Разгромленная фашистами Франция… Небывало жаркое лето… Вода, бессмысленно льющаяся из сломанной колонки — живительная влага, которая никому не нужна, в которую никто не верит, к которой никто не припадет губами… Летчиков отправляют на задание, кажущееся им таким же бессмысленным, как льющаяся из колонки вода, и задание из которого, они знают, им не вернуться живыми.

Во время спектаклей театра «На досках» со мной всегда происходит одно и то же: моментами я отключаюсь от происходящего на сцене и погружаюсь в образы, вдруг всплывающие в моем сознании. Так случилось и на спектакле «Зёрна».

Попусту льющаяся из колонки вода, летчики, отправленные на безнадежное задание… Все это вдруг перенесло меня в наш знойный ростовский август. Я уже не сидела в зрительном зале, а стояла на улице разморенного жарой города, в моих руках были планшеты для сбора подписей против пенсионной реформы и несколько ручек.

На первый взгляд, между мной и французскими летчиками не было ничего общего. Мое задание вовсе не казалось мне бессмысленным и уж, конечно, оно не было смертельным. И все-таки было что-то общее с творящимся на сцене действом — эти две колючие фразы, которые так часто приходилось слышать от прохожих, к которым я обращалась с призывом подписать обращение: «Всё бесполезно» и «Я не доживу».

Я отчетливо помню, как примерно после получаса сбора подписей эти фразы сливались в моем сознании воедино и порождали ощущение повисшей над страной смерти, прячущейся за яркими витринами, за деревьями ухоженных городских парков, за стеклами дорогих иномарок. «Я не доживу», — стонали дома. «Всё бесполезно», — отвечали светофоры. И, главное, эта безнадега становилась до жути логичной. Ведь если мы не доживем (не важно, до чего — до пенсии, до весны, до лучших времен, до завтрашнего дня, вообще ни до чего не доживем), то всё бесполезно. А если всё бесполезно, то стоит ли до чего-либо доживать? Этот замкнутый круг рождал во мне ярость. Я зверела, и при очередной фразе «я не доживу» у меня начинали чесаться руки — хотелось от души отхлестать произнесшего по лицу, отгоняя этим насильственным действием смерть.

Конечно, я этого не делала. «Вы сами-то верите, что реформу можно остановить?» — спрашивали люди. Я честно отвечала, что оцениваю шанс как мизерный, но считаю преступлением его не использовать. Еще я говорила, что даже если реформу примут, нельзя прекращать борьбу, — потому что в этом случае мы точно ни до чего не доживем, просто тихо помрем на своих опостылевших диванах. Люди верили мне — ведь если ты не врешь, то тебе всегда верят — и подписывали обращение. Я думаю, их первоначальные фразы «я не доживу» и «все бесполезно» были защитной реакцией, за которой скрывалась тысячу раз растоптанная, но еще живая надежда. И всё же они ведь были, эти безнадежные фразы, и от них невозможно отмахнуться.

«Скажите, сколько у летчика приборов?» — вопрошал на сцене главный герой. Вся его жизнь была игрой, и только по ночам он надеялся на встречу с Любовью, на встречу с настоящим.

Игра, если в нее играет не ребенок, а взрослый, делает человека неспособным к осознанию реальности, а значит, неспособным ни к чему: ни к любви, ни к искренности, ни к борьбе. Играя, человек бежит от самого себя, ему начинает казаться важным всё что угодно (например, количество приборов), но только не встреча с действительностью.

«Скажите, сколько сегодня я собрала подписей? Вы говорите „семь“? О нет! Гораздо больше! Сегодня я собрала их 103!» — звучало у меня в голове.

Нет! Только не это! Только не игра! И вот уже сакраментальные фразы «я не доживу» и «всё бесполезно» странным образом становятся спасительными. Они помогают осознать поселившееся в душах отчаяние, стоящее по сторону игр, в которые мы играем, спасаясь от самих себя.

Надо уметь посмотреть в глаза бездне этого отчаяния, не отвести взгляда, — а иначе смерть, так и не осознанная нами, будет возвращаться снова и снова под разными масками, пока ласково и незаметно не убьет всех нас — без какой-либо надежды на спасение.

Но что же люди? Те люди, которые после фразы «я не доживу» подписывали обращение? Они писали на бланках свои имена и адреса и ставили подписи. Совершая это незамысловатое действие, они на миллиметр — небольшое, но очень важное расстояние! — отступали от смерти.

Но реформа принята. Выходит, надежда в очередной раз растоптана? Выходит, и вправду, «всё бесполезно»? На митинге против пенсионной реформы мы показали, что это не так. Борьба продолжается. Зерна брошены в землю. Вода не должна литься бесцельно: она необходима для всходов. Надо починить колонку!