От редакции. Публикуя различные точки зрения по вопросу о вакцинах, мы исходим из того, что полноценный ответ на вызов COVID-19 и новых сходных злоключений, которые, возможно, последуют — может быть дан только в условиях полноценной научной дискуссии. И что дискуссия должна вестись между профессионалами высокого уровня.

Мы тщательно следим за тем, чтобы эта дискуссия не оказалась обремененной привходящими обстоятельствами разного рода, каковыми являются, например, так называемые корпоративные интересы. Дистанцируясь от подобных, крайне востребованных сейчас конфликтов интересов, мы вместе с тем понимаем, что никогда в истории науки никакая полемика не была полностью свободна от чего-либо подобного. Что же касается стремления глобальных корпораций подавить российские вакцины с помощью недобросовестной конкуренции, то в этом вопросе наша позиция однозначна. Всем проискам Запада, направленным на дискредитацию наших наработок, должен быть дан сдержанный и обоснованный отпор. Но это не означает отказа от поиска истины под предлогом пресловутой охранительности.

Мы знаем, чем в итоге кончались рассуждения на тему недопустимости «наведения тени на плетень», «литья воды на чужие мельницы» и так далее. Эти рассуждения всегда оборачивались проигрышем для тех, кто начинает их использовать даже с благими целями. Притом что по ходу использования этих рассуждений благость целей склонна улетучиваться и превращаться во всё ту же схватку корпоративных интересов.

Мы твердо убеждены, что только острое, заинтересованное обсуждение больных научных вопросов позволит нам в итоге ответить на главные вызовы современности, такие как COVID-19 и его возможные новые модификации.

---

22 марта 2021 года участники III фазы клинических исследований разработанной центром «Вектор» вакцины от коронавируса «ЭпиВакКорона» опубликовали открытое письмо в Минздрав после 18 случаев заболевания вакцинированных (в испытаниях принимают участие 3 тыс. человек). Среди этих случаев были заболевшие COVID-19 в тяжелой форме.

Участники испытаний говорят об отсутствии вирус-нейтрализующих антител в сыворотке их крови. Они провели гражданскую экспертизу, отправив образцы плазмы в независимую лабораторию. Выяснилось, что ни один из образцов сыворотки, вакцинированных «ЭпиВакКорона», не смог нейтрализовать коронавирус SARS-CoV-2.

Авторы открытого письма потребовали независимого от Роспотребнадзора, подведомственным которому является центр «Вектор», исследования «ЭпиВакКороны», тем более что научных публикаций о I, II или III фазе испытаний до сих пор не было. На письмо уже обратили внимание и начали его обсуждать крупнейшие федеральные СМИ.

Независимую экспертизу зашифрованных образцов плазмы проводил ведущий научный сотрудник Федерального исследовательского центра фундаментальной и трансляционной медицины (ФИЦ ФТМ) Александр Чепурнов, на которого уже обратили внимание СМИ в связи с его критикой вакцины. 13 марта информационный портал «Утро-news» опубликовал статью под названием «Кто вы, Александр Чепурнов?». Автор статьи обвиняет вирусолога в том, что тот безосновательно критикует российскую вакцину «ЭпиВакКорона».

В интервью ИА Красная Весна Александр Чепурнов привел доводы, на основании которых он делает вывод о необходимости дополнительных исследований «ЭпиВакКороны» перед началом ее массового применения. Кроме того, доктор биологических наук рассказал о кадровом погроме на «Векторе» в 2005 году и закрытии «лаборатории особо опасных инфекций», руководителем которой он являлся.

ИА Красная Весна: Что представляет из себя вакцина «ЭпиВакКорона»? Как она должна работать, согласно задумке?

— Этот вариант вакцины, или, как теперь модно говорить, платформы, называется пептидной вакциной. Идея создания таких вакцин уже давно витает в воздухе. Но по факту еще ни одной такой эффективной вакцины не создано.

Что она из себя представляет? Это очень мелкие белки, которые аналогичны белкам возбудителя, против которого создается вакцина, в нашем случае — поверхностным белкам коронавируса. Причем в данном случае эти белки, эти пептиды, в отличие от реального вируса синтезируются в соответствии с тем белком, который отвечает за проникновение в клетку. Если мы говорим про коронавирус, то это S-белок. Вообще, все вакцины, которые сейчас создаются или уже созданы, настроены против этого самого S-белка, но, как правило, берется весь белок целиком или какая-то его значительная часть.

Сложность пептидных вакцин заключается в том, что иммунная система мелкие белки не видит, не распознает и, следовательно, не отвечает. Для того, чтобы заставить иммунную систему увидеть этот белок, его необходимо посадить на более крупный белок. Тогда иммунная система начнет распознавать, улавливать и отвечать на такую сложную конструкцию. Это все работает сложно, в том числе и в ответе, поэтому иммунный ответ в большинстве случаев слабый. Это и является препятствием для разработки таких вакцин.

Идеологически задумка хорошая. Такие вакцины теоретически должны быть менее реактогенны — чем меньше чужеродного белка, тем лучше.

Для вакцины «ЭпиВакКорона», судя по патенту, который был опубликован и защищен, было просчитано семь пептидов, но в работу взяли только три. Почему взяты именно эти три, я не знаю, предполагаю, что это были какие-то математические просчеты. Но взяты они, как показала практика, неточно.

Неплохой подход этой вакцины заключался в том, что центральным белком выбран n-белок коронавируса, на который все это вешается, чтобы сделать его узнаваемым для иммунной системы. Таким образом была добавлена возможность создания антител. Хотя, как известно на сегодняшний день, n-белок в этой вакцине сделан на основе бактериального продуцента. Это не очень хорошо и не очень правильно, мягко выражаясь. Необходима конструкция, сделанная на основе эукариотических клеток, то есть на более высокоорганизованных клетках. Потому что у таких клеток точнее происходит конструирование и главное — насыщение сахарами (этот процесс называется гликозилированием). В общем, была собрана некоторая конструкция.

