Придавая большое значение вопросу об обуздании «зоологического индивидуализма» на заре развития человечества, Семенов с крайним уважением относится к проведенному Лениным разграничению между первобытным стадом и первобытной коммуной. Трудно сказать, в какой степени Семенов действительно преклоняется перед этим ленинским разграничением, а в какой степени ему нужно защитить собственную теорию двух этапов развития человечества в доклассовый период, ссылаясь на авторитет Ленина.
Говоря о новизне проводимого Лениным разграничения между первобытным стадом и первобытной коммуной, Семенов пишет: «Прежде всего уясним, что понимал В. И. Ленин под первобытным стадом. Как видно из контекста, этим термином В. И. Ленин обозначал первую форму объединения людей, первоначальный человеческий коллектив, непосредственно возникший из предшествовавшего ему стада животных. Этот первоначальный человеческий коллектив отличался, по мнению В. И. Ленина, от стада животных. Это отличие В. И. Ленин видел в том, что первобытное стадо людей не было, как всякое стадо любых животных, чисто биологическим объединением. Если бы оно было таким объединением, то не имело бы никакого смысла говорить об обуздании им зоологического индивидуализма. Биологические инстинкты может обуздать лишь объединение, отличное от чисто биологического. Биологическое может быть обуздано лишь своей противоположностью — социальным. Процесс обуздания зоологического индивидуализма не может быть ничем иным, кроме как процессом борьбы социального и биологического. Первобытное стадо было объединением, в котором шла борьба социального и биологического, шел процесс обуздания биологического социальным. Поэтому оно никак не может быть названо чисто животным, биологическим объединением. Но по этой же причине оно не может быть охарактеризовано и как подлинно человеческий коллектив, как подлинно человеческое общество. Первобытное стадо обуздывало зоологический индивидуализм, но не могло его обуздать до конца. Полностью обуздала зоологический индивидуализм лишь первобытная коммуна».
Еще раз оговаривая необходимость перевода подобных обсуждений с формата указания на обуздание «зоологического индивидуализма» на формат, в котором будет четко оговорено, как именно этот индивидуализм обуздывался, я здесь хотел бы прежде всего подчеркнуть, что обуздание «зоологического индивидуализма» осуществлялось, по мнению цитируемого мной авторитетного советского ученого, в процессе борьбы социального и биологического. Боролись эти два типа организованности. И боролись они на этапе, когда классов не существовало и в помине.
Между тем борьба имела место, и она завершилась окончательной победой социального над биологическим в — еще раз подчеркну — доклассовый период развития человечества. Семенов пишет: «Возникновением первобытной коммуны завершился занявший весь период существования первобытного стада процесс обуздания зоологического индивидуализма, процесс борьбы социального и биологического. Первобытная коммуна является, таким образом, первой формой объединения людей, в которой был полностью обуздан зоологический индивидуализм, в которой безраздельно господствовало социальное, — первой формой чисто социального объединения, короче говоря, первой формой существования подлинно человеческого общества. Предшествовавшая возникновению первобытной коммуны эпоха первобытного стада была периодом превращения стада животных в человеческое общество, периодом становления, формирования человеческого общества. Первобытное человеческое стадо является формой, переходной между чисто биологическим и чисто социальным объединениями, является формирующимся обществом».
Тем самым утверждается, что в доклассовый период развития человечества не только шло формирование такой социальности, которая может обуздать биологическое, то есть собственно звериное начало. Нет, в доклассовый период не просто шло формирование такой социальности. Эта социальность, знаменующая собой полноценный выход из всевластия биологического, и формировалась на первом доклассовом периоде развития человечества, и сумела окончательно сформироваться на втором, опять же доклассовом, периоде развития человечества. Мне это представляется существенным, потому что одно дело — фиксировать развитие орудий труда в доклассовый период, а другое дело — фиксировать развитие в этот период аж самой социальности. Которая не только развивалась, но и сумела доразвиться до той стадии, на которой она не просто занималась большим или меньшим обузданием «зоологического индивидуализма», но и сумела этот самый зоологический индивидуализм обуздать именно полностью. И всё это — повторю еще раз — осуществлялось не в классовом, а в бесклассовом обществе, оно же — первобытная коммуна.
Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что нам, в сущности, не важно, в какой степени внимание Семенова к Ленину обусловлено требованием эпохи, а в какой степени оно продиктовано действительной ориентацией Семенова на развитие собственной теории в фарватере ленинского наследия. Нам важно другое — то, что Семенов крайне добросовестен в том, что касается этого самого ленинского наследия. А мы-то изучаем именно его. И поэтому вполне обоснованным является задействование по-настоящему крупного исследователя антропогенеза, каковым является Семенов, причем исследователя, принадлежащего к определенной советской и досоветской школе, в том, что касается отношения такого авторитета к ленинской, марксистской коммунистической теории антропогенеза на доклассовой стадии развития человечества.
Семенов проявляет предельную добросовестность в том, что касается рассмотрения ленинского подхода к развитию человека и человеческого общества в доклассовый период. Он, например, приводит цитату из рецензии Ленина на книгу А. Богданова «Краткий курс экономической науки».
И обращает внимание на то, что первым подлинно человеческим доклассовым периодом существования развивающегося общества Ленин называет первобытный родовой коммунизм. Семенов пишет: «Уже это достаточно ясно свидетельствует о том, что под первобытной коммуной В. И. Ленин понимал родовую коммуну, род, что именно родовое общество он рассматривал как первую форму подлинно человеческого общества, пришедшую на смену первобытному стаду».
Обсуждая работу Ленина «Государство и революция», написанную перед самой Великой Октябрьской революцией, Семенов обращает внимание на то, как именно ленинская концепция функционирования социума в доклассовом обществе сочетается с ленинской концепцией функционирования социума при наличии классового антагонизма.
Сопоставляя эти две формы функционирования очень разных социумов, Ленин пишет о том, что раскол общества на непримиримые враждебные классы не позволяет рассчитывать на самодействующую вооруженную организацию населения, которая могла бы избавить общество от той избыточности государственного начала, которая так беспокоила коммунистических оппонентов Ленина. А также эсеров, анархистов и других некоммунистических левых ревнителей минимизации государственного начала в условиях того или иного изживания капитализма.
Позвольте, — возражает Ленин, — но классовый раскол — это те слова, которые на нынешнем этапе из песни про минимизацию государственного начала в условиях изживания капитализма выкинуть невозможно. Вот не было бы раскола — другое дело. «Не будь этого раскола, — пишет Ленин, — самодействующая вооруженная организация населения отличалась бы своей сложностью, высотой своей техники и пр. от примитивной организации стада обезьян, берущих палки, или первобытных людей, или людей, объединенных в клановые общества, но такая организация была бы возможна».
Человек в доклассовый период не просто совершенствовал орудия труда. Он совершенствовал самого себя и общности себе подобных еще до того, как произошел раскол на классы. И тут важно не то, опережало ли развитие средств труда, они же — будущие средства производства, они же — базис, развитие форм организованности человеческого сообщества, пользующегося этими орудиями труда. Или же всё происходило в обратном порядке.
Для Богданова, скорее всего, всё происходит в обратном порядке. Для него всё на свете представляет собой формы организованности. И именно в усложнении этих форм состоит для него развитие человечества, которое опережающим или синхронизированным образом развивает орудия труда и свою организованность, позволяющую этими орудиями пользоваться.
Чем, например, была вызвана фантастически новая социальность, возникающая в связи с необходимостью обслуживать крупные ирригационные системы? Она была вызвана тем, что каналы можно рыть с помощью иных орудий труда, или же она вызвана тем, что фактически прежние орудия труда начинают применяться большими производительными коллективами, чье существование с неминуемостью должно востребовать и востребует государственность со всеми вытекающими из этого обстоятельствами? Думается, что в данном случае Богданов прав, говоря о том, что не новая мотыга породила сеть каналов в Древнем Шумере или Древнем Египте, а сбивание людей в совершенно новые общности, то есть усложнение форм социальной организованности.
Для Ленина всё обстоит иначе. Сначала, говорю условно, новая мотыга, а потом — сеть каналов, которые такой мотыгой вырываются, а после вырывания требуют государственного управления невероятно сложным для той эпохи ирригационным хозяйством.
Но нам здесь не так важно, кто прав — Богданов или Ленин. По мне, так когда-то прав Богданов, а когда-то — Ленин. Но, повторяю, не это главное. Главное — то, что человечество в доклассовый период с невероятной стремительностью, ошеломительным образом развивает одновременно и орудия труда, и общественную структуру, и, наконец, свою человечность.
