Окончание. Начало в № 494

Бригады 1-й танковой армии 25 июля спешно пересекали Дон по мосту у города Калач-на-Дону. Передовые подразделения немцев уже успели закрепиться в нескольких километрах от города и вели интенсивный обстрел переправы. Командир 55-й бригады полковник П. П. Лебеденко вспоминал:

«В половине третьего приказываю начать переправу. Под тяжестью двигающегося металла мост колеблется и проседает. Вражеский огонь усиливается. Слева и справа, впереди и сзади вспыхивают и гаснут белые фонтаны… впереди вспыхивает короткое пламя, закипает желтоватая донская вода. Вверх взлетают куски досок, пол кренится. Растерявшийся механик тормозит, и танк наклоняется еще больше. Левая гусеница скрывается под водой. Всё решают секунды.

― Полный газ! ― не своим голосом кричу я. ― Ты что, погубить машину решил? ― не сдержавшись, крепко ругаюсь. В тот же момент натужно ревет двигатель. Танк бросается вперед и, придавив своим многотонным телом дощатый настил, вырывается вперед».

Оказавшись на западном берегу Дона, советские танки почти сразу же разворачиваются в боевые порядки и, с трудом преодолевая стену противотанкового огня, вступают в бой с противником. Командир тяжелого танка КВ 158-й бригады лейтенант Василий Крысов позже писал в мемуарах:

«Стреляли немцы очень метко. Один снаряд взорвался метрах в 20 впереди танка. Почти сразу рикошетом по левому борту ударил второй, нашу 47-тонную машину тряхнуло, пламя разрыва осветило боевое отделение… Я видел пламя выстрела орудия, но саму хорошо замаскированную пушку не разглядел, потому дал команду водителю:

— Толя! Давай зигзагами!

Танк увеличил скорость и начал рыскать по полю, резко маневрируя, не давая вражеским наводчикам произвести прицельные выстрелы. Рикошетные удары продолжали сыпаться по правому и левому бортам, не причиняя, однако, серьезных повреждений корпусу… Пока мы дошли до вражеских траншей, немцы успели нанести нам три рикошетных удара. Один снаряд попал в запасной 90-литровый бак, прикрепленный стяжками на левом подкрылке. Пламя охватило всю левую часть моторно-трансмиссионного отделения.

— Толя, дави пушку! — скомандовал механику, а сам схватил огнетушитель и, высунувшись в люк, задавил пламя. До сарая с пушкой оставалось каких-то 50 метров…

— Виктор, поверни пушку назад! — скомандовал наводчику.

Меньше чем через минуту танк сильно качнуло, и под днищем раздался сильный металлический скрежет раздавленного орудия. Разбрасывая бревна и доски, наш танк протаранил сарай насквозь! С громовым «Уррр-а-а-а!» уже шла в штыковую наша пехота. И немцы дрогнули, не приняв штыкового боя, стали отходить на северную окраину села по ходам сообщения…»

Несмотря на первоначальный энергичный порыв, контрудар разворачивался сложно: западный берег Дона имел малопригодную для танков пересеченную местность, частям остро не хватало поддержки артиллерии и пехоты. От противотанкового огня бригады несли большие потери. Всё, что им удалось сделать ― это купировать дальнейшее продвижение противника и отбросить его от переправы, выбив из нескольких населенных пунктов.

В результате контрудара 1-й танковой армии в сражении возникло своеобразное шаткое равновесие. Прорвавший советскую оборону немецкий XIV танковый корпус был оттеснен от моста через Дон, но хорошо закрепившись, в целом сохранил занимаемые позиции. Окруженные в начале сражения советские стрелковые дивизии, собранные в группу Журавлева, нарушали коммуникации вражеского наступательного кулака, заставляя его испытывать проблемы с топливом и боеприпасами, необходимыми для возобновления наступления. На соединение с группой Журавлева шли бригады 13-го танкового корпуса, вместе с которыми стрелкам предстояло пробиваться к своим. Характерной особенностью этого этапа сражения является отсутствие сплошной линии фронта, вместо нее возникла этакая мешанина.