Как помните, официальные лица нам рассказывали, что будут созданы варианты вакцин с использованием шести различных платформ, а потом выберут наиболее сильную из них, и на основе этого будет делаться вакцина. По разговорам людей, которые имели какое-то отношение к разработке этой вакцины, остальные платформы оказались токсичными, то есть они вообще никак не подходили. Хотя опереться на эту информацию, как на неофициальную, сложно.

Разговоры о шести платформах прекратились. Была выбрана пептидная конструкция, и был сделан упор на то, что она безвредная. Безвредная — это хорошо, но все-таки в первую очередь требуется, чтобы вакцина была эффективная.

Вообще, самый первый этап создания вакцины заключается в том, что создают некий препарат и испытывают его на животных. По ним смотрят, есть токсичность или нет, есть антителозависимое усиление инфекции или нет. А самое главное — получить результат: есть защита или ее нет.

Ситуация меня настораживала еще и тем, что этот же коллектив делал такую же пептидную вакцину против Эболы. Тогда было анонсировано, что они ее создали, испытали, получили хорошие результаты — вплоть до приезда премьер-министра Дмитрия Медведева, выпустили несколько тысяч доз. И всё. Поскольку я не увидел никаких внятных публикаций, а отношение что тогда, что сейчас к пептидным вакцинам было одинаковое, поэтому я с самого начала с недоверием отнесся к созданию и вакцины Эбола, и вакцины «ЭпиВакКорона». Потому что нормальный ученый, как только получит какой-то результат, старается его опубликовать, ибо именно после публикации и последующего обсуждения становится понятно, что чего стоит. Отсутствие публикации означает отсутствие результата.

ИА Красная Весна: Вы сказали, что за основу были взяты три белка из семи. Но позже оказалось, что они взяты неточно. Почему, на Ваш взгляд, была допущена такая ошибка?

— В опубликованном патенте говорится, что было проанализировано семь белков, а взято для проектирования пептидной вакцины только три из них. Но они не совпали с теми структурами, которые оказались наиболее значимы для иммунного ответа и для присоединения вируса к клетке.

Я думаю, что когда рассчитывали эти фрагменты, разработчики руководствовались теми знаниями, которые на тот момент были. А знания о том, что выбранные белки не совпадают с реально значимыми белками, появились существенно позднее. Публикации, которые говорят об этом, появились несколько месяцев назад.

Наша сотрудница, которая сейчас работает за рубежом, прочитала лекцию, где показала генетическую структуру S-белка коронавируса.

В настоящий момент уже четыре независимых лаборатории экспериментальным путем получили информацию о пептидах S-белка, которые видны иммунной системе человека и против которых могут образоваться нейтрализующие антитела. Если мы посмотрим, какие пептиды выбрал «Вектор», и сравним их с пептидами, найденными экспериментальным путем, то увидим, что перекрывание происходит только в области одного пептида.

Но даже те пептиды, на которые будут вырабатываться антитела, скорее всего, не смогут надежно защитить от вирусной инфекции. Поэтому может оказаться, что пептидная вакцина для коронавируса вообще не подходит.

Кроме того, к пептидам, запатентованным «Вектором», есть еще несколько существенных претензий.

Во-первых, S-белок — гликозилированный, это значит, что помимо цепочки аминокислот на нем навешаны еще дополнительные химические группы, которые влияют на свойства этого белка. В патенте «Вектора» указано, что один из трех пептидов, которые входят в вакцину, — гликозилированный, то есть на нем должна еще торчать дополнительная химическая группа. Так вот, синтезировать это невозможно, то есть в лаборатории это можно сделать, но на производстве создать гликозилированный пептид нереально. То есть один из трех использованных в вакцине пептидов по определению, скорее всего, бесполезен, потому что он имеет совершенно другой вид, чем реальный вирусный пептид.

Во-вторых, S-белок представляет собой не линейную цепочку аминокислот, а сложную трехмерную фигуру. Поэтому наши B-клетки, которые вырабатывают антитела, обычно узнают фрагменты S-белка, образованные хитрой укладкой аминокислотной цепочки. Таких трехмерных мест узнавания вируса антителами в S-белке много, а линейных, по-видимому, очень мало. Пептиды «Вектора» в качестве таких линейных мест узнавания, как было сказано выше, практически не совпадают с теми, которые выявлены экспериментально.

Я думаю, что дело все в том, что биоинформатики, это просчитывавшие, не обладая сегодняшними знаниями, ошиблись в собственных моделях.

ИА Красная Весна: Расскажите, как получилось, что вы занялись исследованием вакцины «ЭпиВакКорона»?

— Пошли клинические испытания. Люди, которые в них участвовали, захотели узнать, кому кололи плацебо, а кому непосредственно вакцину. Поскольку сейчас можно в любой частной организации сдать анализы, чтобы замерить наличие антител в крови, волонтеры пошли сдавать анализы. Результаты показали, что у подавляющего большинства антител не было. В ответ на претензии волонтеров разработчиками было объяснено, что данная вакцина не вызывает регистрируемых обычными тест-системами антител, что для этого нужна специальная тест-система. Она была очень быстро разработана на «Векторе», и, соответственно, после этого стали антитела находить.

Но люди сегодня грамотные, и они понимают, что может из себя представлять такая тест-система. Она может быть основана на тех белках, которые им вводили. И все равно возникает вопрос, почему все остальные тест-системы улавливают антитела у переболевших и у вакцинированных другими вакцинами, а после вакцинации «ЭпиВакКороной» — не улавливают.