Что такое история? Это направленное развитие сущностных сил человечества: техники, всего, что эту технику совершенствует, общественных структур и самого человека. Такое направленное развитие человека и человечества, развитие буквально ошеломляющее, неслыханное по своей, конечно же, относительной стремительности и глубине, существует на определенном этапе при полном отсутствии классовой борьбы. Классовой борьбы еще нет, потому что нет классов, а история уже существует. Именно в этом марксистский подход. Потому что представители других направлений могут сказать, что классы были всегда. Они не только могут сказать подобную ахинею, они вам ее и скажут. Но марксисты так сказать не могут. Потому что именно они, начиная с самого Маркса, заявили о том, что классов в начальный период человечества не было, а развитие человечества было, причем о-го-го какое. Значит, именно для марксистов нет знака равенства между направленным развитием человека и человечества, то есть историей, — и классовой борьбой. Или, может быть, марксисты могут называть историей не направленное развитие человека и человечества, а что-то другое? Так ведь не могут.
Маркс и Энгельс в «Святом семействе» тут все гвозди вбили по самую шляпку: «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека».
Я-то мог бы возразить по поводу того, в какой степени история не есть особая личность. И я бы возразил, если бы в мою задачу входила полемика с Марксом и Энгельсом. Но в данном случае, на данном этапе развертывания данного исследования, у меня нет никакого желания заниматься этой полемикой. Я занимаюсь прямо противоположным — показываю, в какой степени классиками марксизма-ленинизма осознана несводимость истории к классовой борьбе.
То есть в классовом обществе характер направленного развития деятельности преследующего свои цели человека, то бишь истории, во многом обусловлен классовой структурой общества. Но так происходит только в классовом обществе. А человек не сформирован подобной классовостью, он чем-то другим сформирован. И человеческая история, то есть направленное усложнение бытия человека и общества, тоже не классовостью сформирована. И когда мы говорим, что всё это носит на любом этапе развития человека и человечества не только классовый характер, мы не уклоняемся от марксизма-ленинизма, а движемся строго в его фарватере. Еще раз подчеркну — такой фарватер задает именно марксизм-ленинизм с его подходом к доклассовому развитию человека и человеческого общества. Хотите всё свести к классам — изобретайте свои учения, но не упоминайте всуе Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, марксистско-ленинское учение в целом. И никакие ваши ссылки на Троцкого тут не помогут. Потому что в этом смысле Троцкий — тоже марксист.
Владимир Капитонович Никольский (1894–1953) — один из первых русских и советских специалистов по первобытной истории. Он — безусловный авторитет в том, что касается этой самой первобытной истории. Причем деятельность Никольского как советского исследователя данной проблематики приходится, в отличие от деятельности Семенова, именно на ленинско-сталинский период советской истории. То есть на период, когда к чистоте марксизма-ленинизма относились очень трепетно.
В своей статье «Первобытно-коммунистическая формация», написанной в 1933 году, Никольский впервые посягнул не на авторитет Маркса, Энгельса, Ленина и других классиков марксизма-ленинизма, а на авторитет того Моргана, чьими сведениями эти классики не могли не пользоваться по причине осмысления ими конкретных научных материалов своей эпохи.
Никольский в своей статье написал: «Объединяя в одно целое указания основоположников марксизма-ленинизма, мы должны принять длительный переходный период — первобытно-стадное состояние — от животного мира к первобытному… Это — зародышевый, утробный период первобытного коммунизма… Первобытно-стадная экономика характеризуется борьбой двух укладов — осколка, конечно, измененного, от звериного мира и первобытно-экономического уклада, создаваемого новыми отношениями, активным приспособлением к природе, трудом, формирующим человеческое общество. Победа первобытно-коммунистического уклада и ликвидация им остатков звериных отношений и есть переход к первобытному коммунизму… Переходный период кончится, когда кончится промискуитет; и только тогда начнется первобытный коммунизм, только тогда сформируется первобытно-коммунистическая формация».
Промискуитет — это полная беспорядочность половых отношений на самой низкой ступени первобытного человеческого общества. Являлся ли он действительно древнейшей формой взаимоотношения полов, как это считалось в эпоху Никольского, вопрос отдельный. Но то, что человечество развивалось через обуздание полового и пищевого инстинкта (причем ученые спорят, какое обуздание было тут первым и основным) можно принять в качестве некоего первого приближения. Потому что настоящей ясности в вопросе о том, как именно человечество развивалось, выводя себя за рамки чисто животной инстинктивности, нет и поныне.