Стремясь склонить чашу весов в нашу пользу, командование Сталинградского фронта бросает на стол последний козырь ― еще одну, 4-ю танковую армию, которая должна была завершить формирование к 1 августа. Однако уже 27–28 июля ее бригады форсируют на паромах Дон и сосредотачиваются для нанесения мощного удара по левому флангу прорвавшейся группировки противника. Проблемы начались еще на марше ― около 30% машин вышли из строя по причине заводских поломок или неопытности механиков-водителей. Сказывалась спешка, с которой создавалось и снабжалось подразделение. Другие роковые недостатки первых советских танковых армий: слабые пехотная и артиллерийская составляющие ― также никуда не делись. При столкновении с высокими противотанковыми возможностями немецкой обороны они привели к роковым результатам. Вот как описывает один из жестоких боевых эпизодов того контрудара историк А. Исаев:

«Наиболее драматично развивались события 29 июля в полосе наступления 176-й танковой бригады. Первый эшелон бригады во главе с ее командиром в составе 14 Т-34 и 8 Т-70 двигался в направлении на Сухановский и в районе Осиновского напоролся на противотанковую оборону немцев. В Осиновском находился опорный пункт с круговой обороной (так называемый „еж“) одной из боевых групп 16-й танковой дивизии. Сразу же было потеряно 8 Т-34 и 7 Т-70. Командир бригады был убит. За первым эшелоном двигалась оперативная группа штаба бригады под прикрытием 4 Т-34 и 2 Т-70. Она была расстреляна огнем во фланг, все танки и колесные машины были уничтожены. Здесь явно имело место пренебрежение разведкой противника».

30 июля стал кульминацией тех драматичных событий. 1-я и 4-я танковые армии продолжали, несмотря на потери, проводить упорные танковые атаки, объединенные силы группы Журавлева и 13-го танкового корпуса пошли на прорыв из окружения. Их наиболее боеспособные части буквально проломили хорватский егерский полк и, развивая прорыв, в итоге вышли в расположение 4-й танковой армии. Но это удалось не всем. Растянувшиеся арьергарды и тылы попали под мощный огонь, частично были уничтожены и взяты в плен.

Как это ни парадоксально звучит, выход из окружения значительной советской группы стал не только спасением для наших солдат и офицеров, но и облегчением для немцев. Они смогли восстановить свои нарушенные коммуникации, насытить передовые танковые части ресурсами, подвести к ним пехотные дивизии, образовав плотное сочленение войск. Продолжающиеся атаки наших бригад раз за разом разбивались о всё более плотный противотанковый огневой заслон. Нельзя не поразиться упорству советских танкистов, отчаянно стремившихся переломить ход сражения ― их удары продолжались практически до полного исчерпания материальной части. Вот как командующий Сталинградским фронтом В. Н. Гордов обосновывал непрекращающиеся попытки наступления: «У нас происходит приток одновременно с противником. Сидеть же и ожидать, пока сосредоточатся силы, я не могу, так как противник может упрочиться и свернуть правый фланг 62 А. Вот почему активные действия здесь не прекращаются, хотя знаю, что это ведет к взаимному перемалыванию».

Нужно сказать, что всё вышло именно так, как того опасался Гордов. Противник укрепился, «взаимное перемалывание» из-за описанных выше недостатков советских подразделений и их тактики смещало баланс сил в пользу немцев. Их объективное техническое и организационное превосходство в этот раз оказалось сильнее мощных волевых усилий советской стороны, и именно оно диктовало логику событий.

Итоговые потери танковых армий, без устали бивших больше недели по немцам, выглядят, признаемся, ужасающе. Один только 22-й танковый корпус 4-й танковой армии в боях с 27 июля по 2 августа потерял 111 танков (из них 76 безвозвратно), то есть 88% от тех, что были на ходу изначально. Потери отчасти восполнялись машинами, прибывающими из ремонта, но этого, конечно, было недостаточно для сохранения боеспособности. Многие танковые бригады после сражения в излучине Дона были танковыми лишь номинально (имели на ходу менее десятка машин) и в дальнейших боях нередко принимали участие как пехота.

