Тяжелейшее начало Великой Отечественной войны имело для Красной Армии крайне болезненные последствия. Потеря огромного числа людей, в том числе офицеров, вооружения и техники, вливание в армию новобранцев без опыта военной службы, а порой просто-напросто не знавших русского языка (прежде всего это касалось солдат из Средней Азии и Закавказья) ― всё это не могло не сказаться на качестве войск, особенно новых формирований. Последствия жестоких поражений и невероятного напряжения сил в начале войны ощущались в нашей армии вплоть до мая 1945 года, отзывались на ее состоянии подобно старым ранам.
Тем не менее к исходу 1942 года стало ясно, что Красная Армия прошла выпавшие на ее долю страшные испытания. Она не только не развалилась под тяжестью обрушенных на нее ударов, но благодаря усилиям руководства и напряженной работе промышленности стала восстанавливать и наращивать свои силы. Не всё разрушенное можно было восстановить в условиях непрекращающейся борьбы со все еще сильным врагом и утраты значительной части наиболее развитых в экономическом отношении территорий, но общий потенциал наших вооруженных сил все более возрастал.
Зимой 1941–1942 годов Красная Армия с огромным трудом и жесточайшими потерями выдавливала противника с позиций. Попытки прорываться на большую глубину и окружать вражеские формирования, как правило, оборачивались отсечением выделенных для прорыва группировок от основных сил. При этом лишь в самых удачных случаях этим группировкам удавалось вырваться обратно. Но уже во второй зимней кампании советские войска под Сталинградом, на Среднем и Верхнем Дону провели стремительные операции на большую глубину. А сдерживание в феврале — марте рвавшихся к Днепру советских танков и последующее удержание южного крыла советско-германского фронта по берегам Миуса и Северского Донца дались врагу совсем уж нелегко. Да и на других направлениях, где обилие лесов, рек и других водных преград облегчало врагу ведение обороны, сдерживать удары Красной Армии становилось все труднее.
Уже 2 января 1943 года командующий группой войск «Север» генерал-фельдмаршал Георг фон Кюхлер в директиве своим войскам по ведению обороны подмечал все возрастающую роль в действиях Красной Армии бронетехники и артиллерии, а также стремление к налаживанию взаимодействия между родами войск:
«Артиллерия противника во время подготовки наступления и его проведения стремится к тому, чтобы поддержать наступление танков и пехоты путем уничтожения нашего тяжелого пехотного оружия, особенно противотанковых средств. Хотя противнику не всегда удается непрерывная поддержка наступления артиллерией, но всё же при подготовке он будет руководствоваться этими основными принципами… Главной задачей пехоты противника во время наступления является прикрытие и поддержка своих танков, как при преодолении естественных и искусственных препятствий, особенно минных полей, так и при подавлении пехотного оружия и противотанковых средств… Поэтому пехота противника будет применять все меры к тому, чтобы во время наступления поддерживать тесную связь со своими танками… Противник последнее время при наступлении применяет всё больше и больше танков в качестве ударной силы».
А в апреле 1943 года, подытоживая результаты зимней кампании, штаб действовавшей под Ленинградом германской 18-й полевой армии предостерегал:
«Русские… многому научатся в дальнейшем; они будут, кроме того, повышать количество и силу своих наступательных средств. Нам придется считаться прежде всего со следующим: с усилением применения средних и тяжелых танков; с дальнейшим развитием минометов или ракетных снарядов; с появлением численно превосходящей артиллерии, с точным и маневренным огнем и, вероятно, с еще более усиленным сосредоточением огня; с дальнейшим образованием решительных направлений главного удара (видимо, имеется в виду решительное сосредоточение усилий на таких направлениях. ― Ф. П.)… Необходимо при всех мероприятиях учитывать не только хитрость русских, но и их постоянно возрастающую маневренность и приспособляемость при подготовке операций».
Противник отмечал совершенствование Красной Армии не только в наступлении, но и в обороне, особенно противотанковой. Противодействие массированным танковым атакам врага беспокоило советское военное руководство с первых месяцев войны, исчерпывающе показавших недостаточную проработку у нас этого вопроса. Дело в том, что предвоенные наставления предписывали строить противотанковую оборону весьма линейно, с равномерным распределением противотанковых орудий по фронту, слабым их эшелонированием в глубину и без должного внимания к резервам. Но уже в августе 1941 года Ставка потребовала группирования противотанковых орудий в противотанковые узлы, прикрытые пехотой и координирующие действия между собой, способные подобно волноломам расчленять строй вражеских танков, брать их в огневые мешки. За этими требованиями последовал и длинный ряд организационных мер. Меры эти вкупе с освоением накопленного опыта дали результат, и к 1943 году в организации обороны общим местом стало создание по возможности глубоко эшелонированной сети противотанковых районов и опорных пунктов, находившихся в огневой связи друг с другом. Командир 17-й танковой дивизии вермахта в апреле 1943 года признавал:
«Тактика танков, которая принесла огромные успехи в 1939, 1940 и 1941-м годах, может быть оценена как устаревшая. Если сейчас еще возможно прорывать противотанковую оборону концентрацией танковых сил в нескольких волнах, следующих одна за другой, мы можем полагать, исходя из опыта, что это приводит к большим потерям, что уже не может быть переносимо ситуацией с производством».