Мне этот вопрос очевидным образом был интересен. Ко мне попали сыворотки людей, которые переболели коронавирусом, которые были вакцинированы «Спутником V», и также попала большая группа сывороток после вакцинации «ЭпиВакКороны». У меня была возможность, и я провел оценку в реакции нейтрализации. Это такая наиболее показательная и важная реакция. При вакцинации против вируса Эбола очень часто бывало, что диагностические антитела высокие (то, что мы при иммуноферментном анализе оцениваем), а вот в реакции нейтрализации — низкие. Реакция нейтрализации заключается в разведении сыворотки, и каждое разведение смешивают с одинаковой дозой вируса. И если в сыворотке достаточно антител, то они эту дозу вируса нейтрализуют. Если антител мало, то они перестают нейтрализовывать коронавирус, и при внесении на культуру клеток — он их поражает. Это можно пронаблюдать. Это то, что называется цитопатический эффект.

У меня получились разные титры нейтрализующих антител у людей, которые вакцинированы «Спутником», у людей, которые переболели. Но — совершенно никаких нейтрализующих антител в сыворотках, которые поступили от вакцинированных «ЭпиВакКороной».

Для меня это была лишь информация для размышления, потому что, хотя я абсолютно доверяю источнику, из которого ко мне попала сыворотка, но тем не менее я ни людей этих не видел, ни паспортов о вакцинации. Поэтому говорить здесь было совершенно не о чем. И на одном из семинаров, когда об этом зашла речь, я сказал, что у меня получились вот такие данные, но я не могу за них поручиться, потому что я не видел людей, и уж тем более не имею права говорить, потому что я не видел документов.

Потом на меня вышли участники инициативной группы волонтеров испытаний вакцины «ЭпиВакКорона», которые участвуют в клинических испытаниях, а также присоединившиеся к ним вакцинированные этой вакциной из Москвы и из Тюмени. Они между собой взаимодействуют. Эти люди мне прислали сыворотки и сказали: «Вы нам, пожалуйста, определите, а мы гарантируем, что мы отвечаем за каждого человека, откуда все это взялось».

Они прислали мне 31 зашифрованную сыворотку от людей, среди которых были переболевшие, были вакцинированные «Спутником» и были вакцинированные «ЭпиВакКороной» — все за номерами. Я не знал, кто и что спрятано за этими номерами. Это основной момент, который был важен для них и для меня, чтобы все были уверены в результатах. Я провел исследования пересланных мне сывороток и посмотрел их сразу в нескольких серологических реакциях: и в реакции нейтрализации, и в коммерческих системах определил наличие иммуноглобулинов М, G, А к S-белку, суммарные антитела и иммуноглобулины G к N-белку.

Получилась некая таблица, которую я отослал в инициативную группу. После чего они ее дешифровали и прислали мне результат для ознакомления.

Результат показал, что ни у одного из вакцинированных вакциной «ЭпиВакКорона» нет нейтрализующих антител, как и почти всех других антител. У части были антитела G к N-белку, что логично с учетом того, что этот белок, как я уже говорил, включен в состав вакцины. Т. е. эти волонтеры точно получили не плацебо, а собственно вакцину. Таблицу прилагаю, положительные результаты выделены желтым цветом, а отрицательные — красным.

К этому времени инициативная группа обратилась с открытым письмом в Роспотребнадзор, договорились о встрече, на которую были приглашены и разработчик, и начальник отдела биологического контроля из «Вектора». Разработчик озвучил версию, что пептиды не узнаются обычными диагностикумами из-за малого размера пептидов. Там было сказано, что у вакцинированных есть нейтрализующие антитела. Кстати, наличие нейтрализующих антител было прописано и в патенте, то есть там тоже было сказано, что появляются нейтрализующие антитела. А по факту, во-первых, оказалось, что их нет, а во-вторых, на встрече после того, как инициативная группа сообщила, что в настоящее время сыворотки исследуются в реакции нейтрализации, сразу же появилась дополнительная версия, что главным защитным свойством этой вакцины является способность сыворотки убивать зараженные клетки. Но сыворотка не может убивать зараженные клетки. Это делают цитотоксические лимфоциты. Это совсем другая реакция.

Впрочем, я не утверждаю, что созданный препарат неработоспособен. Речь сейчас идет только о том, что вакцинированные, растерянные от отсутствия антител в доступных диагностикумах, попросили меня определить наличие нейтрализующих антител, и я получил вот такие данные.

В любом случае неправильно говорить о том, что все никуда не годится, до тех пор, пока истина полностью не установлена. А истина будет установлена только после того, как мы увидим — заболевают вакцинированные «ЭпиВакКороной» или нет, и если да, то насколько тяжело. Это я все время и говорю участникам эксперимента: если вы хотите знать истину, перепишите всех вакцинированных, которые среди вас есть, и опросите их, болел кто-то из них или нет. Так или иначе, там накапливаются больше ста человек — значит, какие-то результаты уже есть.

То, что я слышу — что вот такой-то чуть ли не по блату поставил себе вакцину, а потом сильно заболел (и называется известная персона из новосибирского Академгородка) — это сплетни. Ими оперировать нельзя. Нужен список вакцинированных с документами о вакцинации и опрос, болели или нет, какой тяжести болезнь, есть ли выписной эпикриз, если пациента госпитализировали, или выписка из поликлиники. Это, конечно, большая работа. И такие данные, конечно, есть в Роспотребнадзоре, но раз взаимное доверие утрачено, по-другому в ситуации не разобраться. Только это даст окончательную картину, работает вакцина или нет.

Начинать массовую вакцинацию, имея определенные факты для сомнения, но не имея фактов для того, чтобы опровергнуть эти сомнения — это, на мой взгляд, неправильно.