При этом не нужно думать, что советские контрудары были для противника безболезненны. Немцы относились к ним крайне серьезно, хотя их потери оказались значительно меньше. Степень ожесточенности тех боев можно оценить по интенсивности артогня, который вела 6-я армия Паулюса. С 18 июля по 4 августа ее легкая полевая артиллерия расстреляла 188% штатного боеприпаса, а тяжелая — 96%. За период с 5 по 15 августа эти цифры составили 260 и 102 процентов.

Главным же стратегическим следствием советских наступательных действий стало осознание немцами неадекватности своего изначального блиц-плана по взятию города. Силы меж кавказским и сталинградским направлениями были перераспределены ― 4-я танковая армия Германа Гота развернулась и начала наступление на город с юга, атакуя 64-ю армию. А 6-я полевая армия, проведя перегруппировку, приступила к операции на окружение находившихся в излучине Дона советских сил. В каком-то смысле те события являются малым подобием того, что происходило летом 1941 года: те же ожесточенные танковые атаки, то же отчаянное сопротивление в котлах. И как итог ― торможение стратегического плана противника, отвлечение его сил с главного направления. К сожалению, как часто бывает на войне, ценой своих немалых потерь.

Финальный акт драмы в излучине Дона начался 7 августа, когда северная и южная ударные группы 6-й армии перешли в наступление по сходящимся направлениям. Истощенные боями советские стрелковые дивизии и остатки танковых бригад были не в силах сдержать противника, и уже в ночь с 7 на 8 августа бронетанковые «клещи» замкнулись за спиной у левого фланга 62-й армии. В плотное окружение попали около 30 тыс. человек, 157 полевых и 67 противотанковых орудий, 17 танков Т-34, 39 Т-60, 354 автомашины и 4562 лошади.

Те советские части, что оказались вне котла, начали спешную переправу через Дон. Вплотную подошедшие немцы взяли русло реки и ее более низкий восточный берег под плотный артиллерийский обстрел. Их ударные группы продолжали поддавливать отступающие части. Немногочисленные советские танкисты превратили свои машины в постоянные огневые точки и, заняв круговую оборону, прикрывали отход товарищей. В этих ожесточенных боях почти все танки были сожжены или подбиты, но они смогли спасти отступающих от полного разгрома.

Окруженные советские дивизии и части не собирались сдаваться без боя. Одна группа, состоявшая из 33-й гвардейской и 181-й стрелковой дивизий, получив радиограмму штаба фронта, стала пробиваться на север, в направлении 4-й танковой армии, всё еще сохранявшей за собой большой плацдарм на западном берегу Дона. Другая группа, в которую объединились 147-я и 229-я стрелковые дивизии, не имея связи с командованием, решила идти на прорыв в юго-восточном и восточном направлениях, к железнодорожному мосту через Дон, который, правда, к этому моменту уже был взорван нашими войсками.

Неся потери, ударным колоннам окруженных удавалось несколько раз пробить внутренние «стенки» котла, но немцы раз за разом выставляли новые заслоны. После ожесточенных боев советские воины были частью рассеяны и пытались просачиваться мелкими группами, частью плотно блокированы. В журнале боевых действий 6-й армии указывалось: «К вечеру 10.08 русские скучены на пространстве примерно 6 км в поперечнике. Противник оказывает упорнейшее сопротивление… его приходится уничтожать на позициях».