Незадолго до начала Курской битвы, 3 июля 1943 года, верховное командование сухопутных войск вермахта постаралось составить общую картину тактики Красной Армии.
Начинался этот обзор с указания, что «танковые войска противника в последнее время проявляют усиленную тенденцию к массированным атакам и стремление достичь своей цели во взаимодействии с пехотой».
Авторы документа выделяли три способа действия советских танков.
Первый, особенно часто применявшийся на открытой местности, состоял в следующем: «Танки, находящиеся в надежном укрытии, завязывают огневой бой с дистанции свыше 1500 метров с целью уничтожения опорных пунктов и очагов сопротивления или поддержки своей пехоты огнем прямой наводки».
Второй способ представлял «действия танковых групп с сопровождающей пехотой, следующей непосредственно за танками или на танках».
Наконец, третий способ заключался в пресловутом массированном применении, когда в бой на одном участке вводились две-три танковые бригады. Предваряло такую атаку прощупывание вражеских позиций на наличие противотанковых средств следующим методом: «Одиночные тяжелые танки выдвигаются вперед, в то время как основная масса танков группируется позади на расстоянии 1500 метров. Если выдвинувшиеся танки будут подбиты (очевидно, подбитие не являлось обязательным условием: достаточно было, чтобы наблюдатели засекли интенсивный обстрел прощупывающих танков из достаточно мощных орудий. ― Ф. П.), то прощупываются другие участки обороны. После выявления слабого звена обороны предпринимается попытка осуществить прорыв. Танки избегают плохо просматриваемой местности и населенных пунктов, очевидно, из боязни ближнего боя. По той же причине танки в нашей оборонительной полосе движутся с большой скоростью».
Утверждение насчет боязни представляется более чем спорным. Скорее, речь шла о вполне разумной осторожности ― глупо на танке, из которого по определению мало и плохо видно, соваться в плохо просматриваемую и притом занятую противником местность без сопровождения своей пехоты, ― а также о стремлении использовать подвижность, которая является едва ли менее важной составляющей защиты танков, чем броня. К тому же далее авторы документа упоминают, как экипажи советских танков «уничтожают нашу пехоту автоматами и ручными гранатами при открытых башенных люках танков».
В советской пехоте авторы документа признавали появление и развитие навыков, полезных прежде всего при наступлении:
«Сильные стороны русской пехоты: бесшумное преодоление различных препятствий и заграждений, безупречно проводимое сближение с противником разведывательных и ударных групп, большое искусство в обнаружении и разминировании минных полей». Вместе с тем отмечалось сохранение и наиболее распространенных недостатков пехоты: «Очень густые боевые порядки пехоты еще на большом расстоянии представляют собой хорошую цель для нашего тяжелого оружия. Под воздействием сосредоточенного огня наступательный порыв быстро парализуется, обычно пехота залегает».
Относительно советской артиллерии специалисты немецкого верховного командования сухопутных войск делали следующее заключение: «Ее действия характеризуются сильным сосредоточением огня и большим расходом боеприпасов при внимательном наблюдении. Для уплотнения огня на направлениях главного удара используются установки „РС“ (реактивных снарядов. ― Ф. П.). Управление огнем зачастую бывает поразительно гибким». Отдельного упоминания удостоились советские минометчики: «Минометные роты и батальоны используются на направлении главного удара, обычно на переднем крае. Так как они непрерывно меняют свои огневые позиции, их подавление весьма затруднительно».
Наконец, в советской авиации авторы обзора особо выделяли штурмовиков и бомбардировщиков: «Штурмовики, обычно по 15 машин, действуют бомбами и огнем своего оружия по переднему краю и предполагаемым районам сосредоточения резервов. Бомбардировщики действуют крупными соединениями с большой высоты по артиллерийским позициям, населенным пунктам, базам снабжения. Всегда возможны ночные налеты одиночных бомбардировщиков на районы расположения войск».
Некоторые из вышеприведенных суждений полностью согласуются с ответами пленных вражеских солдат в ходе допросов.
На многих из пленных сильнейшее впечатление произвела советская артиллерия. Так, командир одного из батальонов 170-й пехотной дивизии в июне 1943 года рассказывал: «Немецкое пехотное оружие было почти полностью парализовано русскими противотанковыми пушками, минометами и легкой артиллерией. Русская артиллерия действует хорошо».