В Новосибирске было несколько публикаций, кто-то из врачей заявлял о том, что вакцина вызывает сомнения.

ИА Красная Весна: Ранее Вы сказали, что разработчики вакцины «ЭпиВакКорона» работали над вакциной против Эболы. Также Вы сказали, что не нашли убедительной публикации про пептидную вакцину против Эболы. Расскажите, пожалуйста, по каким критериям в научной публикации можно судить о качестве вакцины?

— Была проделана работа, выпущена некоторая вакцина против Эболы, но не появилось никаких публикаций, из которых было бы понятно, как она работает и какой результат дает.

В статье должно быть рассказано про разработанный препарат, описаны и приведены результаты испытания препарата на животных, в данном случае на морских свинках, которые в свое время были адаптированы к вирусу Эбола.

Если результаты положительны и показывают, что животные не погибают после вакцинации, то тогда еще определяют уровень защиты. То есть вакцинируют большую группу животных, а потом ее делят на несколько подгрупп и каждую из них заражают разными дозами, а затем смотрят, где и сколько животных погибло. Это позволяет определить индекс протективности, то есть против какого количества летальных доз может выстоять разрабатываемый препарат.

Если все благополучно и подтверждается на приматах, то тогда и надо переходить к следующим стадиям, на которых пытаются понять, нет ли реактогенности и других проявлений (способности вызывать онкологию, температурной реакции, каких-то отдаленных эффектов).

И на завершающем этапе уже в крови людей ищут антитела для того, чтобы понять — выявляются ли они, в каких титрах, какие это антитела, являются ли они вируснейтрализующими и так далее.

Никаких публикаций по той вакцине не было. Это у меня вызвало настороженность. Притом что за рубежом большой коллектив авторов еще в 2003 году разработал хорошую однократную вакцину, которая была зарегистрирована и очень хорошо себя показала во время эпидемии Эболы в 2014 году. В том числе и для экстренной профилактики, т. е. была эффективна день, два даже после заражения. Среди создателей были российские ученые. Чего проще — пригласить их и создать препарат аналогичный или еще эффективнее! А создавать трехкратную пептидную вакцину имеет смысл только в качестве поисковых работ. Озвученный тогда бюджет в 400 миллионов рублей можно было потратить эффективнее и дать стране реальную защиту от вполне реального биологического агента.

Исходя из всего вышесказанного, я с настороженностью отнесся и к вакцине «ЭпиВакКорона». И поскольку никакой внятной информации по пептидным вакцинам нет, то я всегда говорил, что данные вакцины у меня вызывают настороженность.

ИА Красная Весна: Может быть, отсутствие публикаций по вакцине против Эболы связано с секретностью разработки? У нас есть вакцина «Спутник V», по ней информации тоже немного, но тем не менее она работает и ее производство налаживают в других странах.

— Смотрите, насколько кардинально изменилась ситуация в отношении вакцины «Спутник V» после того, как у них появилась вторая публикация в журнале Lancet. В первой публикации было очень много огрехов, к которым можно было прицепиться.

Известно, что Lancet довольно строго отнесся к протоколам, откуда брались данные, которые были опубликованы. Мне известно, что коллектив института им. Гамалеи плотно работал с журналом Lancet, чтобы убедить и доказать, что все нормально и все сделано на совесть. И сразу же, как появилась публикация о вакцине «Спутник V» в журнале Lancet — изменилась ситуация. Она стала более лояльной в стране и в мировом научном сообществе. Потому что, когда что-то непонятно или что-то недоговаривают, понятно, что это что-то, вызывающее сомнение.

Если речь идет о создании секретной вакцины, то о такой работе просто не говорят.

ИА Красная Весна: Давайте сформулируем список вопросов к вакцине «ЭпиВакКорона».

— В таких случаях люди хотят понимать, а специалисты хотят знать: каков индекс протективности, защищает ли и от каких инфицирующих доз защищает, как она была проверена, на каких животных.

В случае создания коронавирусных вакцин всегда встает вопрос об антителозависимом усилении инфекции. Это должно быть проверено и показано, что не будет хуже от такой вакцины в случае заболевания.

Важным атрибутом качества вакцины считается появление клеточного иммунитета, который достаточно сложно качественно измерить. Либо появление антител, причем не просто антител, а желательно нейтрализующих. Их наличие можно исследовать только в лабораторных условиях, потому что для этого нужен живой вирус.

ИА Красная Весна: Ваши критики обвиняют Вас в «гаражных» экспериментах, на основании которых вы критикуете отечественную вакцину «ЭпиВакКорона». Вы работали с сыворотками, не имея разрешения? Или имеется ввиду что-то еще?

— Для того, чтобы проводить исследования с этим вирусом, непосредственную работу, нужны специальным образом сконструированные помещения, потому что вирус отнесен ко второй группе биологической опасности. Это неправильно, потому что его вокруг вон сколько витает. Но формально это так. У нас есть помещения, в которых разрешено работать с третьей и четвертой группой. Все, способные вызывать болезни, вирусы, грибки, риккетсии и бактерии по опасности делятся на четыре группы. У нас в стране первая группа — самая опасная. Это оспа, Эбола, чума. Вторая — менее опасная, но все же первая и вторая относятся к особо опасным инфекциям. Коронавирус отнесен ко второй группе. Я не имею права работать в институте с этим вирусом.

У нас в институте разрешена только ПЦР-диагностика в специально выделенных помещениях, где это исследование проводится. Таким образом, мы участвуем в том, чтобы можно было больше людей проверить. Поэтому у разработчиков «ЭпиВакКороны», которым, видимо, мешает моя квалификация, возник вопрос, а где я провожу исследования с вирусом. Видимо, решили, что в своем гараже все это делаю. Отсюда и появился этот самый «гараж». Я, конечно, мастер, я могу где угодно и с чем угодно работать безопасно по уровню своей квалификации. Но в гараже я все равно работать не буду.

