано оно было в качестве исламской академии. Повелел создать такую академию багдадский халиф аль-Мамун, принадлежавший к династии Аббасидов и сам отдававший дань различного рода умствованиям.
Отцом аль-Мамуна был знаменитый Гарун ар-Рашид. А матерью — персиянка.
Создавая в Багдаде свой Дом мудрости, то бишь эту самую Исламскую академию, Мамун подражал старинной Персидской академии Джундишапура, являвшейся интеллектуальным центром империи Сасанидов.
Город Гондишапур, в котором размещалась эта академия, находился на юге Сасанидского Ирана. Этот город был основан одним из крупнейших властителей Сасанидского Ирана шахиншахом Шапуром I, который был правителем Ирана с 241 по 272 годы.
Шапур I исповедовал зороастризм. Успешно воевал с римлянами. И стремился к возвеличиванию Персидской империи.
Римляне считают мир, заключенный с Шапуром I, самым постыдным из договоров, заключенных Римской империей.
Одним из следствий побед Шапура I над римлянами был захват огромного числа пленных, которых историки называют сиро-римлянами, то есть римлянами сирийского происхождения.
Эти сиро-римляне по преимуществу были христианами, причем не просто христианами, а христианами, исповедующими несторианство. Шапур I населил город Гондишапур именно этими пленными несторианцами. Вот в какой среде была создана Персидская академия мудрости Джундишапура. Эта академия просуществовала несколько столетий.
Но в 636 году Гондишапур был захвачен арабами. А через 186 лет — при Гарун ар-Рашиде и его сыне аль-Мамуне — выпускники академии Гондишапура принимают участие в организации Дома мудрости в Багдаде. После чего академия в Гондишапуре фактически перестает функционировать. Потому что ее состав, да и ее функции перетекают в багдадский Дом мудрости.
Представить себе при этом полное отсутствие персидского влияния на багдадский Дом мудрости невозможно.
Есть все основания для того, чтобы считать, что нить, тянущаяся от Гондишапура в багдадский Дом мудрости, а оттуда к Братьям чистоты — не спекулятивное измышление, а неминуемое следствие тогдашнего традиционализма с его очень трудно меняемыми константами, передающимися с определенными оговорками от одного института к другому в рамках одной интеллектуальной традиции.
Дополнительным аргументом в пользу этого является то, что Братья чистоты, явно опирающиеся не только на аль-Кинди, но и на багдадский Дом мудрости в целом, являются исмаилитами. А исмаилиты — это течение, которое, как и весь шиизм, очень сильно связано именно с Ираном. Может быть, в каком-то смысле именно исмаилиты связаны с доисламским зороастристским Ираном особо сильно. Но если таково одно из существенных наследований, которое мы выявили, то сразу же надо сказать и о другом наследовании, которое тоже только что удалось выявить. Я имею в виду несторианское наследование.
Оба эти гондишапурские наследования ощущаются в том, что нам явлено в виде Братьев чистоты. Притом что сами эти Братья явно были ориентированы на диалог с другими конфессиональными эзотерическими группами.
Между тем багдадский Дом мудрости — лишь одно из интеллектуальных звеньев в определенной цепи.
Другим звеном является каирский Дом мудрости, основанный в 1005 году шестым халифом династии Фатимидов.
Этим шестым халифом был аль-Хаким би-Амриллах. Ему были свойственны и особая жестокость, и особая тяга к разного рода странностям, эзотерическим в том числе. В силу этого его именовали «безумный халиф».
Безумен ли был и впрямь халиф аль-Хаким — это отдельный вопрос. Но то, что при нем Египет расцвел — несомненно. А в центре любимого аль-Хакимом Каира была создана по сути такая же академия, как и багдадский Дом мудрости. Причем аль-Хаким явно хотел конкурировать с Багдадом. И потому он так и назвал свою академию — Дом мудрости, и точка.
В Доме мудрости была фантастическая библиотека, которую средневековый историк Ибн Аби Тайи назвал «Чудом света». В хранилище библиотеки было сто тысяч томов и восемнадцать тысяч древнейших рукописей.
Аль-Хаким и его друзья стремились за счет каирского Дома мудрости сделать Каир интеллектуальным центром исламского мира. А в общем-то, и всего тогдашнего мира в целом.
Дом мудрости, основанный в Каире, и впрямь является очевидным звеном той же цепи, другими звеньями которой являются уже обсужденные нами Дом мудрости в Гондишапуре и Дом мудрости в Багдаде.
Без понимания противоречивого единства этой традиции Домов мудрости нам трудно будет разобраться в столь сложной теме, как тамплиеры. Или, точнее, без такого понимания, опирающегося на исторические данные, мы обязательно утонем в том или ином конспирологическом болоте.
Каирский Дом мудрости, как и другие Дома, проводили тайные сеансы мудрости. При этом и каирский, и багдадский Дома мудрости, безусловно, находились под влиянием исмаилитов.