Одна из крупных групп окруженных приняла круговую оборону в большом степном овраге. Вот как о ее борьбе пишет историк А. Исаев: «Блокированные в балке советские части атаковали, даже захватывали трофеи и пленных. Но общую обстановку это изменить не могло. В балке скапливалось всё больше раненых. Всех мучила жажда. Было решено предпринять еще одну попытку пробиться из окружения всем отрядом. Вольхин (ком. 147 сд) в своем отчете по боям в окружении писал: „Бойцы и командиры приветствовали это решение и заявили ― лучше умереть в поле, чем в этой ловушке“. Некоторые орудия выкатили на открытые позиции. Но шансов пробиться через плотный заслон немецкой пехоты уже не было. Части двух дивизий были рассеяны и пробивались на соединение с основными силами 62-й армии мелкими группами. Командир 229-й стрелковой дивизии полковник Ф. Ф. Сажин погиб 10 августа у хутора Пятиизбянский».

15 августа в штаб Сталинградского фронта пришла гневная директива Сталина: «По донесениям штаба Сталинградского фронта 181, 147 и 229 сд 62-й армии продолжают вести бои в обстановке окружения… Несмотря на это и на неоднократные указания Ставки, помощь им… до сего времени не оказана. Немцы никогда не покидают свои части, окруженные советскими войсками… На деле оказывается, что советское командование проявляет гораздо меньше заботы о своих окруженных частях, чем немецкое. Это кладет пятно позора на советское командование. Ставка считает делом чести спасение своих окруженных частей… Ставка приказывает немедленно организовать прорыв фронта противника, пробиться к своим окруженным дивизиям и организованно вывести их».

Однако истерзанный Сталинградский фронт был не в состоянии предпринять что-либо дееспособное. Его штаб ограничился попытками вызвать окруженных на связь, но и это оказалось безрезультатным. В основном все рассеченные советские группы уже были уничтожены или по ночам просачивались к берегу Дона, форсируя его на подручных плавсредствах. К 20 августа из состава 33-й гв стрелковой дивизии вышли из окружения 418 человек, 147-й дивизии ― 171 человек во главе с командиром Вольхиным, из состава 181-й стрелковой дивизии ― 28 человек, 229-й дивизии ― 278 человек.

По итогу постигшей 62-ю армию катастрофы командующий фронтом В. Н. Гордов был снят со своей должности. Еще ранее из правого фланга Сталинградского фронта для облегчения управления был выделен отдельный Юго-Восточный фронт. Новое войсковое объединение возглавил А. И. Еременко и впоследствии довольно успешно сдерживал наступление Германа Гота с юга. Видимо, именно из-за этого с 10 августа Еременко был поставлен Ставкой во главе и Сталинградского фронта. Сложилась уникальная ситуация ― два различных штаба подчинялись одному командующему.

17 августа были выдавлены за Дон и части 4-й танковой армии, до того сохранявшие за собой так называемый Сиротинский плацдарм. Степное сражение в излучине Дона завершилось, части немецкой 6-й армии заняли оборону по западному берегу реки. Вопреки первоначальным планам по овладению Сталинградом, немедленного форсирования водной преграды не произошло ― оценка советских сил и оперативная ситуация сильно изменились ― планы противника также претерпели трансформацию. На несколько дней на фронте воцарилось затишье.

В конце этого материала, посвященного первой главе сталинградской эпопеи ― сражению в излучине Дона, я хочу привести рассказ одного из его участников. Это А. И. Утвенко, командир 33-й гвардейской стрелковой дивизии, занимавшей оборону на левом фланге 62-й армии и частично попавшей в окружение в начале августа. Утвенко с горсткой выживших в итоге смог выбраться из котла. Свой откровенный горький рассказ он поведал в одной из заволжских деревень поэту и военкору Константину Симонову.

«Принял дивизию, когда она уже заняла оборону. 23 июля немцы навалились на нас несколькими дивизиями при протяженности нашего фронта в двадцать два километра. На правом фланге прорвались танки, а на левом отошел сосед. Я постепенно загибал фланги и в конце концов занял круговую оборону общей длиной в пятьдесят шесть километров. Использовал в обороне подвижной резерв ― 17 танков с автоматчиками.