В реальности же мы заключали договора с организациями, в которых есть помещения для работы со 2-й группой биологической опасности, и где разрешены такие работы. Мы туда ездим и сами проводим эксперименты.

Насчет гаража они промахнулись.

ИА Красная Весна: Расскажите, почему закрыли вашу лабораторию особо опасных инфекций в «Векторе»?

— В 2005 году финансовая ситуация для «Вектора» складывалась очень тяжелая. Несмотря на то, что мы уже стали государственным научным центром вирусологии и биотехнологии, все равно финансов было мало.

«Вектор» был создан, как и еще ряд институтов, в рамках учреждения, которое называлось Главное управление микробиологической промышленности — Микробиопром. Туда входила сеть учреждений. Это был главк на правах министерства. Основанием для всего этого послужило видение, которое на определенном этапе появилось у начальника Генштаба маршала Огаркова. Поэтому нас еще иногда называли системой Огаркова. Имея определенные разведданные, в какой-то момент он понял: при том, что в нашей стране очень хорошо развита микробиология, вирусология, в эту область знания стали интенсивно вовлекаться молекулярно-биологические подходы. А это, как понимал Огарков, может привести к созданию новых видов биологического оружия. Он точно уловил тенденции развития биотехнологии и поставил перед руководством страны вопрос о необходимости развития знаний в этой области и совершения усилий в этом направлении. Одной Академии наук здесь было недостаточно. На этом основании он поставил вопрос перед руководством страны, и в 1974 году решением партии и правительства был создан этот самый Микробиопром.

Его вирусологическим направлением был как раз НИИ молекулярной биологии, который потом превратился в «Вектор».

Организация была очень большая и мощная. Очень хорошо продвигались в вирусологическом направлении. Хорошо было с молекулярной биологией. Потом, после 1991 года, все рухнуло. Рухнули задания, рухнуло финансирование, начались проблемы.

Тем не менее мне удалось найти определенные подработки, которые позволили какое-то время нам самим держаться. И, поскольку мне продолжала оставаться интересной тематика, которой занимался, то мы продолжали существовать.

Я работал с вирусом Эбола, и мне удалось найти такие варианты финансирования в других направлениях, которые позволили мне и еще нескольким сотрудникам лаборатории продолжать хоть какие-то работы, поддерживая исследования с вирусом Эбола. Причем это уже было без всяких заданий. Это была чисто поисковая научная работа. Зато мы начали интенсивно публиковаться. Опубликовал первую статью в 1994 году, к 1999 году мы заняли 5% публикаций в цитируемых журналах в мире. У нас появился авторитет. Мы стали выезжать на конференции. Нас все уже очень хорошо знали. К нам приезжали, в том числе учиться. Приезжали американцы, было очень много журналистов всех калибров из разных стран. Исследования шли достаточно успешно до 2004 года, на самом деле до 2005 года.

Нас очень сильно подкосило в 2004 году. Произошло несчастье со случайным уколом использованным шприцом наиболее квалифицированной лаборантки, Антонины Пресняковой. Причем это был какой-то катастрофически несчастный случай, потому что шприц перед этим уже пролежал какое-то время в хлорамине. Потом она хотела иголку защитить колпачком, достала его оттуда и, вдевая иголку шприца в колпачок, промахнулась мимо и попала иголкой в руку.

В таких случаях сразу же человека изолируют в специальном стационаре. Любая подозрительная авария приводит к тому, что человека изолируют. Антонину изолировали, следили за ее здоровьем, и на седьмой день (это наиболее частая дата для Эболы) у нее поднялась температура и началась болезнь Эбола. Через семь дней отчаянной борьбы за ее жизнь она умерла. Про это много где написано. Были даже научные статьи сразу после этого, но мы в них не принимали участия, потому что мы лабораторией решили, что это наш товарищ, и для нас эта тема закрыта.

Хотя медики были солидарны с нами, но они опубликовали статью с тем резоном, что слишком мало информации о том, как протекает болезнь, поэтому ее надо сделать достоянием научной общественности.

Было очень крупное разбирательство. И прокуратура занималась этим вопросом, и комиссии специальные создавались. И инстанции по линии охраны труда и так далее.

Для нас это был большой шок. Настолько большой, что администрация приглашала для нашего коллектива психолога. Тем более, что мы весь этот период работали, причем очень интенсивно, поскольку мы проводили исследования со всеми материалами, которые могли дать хоть какую-то информацию о том, в каком направлении вести лечение. Это была битва. Причем врачи, такие чудесные, выхаживали Антонину. Представляете пациента, у которого такое состояние с геморрагиями уже, а врачи протирали охлаждающими растворами вручную, рискуя заразиться. Это что-то по-человечески потрясающее было.

После всех этих разбирательств лабораторию оставили в покое, и мы еще проработали год. А через год, где-то к лету 2005 года, Сандахчиев — это генеральный директор — принял решение о том, что нам надо входить в какую-то структуру, потому что у нас недостаточное финансирование. К сожалению, несмотря на то, что мы все ратовали за то, что это должна быть Академия наук, Сандахчиев сначала принял решение перейти в Медбиоэкстрем (сейчас это называется ФМБА), а потом в последний момент кто-то его переагитировал, и он, не советуясь ни с кем, принял решение и сообщил нам, что мы теперь в юрисдикции Роспотребнадзора. (Академик Л. С. Сандахчиев (1937–2006), специалист в области молекулярной биологии и вирусологии, был основателем Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор», которым руководил с 1982 по 2005 гг. — ИА Красная Весна).