В 1021 году завершилось правление «безумного халифа» аль-Хакима, столь много сделавшего для создания каирского Дома мудрости.
В 1094 году произошел кризис преемственности в рамках династии Фатимидов. Этот кризис породил политический хаос. А хаос породил уничтожение каирского Дома мудрости. Библиотека была разграблена и сожжена. Историки, наблюдавшие за этим, говорят о так называемых «холмах книг», образованных из пепла сожженных интеллектуальных сокровищ, хранившихся в каирском Доме мудрости. Но библиотеки исчезают, как и империи. А интеллектуальные традиции проявляют поразительную живучесть.
Я уже сообщил читателю о противоречивости фигуры «безумного халифа» аль-Хакима, который и впрямь с огромной свирепостью управлял Египтом и Сирией. Но этот аль-Хаким был не только парадоксально свирепым правителем, но и весьма экстравагантным мыслителем.
В 1017 году, за четыре года до конца своего правления, аль-Хаким заявил о том, что его экстравагантные религиозные поиски, проводимые в том числе в рамках бдений в Доме мудрости, завершились определенным откровением. Что к нему пришел Бог и поведал ему окончательную истину. И эта истина дарована аль-Хакиму как новому пророку.
Халиф занимался не только созданием новых религий, но и астрологией, а также много чем еще. Астрологи предсказали халифу, что если он избежит опасности в ночь 27 шавваля 411 года хиджры (то есть 13 февраля 1021 года), то правление его продлится на десятилетия. И он преуспеет в насаждении новой религии, она же «подлинный закон». Но именно в эту ночь, как гласит легенда, в местечке Максаба у горы аль-Мукаттам на халифа напали трое разбойников, вооруженных кинжалами. А утром нашли только осла халифа и семь плащей, застегнутых на все пуговицы.
В книгах друзов, сделавших данного халифа и его Дом мудрости основоположением для своих верований, говорится о том, что халиф не умер от ран. Что ему помог неизвестный старик. Но что халиф, устав от власти, удалился в пустыню, где продолжил развивать свое учение.
Это учение приняли горцы Ливана и Сирии, создавшие общины почитателей новой религии.
Одна из наиболее убедительных общин была создана мусульманином, имя которого было Дарази. По имени этого мусульманина потом стала называться община. Так появились «даразии», они же друзы.
Согласно учению друзов, аль-Хаким должен будет вернуться. Или, точнее, в него воплотится Бог, который перед этим уже воплощался в разных обличиях.
Пророк Хамза, активно проповедовавший учение Хакима, утверждал, что, согласно книгам друзов, Бог являлся уже семь раз в конкретных обличиях. Что во времена Адама таковым был некий Шатнил.
Что позднее ими были Пифагор, Давид, Шуйаб. Что во время Иисуса этот воплощенец именовался Элиазар, а при Мухаммеде — Сальман аль-Фариси. Что всякий раз, когда род людской теряет ориентиры, происходит подобное вочеловечивание высших сил — как самого Бога, так и ангелов.
Друзы очень специфически трактуют христианство, утверждая, что настоящий мессия Элиазар лишь нашептывал свои мысли Иисусу, сыну Иосифа. Но что тем не менее евангелисты являются некими столпами истины. И что пренебрегать нельзя ни христианскими, ни иными богоявлениями.
Друзы верят в переселение душ. Их эзотерика предполагает девять степеней посвящения, высшая из которых — «уккалам» (сведущие, то есть религиозные наставники). Но и сведущие не есть высшая иерархия. Над сведущими в качестве высшей иерархии эзотерика друзов помещает неких совершенных.
А ниже сведующих помещены те, которых друзы зовут несведущими, то есть «джуххалями».
Еще ниже находятся христиане, иудеи, идолопоклонники.
Формально друзов можно именовать исламской сектой. Но это очень специфическая исламская секта, не считающая для себя обязательными исламские обряды, не выполняющая законы шариата, не строящая мечетей, не запрещающая употребление свинины, не совершающая обрезания и так далее.
Итак, в нашем распоряжении уже несколько звеньев цепи — три Дома мудрости, халиф, создавший последний (каирский) Дом, как божество друзов… При этом мы ни разу не оскоромились конспирологей. Всё, с чем я до сих пор знакомил читателя, — это исторически доказуемые сведения.
Можно оспаривать прочность связей между каждым из звеньев этой цепи. Но то, что связи есть — безусловно. Как и то, что звенья имеют сходство, причем отнюдь не только формальное. Так что пока что нам удалось, обсуждая тамплиерскую тему, пройти по болотистым кочкам и по краю зыбучих песков, сохраняя верность чему-то достоверному, настоящему, историческому.
Убежден, что только такой путь и позволяет найти искомое. А также в том, что каждый следующий шаг по этому пути потребует все большей и большей антиконспирологической настороженности.
(Продолжение следует.)