С 24 по 27 июля была прервана связь с армией. Потом возобновилась и 6 августа порвалась совсем. Наши ― слева и справа ― ушли за Дон. Я держался и по приказу, и потому, что считал себя опорным пунктом, опираясь на который наши могли бы перейти в наступление. Чувствовал, что сковываю одну дивизию немцев целиком и две частично. До 9 августа вел кровопролитные бои. Нас бы быстро съели, если бы мы не зарылись в чистом поле в землю выше головы. Оставалось всё меньше боеприпасов и продовольствия. Раненых ночами на повозках, на верблюдах отправляли в тыл.

Немцы тоже несли большие потери. Во время этих боев на одном только участке батальона капитана Ермакова мы сами, своими руками стащили в овраг 513 немецких трупов, потому что мы контратаковали и устояли на месте, и много убитых немцев оставалось в глубине нашей обороны. Так что нечем было дышать, смрад. В контратаках брали у немцев трофеи, в том числе взяли 19 ручных пулеметов. Голодая без наших патронов, выбрасывали ночью вперед, на высотки, пулеметчиков с многотысячными запасами немецких патронов, и они там бились до конца, не давая немцам подходить к нашим основным позициям. С самых первых дней было туго с едой — слишком далеко от всего оторвались в степях. 6 августа стало почти нечего есть. Варили и ели пшеницу, драли ее на самодельной крупорушке. К 9-му есть было уже совсем нечего.

К моменту приказа о прорыве на восток у меня было до трех тысяч людей, семнадцать орудий, тринадцать легких танков. Двинулись двумя колоннами напролом через овраги. Пушки — на руках. Прорвались на узком фронте, потеряв около трехсот человек. Немцы за ночь и утро перекинули полк пехоты еще восточнее нас и опять закрыли кольцо. 11-го с четырех часов утра снова начался бой. Нас бомбили и атаковали танками. Общий бой шел до полудня, а потом нас рассекли на группы.

Сопротивлялись до конца. Я сам пять раз перезарядил маузер. Секли из автоматов. Несколько командиров застрелилось. Было убито до тысячи человек, но жизнь продали дорого. Один вынул из кармана листовку и пошел к немцам. Галя, наша переводчица штаба дивизии, крикнула: смотрите, гад, сдается! И выстрелила по нему из маузера.

Танки били по нам в упор. Я стрелял из последней пушки. У пушки кончились снаряды, шесть расчетов было выбито, адъютанта убили. Немцы подскочили к орудию, я прыгнул с обрыва в болото, метров с девяти, там осока высокая. Снаряд ударил в ногах и всего завалил грязью. Сверху на обрыве сидели немцы, а я то терял сознание, то слышал, что говорили. Отовсюду еще доносились выстрелы.

Уже в темноте с двумя бойцами выполз наверх, на следующий обрыв. Там нашли еще четырех человек, потом набралось двадцать. День пересидели в подсолнухах. <…> Набралось сто двадцать человек с оружием, и переплыли через Дон. Утонуло восемь человек. Днем шли группами по азимуту. Ночью собирались. У меня температура была до сорока. Новый мой адъютант Вася Худобкин фельдшер, акушер; он должен был женщин лечить, а ему пришлось мужчин. Но он больше немцев убил, чем наших вылечил. И через Дон переплыл без штанов, но с автоматом…

После переправы через Дон я собрал шестьсот человек с оружием, и мы еще с 16 по 25 августа держали оборону под Алексеевкой. А потом со 2 по 6 сентября дрались под Сталинградом. После этого осталось от дивизии сто шестьдесят человек.

Для себя лично еще не пожил ничего, всё для дела. Уже стареем, а еще не жили. Я сам себя не знал до боев, каков я. А теперь мне осталось только воевать, теперь мне уже никто не напишет ― «береги себя». Я ни о чем не думаю, я только думаю, чтобы умереть в Киеве…»

Последние слова не являются ошибкой ― Утвенко родом из-под Киева. Думаю, этот рассказ не нуждается в комментариях.