Для нас это был шок, ну а для Сандахчиева это была просто гибель, как потом оказалось. Потому что в течение четырех месяцев он был снят с должности, и вместо него появился некий Илья Дроздов — профессор всего с девятью опубликованными статьями в цитируемых журналах. (На должности руководителя ГНЦ вирусологии и биотехнологии «Вектор» И. Дроздов пробыл с 2005 по 2010 гг. В начале 2017 года был заочно арестован судом в Новосибирске по подозрению в денежных махинациях. — ИА Красная Весна). Причем он бактериолог, из противочумной системы. Никогда с вирусами не работал. И этот человек начал то, что я называю кадровым погромом.

Для меня ситуация развивалась очень просто: через два месяца после того, как появился И. Дроздов, который ни разу не бывал ни в лаборатории, ни на корпусе, нигде, мне принесли приказ сначала о том, чтобы я передал весь инфекционный материал. На мне числилось 3,5 тысячи единиц хранения. Следует пояснить, что поскольку работы с особо опасными вирусами первой группы в 90-е и до 2005 года проводила практически только моя лаборатория, то все остальные лаборатории понемногу отошли от исследований с вирусами первой группы. И постепенно ко мне на хранение или для работы передавали все материалы и все вирусы, которые относились к первой и второй (в основном к первой) группам биологической опасности — это вирусы Эбола, Марбург, Ласса, Мачупо и другие. В какой-то момент у лаборатории появилось название «особо опасных вирусных инфекций». До этого у нас просто номера были.

Так вот, появляется Дроздов, и через пару месяцев издает приказ мне передать все материалы. А еще через несколько дней появляется приказ о ликвидации лаборатории. Меня увольняют. А еще через два дня мне приходит приглашение в США на фантастических условиях. В лаборатории никто и не сомневался, что это спецоперация по ликвидации успешной лаборатории. И кто ее организатор с российской стороны, вычислить несложно. Тем более, что лаборатория по уровню входила в тройку, а в какой-то момент была просто лучшая в мире по проводимым исследованиям. С 1994 года, с момента первой статьи, и до ликвидации в 2005 году в лаборатории опубликовано по биологии Эбола порядка 50 статей в рецензируемых журналах. За последующие 16 лет и десятка не наберется.

После ликвидации лаборатории я перешел в Медицинскую академию, поскольку оставался руководителем международного проекта по изучению Вилюйского энцефаломиелита. Запущенный процесс по поездке в США продолжался, и летом 2006 года я уехал, договорившись у себя в институте, что меня отпускают в административный отпуск. Год и восемь месяцев я проработал в Мичиганском университете. Но в какой-то момент понял, что надо возвращаться.

Я вернулся и начал работать в Институте клинической иммунологии СО РАМН. При этом, конечно, я неизбежно не мог не смотреть в сторону «Вектора». И, называя вещи своими именами, у меня сложилось полное представление о том, что наука на «Векторе» гибнет, особенно если отсчитывать от того высокого уровня, который там был, и этот процесс естественный, потому что наукой стал руководить Роспотребнадзор.

Направление деятельности этого учреждения ну совершенно не наука. То есть это и приводило сначала к появлению неадекватно слабых руководителей. Одно дело, это был Сандахчиев — академик, заслуженнейший ученый, лауреат государственной премии, создатель и созидатель «Вектора», убедивший всех в необходимости перевода коллекции натуральной оспы из Москвы на «Вектор» и прочее и прочее. Человек, который вот прямо сходу генерировал идеи, к которому можно было зайти посоветоваться, высказать какие-то свои сомнения или выслушать от него какие-то предложения, поддержку. Который хорошо чуял, что если что-то где-то у кого-то продвигается, то значит надо поддержать это направление, и здесь что-то может быть сделано. Человек, который не стеснялся даже не кандидатов наук назначать заведующими лабораториями.

У нас был совершенно уникальный заведующий лабораторией Владимир Блинов (он, к сожалению, недавно умер). Это человек, у которого было порядка двухсот научных публикаций в цитируемых журналах — в любых журналах мира, у которого индекс цитирования был, по-моему, шестым или восьмым среди биологов страны. А «цитируемые биологи страны» — это, конечно, в первую очередь научные руководители научных учреждений. Представляете?! Вот чтобы поняли, он вполне был соревнователен среди людей, за которыми огромные коллективы, огромные институты стояли.

Вот такой у него был индекс цитирования, вот такие люди работали на «Векторе». Они все оказались разогнанными.

И в 2010 году, хотя я небольшой любитель писать, но написал на сайте президента свои соображения по этому поводу и указал на то, что вот такая ситуация. Она требует вернуть подход — тот, который был раньше. Потому что это очень специфическая наука, и она должна развиваться. Сколько бы ни посыпали себе голову пеплом по поводу чужих разговоров о том, что «у нас тут якобы присутствует биологическое оружие», но когда грянет гром, понадобятся настоящие специалисты и настоящие руководители.

ИА Красная Весна: Почему, на Ваш взгляд, так сильно изменилось отношение к «Вектору»?

— В моем представлении, каждая вновь назначаемая дирекция «Вектора» не хотела иметь вокруг себя умников, с которыми придется считаться и к которым придется прислушиваться. Потому что когда вокруг тебя профессура, крупные ученые… Там, допустим, был заведующий лабораторией, который одновременно был создателем и являлся деканом медбиофака в университете. Ну и так далее. Люди очень авторитетные, с публикациями, с мировыми именами. Это было неудобно, вот от них поизбавлялись, там осталось, по-моему, два таких человека: Щелкунов да Локтев из тех, кто имел высокий уровень значимости и международного авторитета.

ИА Красная Весна: Есть версия, что на «Векторе» разрабатывалось биологическое оружие, поэтому его хотели расформировать. Как Вы оцениваете эту версию?