Отдельно следует сказать об отзывах немецких пленных о наших минометах. Например, ефрейтор из 97-й легкой пехотной дивизии говорил: «Русские минометчики прекрасно владеют своим видом оружия, ведут исключительно меткий огонь. Русские минометчики намного превосходят немцев. Основные потери немецкой пехоты как в людях, так и в матчасти обычно… бывают от минометного огня». Ему вторил захваченный в июле пленный из 213-го пехотного полка 73-й пехотной дивизии в том же звании: «Русские имеют превосходные тяжелые минометы. Немецкие солдаты убедились, что Красная Армия вооружена не только современным и совершенным оружием, но во многих отношениях ее вооружение превосходит немцев».
Говоря о пехоте, немецкие пленные чаще всего называли в качестве основного ее недостатка скученность боевых порядков и вытекающую из нее чувствительность к огню. Так, об этом говорил ефрейтор из артиллерийского полка 173-й пехотной дивизии: «В атаку русская пехота движется скученно, а когда она вынуждена прижаться к земле, поднять ее для дальнейшего броска очень трудно».
Похожим образом высказывался и обер-ефрейтор из 204-го легкого пехотного полка 97-й легкой пехотной дивизии: «По отношению к другим родам войск пехота менее опасна немцам. Ее основной недостаток ― она по-прежнему часто, и особенно при атаках, движется густыми волнами, кучно и не отличается дисциплинированностью». Другой обер-ефрейтор из 207-го легкого пехотного полка той же дивизии делал вывод, что «русский солдат плохо действует вне массы ― теряется». Стоит отметить, что схожим образом высказывались не только немцы, но и пленные из армий союзников Германии ― например, младший лейтенант румынской 10-й пехотной дивизии в августе 1943 года утверждал: «Хорошо действующим родом оружия Красной Армии является артиллерия, а пехота наступает слишком кучно, не использует в достаточной степени местности и поэтому несет большие потери».
Впрочем, некоторые из захваченных вражеских солдат и офицеров отмечали в этот период улучшения даже в такой проблемной области, как боевые порядки советской пехоты. В частности, лейтенант из 293-й пехотной дивизии в августе 1943 года озвучивал мнение, резко расходившееся с показаниями многих пленных: «Положительным фактором для Красной Армии является то, что сейчас пехота наступает расчлененно ― цепью, а не кучей, как это было ранее. Вследствие этого пехота теперь менее подвергается поражению артогнем».
Также пленные указывали и на другие сильные стороны советских пехотинцев: «Пехота очень хорошо маскируется и прекрасно использует местность при сближении»; «Русский солдат умеет очень хорошо окапываться летом и в равной степени зимой».
Еще одно примечательное наблюдение сделал ефрейтор из 97-й легкой пехотной дивизии: «Русские пехотинцы на редкость устойчивы перед авиацией и встречают ее всегда дружным огнем, что не наблюдается со стороны немецкой пехоты».
Повторимся, встречающиеся во вражеских документах и в показаниях военнопленных противоречия в оценках Красной Армии не удивительны. Эти противоречия вполне согласуются с разницей в качественном уровне войск, более чем понятном на третьем году войны, требовавшей огромного напряжения всех сил народа. В целом из рассматриваемых нами источников очевидно, что немцы и их союзники к 1943 году отмечали крупный рост боеспособности Красной Армии, несмотря на понесенные ею тяжелейшие потери.
Ярким подтверждением этого роста стало наступление, развернутое советскими войсками в июле — августе 1943 года в ходе Курской битвы и сразу после победы в ней. Вопреки доносившимся весной из германских окопов крикам «Зима ваша, лето наше!» главным итогом сражений этого лета стало быстрое смещение большей части советско-германского фронта на запад.
Анализом состояния Красной Армии занимались не только в германских сухопутных войсках, но и в люфтваффе. Вполне закономерно ведомство Геринга интересовали прежде всего советские военно-воздушные силы. При этом сделанные по их поводу осенью 1943 года выводы были, мягко говоря, не очень обнадеживающими для гитлеровцев. В тактическом указании от 1 октября 1943 года верховное командование люфтваффе констатировало:
«Воздушная обстановка на Восточном фронте характеризуется: увеличением численности советской авиации (что проявляется в усилении наступательных действий, особенно штурмовиков), возросшим применением авиации в составе частей и подразделений и более плотным прикрытием истребительной авиации, в возрастающем применении более совершенных образцов самолетов, в значительном усилении противовоздушной обороны на фронте и над ударными группировками (в особенности танковыми)».