— Мы разрабатывали средства противодействия биологическому оружию. Остальное выдумки предателей. А они были.

В Микробиопром входило, как мы уже говорили, семь институтов. Один из них — Ленинградский институт особо чистых биопрепаратов — возглавлял некто Пасечник. Он бежал на Запад вместе с семьей и начал рассказывать там о том, какие биотеррористы находятся в Главмедбиопроме. А потом еще хуже. Бежал первый заместитель начальника «Биопрепарата», некто Канатжан Аликбеков, полковник. Он бежал в Америку. А там, превратившись в Кена Алибека, написал книгу «Биологическая опасность», в которой очень подробно рассказал о том, кто что делал, в каком учреждении и там, где он работал (а сам он работал сначала в Степногорске, в Казахстане), и о том, что делал «Вектор». Он и сочинил эту придумку о том, что мы делали якобы химеру из Эболы и натуральной оспы и т. д. Ну никогда я такими глупостями не занимался, а без меня кто бы с Эболой работал? Так нет. Сочинили, что моя публикация о первой в мире попытке создания векторной вакцины против Эбола на основе вируса осповакцины — это якобы отработка метода создания химеры.

На фоне этого с нашей стороны была введена максимальная открытость. В общем-то, в моем понимании, это ничему не мешает и не противоречит, потому что у нас бывали кто угодно. Я только англичан не помню.

А в начале еще, кстати говоря, был обмен учеными: наши ездили туда, смотрели, что у них там делается. Они к нам с проверками. Журналисты очень часто приезжали, поскольку из-за дороговизны проведения исследований и, самое главное, обеспечения безопасности, большую часть времени наши корпуса не работали. Нам работать тогда давали буквально два месяца в течение года, да еще и не каждый год. Дорогое это удовольствие. Поэтому мы так готовились каждый раз к рабочему циклу, чтобы успеть как можно больше, набрать материала, чтобы потом в течение года его обрабатывать и публиковаться, и делать какие-то работы, выводы и т. д.

Но все равно это привело к тому, что мы начали постепенно отставать. Тем более что зарубежные коллеги, когда началась открытость, и мы стали ездить на конференции, публиковаться, — они вдруг поняли, что по всем направлениям категорически от нас отстали. То есть ситуация в 1996–1997 годах была для них просто потрясающая. Буквально по всем направлениям мы ушли далеко вперед, начав значительно позднее: очень эффективно работали. Это касательно тех разговоров, что у нас тут было что-то неудачливое и незадачливое. Как раз всё было очень успешно.

Я довольно часто бывал в США, не только когда там работал, но и в рамках совместных проектов и на конференциях. И я увидел, что в 1990–2000 годы там был сделан очень мощный рывок по созданию новых лабораторий. И если в России оставался, как и раньше, только «Вектор», то в США за это десятилетие и последующее десятилетие появились десятки прекрасно оборудованных высоко категорированных по защите окружающей среды от биологических агентов лабораторий, что позволяет работать с очень многими возбудителями. Десятки! И причем очень многие из них были по своему размеру, по своему калибру не меньше, чем «Вектор».

Вот поэтому я и написал на сайте президента в 2010 году о том, что в этой ситуации необходимо больше внимания уделять этому направлению и, на мой взгляд, совершенно неправильно, что руководит у нас этой наукой Роспотребнадзор. При всем моем уважении к этой организации, наука — это и экспертиза, и разработка препаратов противовирусных и, главное, фундаментальные проработки и так далее, то есть научная реализация всего этого должна проходить под руководством профессионалов.

Я думаю, что несчастье «Вектора» заключается в том, что сначала Онищенко избрал себе комфортного человека, этого Дроздова (который, кстати говоря находится сейчас во всероссийском федеральном розыске с какими-то финансовыми фокусами). В настоящее время Попова нашла человека, который сейчас возглавляет «Вектор», но это простой кандидат наук без серьезных публикаций, без большого опыта, без авторитета в науке.

То есть восстановление прежней мощности «Вектора» и строительство ну хотя бы десятка лабораторий, разбросанных где-нибудь в важных приморских городах, — это совершеннейшая необходимость. И конечно, необходимо создание и развитие того большого вирусологического исследовательского центра, о котором, если я правильно понял, президент Академии наук Сергеев договорился с президентом страны Владимиром Путиным. И кому они должны быть подчинены — это нужно очень выверенное действие, но уж точно не Роспотребнадзору и даже не Минздраву. Вот в таком духе я обращался с письмом к президенту.

ИА Красная Весна: Давайте подведем краткий итог того, что произошло на «Векторе».

— Деградация. Простой пример. Летом 2020 года была назначена защита кандидатской диссертации сотрудника «Вектора». Тема касалась разработки тест-системы определения антител к вирусу Эбола на основе нативного антигена, т. е. собственно вируса Эбола. Точно такая же диссертация, только еще и с детекцией антигена была защищена на Векторе в 1997 году Н. Мерзликиным. Двадцать три года понадобилось, чтобы прийти к уровню работ прошлого века? Остается добавить, что руководителем диссертации был заместитель директора по науке, а работа была снята с защиты по жалобе на плагиат, украдена картинка электрофореза.

Да, у меня есть определенная досада на то, что когда государство нафаршировывает деньгами и возможностями коллектив, который не очень эффективно всё это реализует, а кругом есть ну десятки коллективов сильных, которые могли бы что-то делать, но которые совершенно обездвижены потому, что у них нет ни нормальных помещений для работы с вирусом, ни денег.

Вы даже себе не представляете, какими территориальными возможностями обладает «Вектор»! Туда можно было бы запустить сейчас параллельно с теми, кто у них работает с коронавирусом, ну, наверное, с десяток коллективов, и наладить работу по очень многим направлениям.

Но видите же, что происходит? Делают только вот эту вот вакцину. Кстати, прямо на «Векторе» есть более продуктивные разработки. Более того, опубликовавшие первичные и продуктивные результаты. Но почему-то их не замечают. Ни из директорского кабинета, ни из Роспотребнадзора.

А вспомните начало эпидемии. Я много раз говорил, что Роспотребнадзор сначала устроил «монопольку» из того, что только они могут проводить диагностику и только свою тест-систему для этого используют. Люди, которые там работают, они действительно слабоваты. И поэтому тест-систему они разработали не очень удачную. И только когда они не просто начали захлебываться в том, что не успевают обследовать необходимое количество людей, но и в том, что тест-системы врут, и они не могут их выпустить достаточное количество, — только после этого были разблокированы возможности производственных диагностических компаний. У нас в стране есть несколько мощнейших и очень хорошо организованных коллективов, которые производят диагностикумы: это и Нижегородские диагностические системы, это, кстати говоря, «Вектор бест» такой есть, и в Питере есть очень мощная фирма, и в Москве не одна. Кстати сказать, в 2002-м в первое пришествие коронавируса был тендер на выпуск тест-системы.

У меня ощущение, может быть, не совсем правильное, но, что только после того, как Собянин поднял вопрос о том, что диагностика непродуктивна из-за большого числа ложнопозитивов и ложнонегативов… Знаете, в среде высоких чиновников были люди, которых чуть ли не каждый день тестировали, и у них сигналы то позитивные, то отрицательные. Вот это и привело к тому, что они сами поняли, что качество ненадлежащее. И тогда началось соответствующее давление на Роспотребнадзор. В результате чего они мгновенно развязали руки производителям тест-систем. Вот у нас и начала появляться массовая диагностика. Но и плюс к этому стали подключать коллективы в научных учреждениях, в различных научно-исследовательских или минздравовских, или здравоохранения, которые могли участвовать в самой диагностике. Поэтому сегодня справедливо говорят о том, что у нас хорошо поставлена диагностика, это верно: она блестяще сегодня поставлена, в огромном количестве, может быть, лучше всех в мире. Но я бы сказал, что, не благодаря Роспотребнадзору, а вопреки их исходной политике.

Был период, когда Попова, видимо, очень хотела сказать приятное президенту, она ему рассказывала, что вот-вот мы достигнем коллективного иммунитета к заболеванию. Но тут я заболел COVID-19 второй раз, и после этого заболевания, выйдя из госпиталя, сказал о том, что люди будут болеть повторно. Так мне не просто доказывали, в том числе в публикациях о том, что «один мужчина тут сказал, что это всё неверно…» Они же приехали ко мне домой. На тот момент я был выписан из поликлиники с двумя отрицательными результатами. Но мне предъявили предписание, что я еще три раза должен сдать мазки. Первый взяли сразу и он, конечно, оказался положительный, на основании чего мне выдали предписание на изоляцию. Правда, я параллельно взял арбитражную пробу, и она была отрицательна. Вот в чем главная беда.

Специалист-вирусолог говорит о серьезной опасности и проблеме, а главу Роспотребнадзора волнует не объективный факт, а чтоб было как уже пообещала.

ИА Красная Весна: Что сейчас нужно делать, на Ваш взгляд?

— Нужно воссоздавать систему мощных исследовательских центров. Готовых в кадровом плане и по оснащению встретить любую новую инфекцию и быстро противостоять ей. Предвидеть и прогнозировать. Противостоять нынешним тяжелым болезням (тот же ВИЧ). Ситуация с биологической опасностью должна быть поставлена на совершенно другие рельсы просто потому, что современная биотехнология развилась настолько, что еще, наверно, лет через пять уже грамотные студенты смогут собрать вирус.

Двадцать лет назад мой коллега В. Волчков, с которым мы вместе начинали работать с Эболой на «Векторе», только он теперь профессор Лионского университета, первым сконструировал систему, которая называется «обратная генетика», для Эболы. Это означает, что можно собрать цепочку нуклеотидов (геном же вируса известен), а потом ее «оживить».

В процессе сборки цепочки вируса там можно заменять любую букву и смотреть, что из этого выйдет. Но сегодня биоинформатика позволяет просчитать и таким образом заранее предположить, какова должна быть конструкция более или менее грозного, или опасного варианта и так далее. И появляется всё больше и больше наборов, выпускаемых коммерчески, которые позволяют буквально конструировать очень многие биологические вещи. И это опасно с точки зрения того, что может создаться система, когда будут клепать вирусы натуральные так же, как сегодня клепают компьютерные.

Поэтому нам категорически необходима, во-первых, очень мощная биологическая защита на рубежах, а то сейчас грузинская лаборатория построена, в Средней Азии есть подобные лаборатории, на Украине есть подобная лаборатория, которую строят и в которой рулят представители не российской науки. Что они там делают, что во что превращают, мы еще не знаем.

И поэтому в противовес их мощностям надо создавать какие-то достаточно мобильные учреждения, не обязательно такие огромные, как «Вектор».

Сегодня при поддержке людей, которые прониклись таким пониманием, мы собираемся построить небольшой корпус у нас в исследовательском центре. Он будет рассчитан только на вторую группу, но, по крайней мере, мы сможем работать с коронавирусом, с ВИЧем, по которому тоже ни шатко ни валко продвигается дело, а болезнь распространяется в стране, ну и так далее. И создание таких исследовательских коллективов, при правильном руководстве и постановке задач, может быть очень продуктивным действием. Например, в очень продуктивном институте вирусологии в Марбурге, который при университете, где учился Ломоносов, там состав всего коллектива, работающего с вирусом, меньше ста человек. А авторитет высочайший, потому что уровень работ отличный. И вирус Марбург они изолировали.