Положение нацистов осложнялось тем, что большая часть их истребительной авиации уже была оттянута на оборону Германии от американских и британских ВВС. Впрочем, пока что германской авиации еще удавалось не допускать господства наших летчиков в небе над советско-германским фронтом.
К исходу осени 1943 года Красная Армия на западном направлении достигла восточных областей Белоруссии. Южнее советские войска вышли к Днепру почти на всем его протяжении, создали обширные плацдармы на правобережной Украине и прорывом к Перекопу и Сивашу перерезали сухопутное сообщение германо-румынских войск в Крыму с основными силами противника. Южная часть Восточного вала ― германского стратегического оборонительного рубежа, протянувшегося от Балтийского до Азовского моря, ― пала.
7 ноября 1943 года начальник штаба оперативного руководства верховного командования вермахта генерал Альфред Йодль выступил в Мюнхене перед рейхсляйтерами и гауляйтерами НСДАП с докладом о стратегическом положении к началу пятого года войны (считая с осени 1939 года). Среди прочего Йодль затронул и тему состояния Красной Армии:
«Русская пехота, несмотря на заметное улучшение боевой подготовки, продолжает утрачивать свою боеспособность, однако наряду с этим резко улучшается вооружение войск (автоматическое и тяжелое пехотное оружие). Усиленными темпами воссоздается русская артиллерия…
Создаются оперативные танковые объединения для выполнения широких задач (прорыв в глубину, охват и уничтожение противника). Массированное применение танков.
В большом числе формируются специальные части (танковые полки, минометные полки)».
Сразу отметим, что воссоздание советской артиллерии и организация танковых объединений к тому времени уже по большому счету завершились. Дальнейшие изменения в этих областях носили характер доработок. То же во многом касается и специальных частей.
Пародоксальное утверждение о советской пехоте требует некоторого уточнения. Читатель может спросить: как это, боевая подготовка и вооружение улучшаются, а боеспособность падает? Уж не сказал ли Йодль эти странные слова только для успокоения собравшихся его послушать нацистских бонз? Безусловно, мотив успокоения аудитории в высказывании Йодля присутствовал, но при этом и нельзя назвать это высказывание полной бессмыслицей.
Ожесточенные сражения лета 1943 года и последовавшее напряженное почти непрерывное наступление не могли пройти бесследно для советских войск вообще и для пехоты в особенности. Одной из больших проблем для советского командования осенью 1943 года стало снижение укомплектованности стрелковых соединений личным составом. Причем и раньше их укомплектованность отнюдь не была полной. Просто потому, что поддерживать на штатном или близком к штатному уровне то количество соединений, которое имелось в Красной Армии в результате поточного формирования новых войск в 1941–1942 годах ―, а всего к сентябрю 1943 года у нас насчитывалось 483 стрелковых дивизии и 77 стрелковых бригад ― не представлялось возможным даже после нескольких пересмотров штатных расписаний. И в силу понятных причин нехватка людей приходилась в первую очередь именно на боевые подразделения.
В значительной степени положение смягчилось благодаря освобождению от вражеской оккупации, значительно расширившей мобилизационные возможности. Еще в феврале 1942 года советская Ставка издала приказ, дозволявший военным советам армий своими силами проводить мобилизации на освобождаемых территориях, обучая мобилизованных в запасных полках. И как раз в 1943 году, когда началось широкое освобождение советской земли от оккупантов, пополнение войск таким способом приобрело большое значение, поскольку присылаемые центром маршевые пополнения и возвращающиеся в строй после излечения от ран и болезней не могли восполнить потерь.
Правда, не обошлось в этой фронтовой мобилизации без трудностей и злоупотреблений. Так, нередко ею занимались не только военные советы армий, но и дивизий и даже полков. При этом порой военные советы даже армий считались исключительно с собственными потребностями в пополнениях. Всё это вынудило Ставку в октябре 1943 года издать приказ об устранении недостатков в мобилизации на освобождаемых территориях. Для каждого фронта вводились ограничения, еще раз подчеркивалось, что правом отдавать распоряжения о мобилизации на освобождаемых территориях не обладают военные советы формирований уровнем ниже армии и т. д.
Так или иначе, при всех недостатках местная мобилизация стала одним из средств, позволившим советским войскам не уменьшаться в своей численности до утраты боеспособности из-за несомых потерь.
Немецкие наблюдения за состоянием Красной Армии на протяжении 1943 года свидетельствуют о том, что гитлеровцы при всем стремлении отыскать в советских войсках те или иные слабости вынуждены были признать, что в целом Красная Армия прошла тяжелый период модернизации и приноровилась к условиям затяжной тотальной войны. При этом превосходство вермахта в уровне подготовки солдат и офицеров, на которое германское командование возлагало большие надежды, всё более и более уходило в прошлое.