Но на каждом этапе развития марксистско-ленинской теории антропогенеза постоянно говорится о том, что в основе антропогенеза и развития сформировавшегося полноценного предклассового общества лежит уж никак не классовая борьба. Что именно лежит в основе этого — другое дело. Но только не классы. Потому что их, повторю в десятый раз, еще нет. И в этом «еще нет» — суть марксизма-ленинизма, суть марксистско-ленинского исторического материализма. Если нет этого «еще нет», то нет Маркса, марксизма, коммунистической доктрины в ее марксистском варианте.
Я не стал бы всё это так подробно рассматривать, если бы не два обстоятельства.
Первое является относительно мелким, но существенным. Оно состоит в том, что нынешние полудикие леваки, то ли не читавшие вообще Маркса, Энгельса, Ленина, то ли как-то очень специфически их читавшие, и впрямь вознамерились, будучи людьми достаточно дикими и достаточно наглыми, низвести весь марксизм к классовой борьбе. Причем делается это с очень ясными целями, каковыми является предельная девальвация всего, что связано с народом и государственностью, а также с историей, творимой народами при помощи государственности.
Второе является наиболее крупным. Если и впрямь человечество стремительно развивалось в доклассовый период, и в таком развитии суть истории, то надо эту суть раскрыть. И присмотреться к тому, каково ее значение для современного человечества. Не раскроем эту наидревнейшую суть — не поймем ее нынешнего значения. Не поймем его — никакого будущего у марксизма и коммунизма не будет.
Поэтому, разбирая так подробно азы, я, конечно же, преследую одновременно и политические, и фундаментально научные цели, они же — цели мировоззренческо-стратегические. Потому что в марксизме и коммунизме научное и мировоззренческое если не тождественны, то, по крайней мере, находятся в глубочайшем симбиозе. И в этом для меня непреходящая ценность данного мировоззрения и данной теории.
Мне бы не хотелось углубляться в ту полемику, которая шла в советский период между различными концепциями антропогенеза. А также в ту полемику, которая развернулась между советскими и западными концепциями этого самого антропогенеза. Всё, что в данном случае существенно, — это глубина и масштабность доклассового развития человека и человечества. И тут, конечно, надо признать различие между окончательным выделением полностью сформированного человека и тем, как этот полностью сформированный человек функционировал в дальнейшем, по сути, лишь слегка шлифуя эту свою, фактически уже полную, сформированность.
Семенов пишет: «Человеческое общество, по мнению Ф. Энгельса, не возникло сразу с изготовлением первых орудий труда, с появлением первых людей, людей формировавшихся. Оно возникло лишь с готовым человеком. Предшествовавшая возникновению готового человека эпоха была не только периодом формирования человека, но и периодом формирования человеческого общества. Формировавшиеся люди жили в формировавшемся обществе».
Далее возникает вопрос о том, чем именно является период становления чего бы то ни было. Является ли он концом чего-то прежнего или началом чего-то нового. Обсуждая это, Семенов вводит достаточно принципиальное положение. Он пишет: «Прежде всего следует отметить, что взгляд на эпоху становления той или иной общественной формации как на первый этап развития данной формации не является полностью оправданным даже в применении к зрелому человеческому обществу. Эпоха становления классового общества, например, большинством историков-марксистов рассматривается не как начальный этап развития первой антагонистической формации, а как последний этап эволюции бесклассового общества, первобытной формации».
Но одно дело — смена способов исторической самореализации сложившегося человека (тут проблема различия между концом старого и началом нового этапа этой самореализации может решаться по-разному), и другое дело — складывание этого самого человека. Это складывание человека на много порядков более ошеломительно, чем то, как именно реализовывал себя уже сложившийся человек.
Обсуждая эту ошеломительность, Семенов настаивает на том, что «процесс становления родового общества качественно, принципиально отличается от процессов становления рабовладельческого, феодального и других обществ. Процесс становления феодального, например, общества есть процесс изменения сложившегося готового человеческого общества, есть процесс смены одной конкретно-исторической формы существования человеческого общества другой его конкретно-исторической формой. Становление общественного бытия и сознания феодального общества есть процесс изменения уже существующего общественного бытия и общественного сознания. Становление феодального базиса и надстройки есть процесс смены одних базиса и надстройки другими базисом и надстройкой. То же самое можно сказать и о процессах становления рабовладельческого, капиталистического и коммунистического обществ».
Иными словами, есть разница между оформленной уже социальностью и антропологичностью и тем, как социальность и антропологичность выделяются из зооциума. Для того чтобы человек мог двигаться в определенном направлении, он должен сложиться в качестве человека. То же самое касается и общества. После того как человек и общество сложились, их болезненное восхождение уже являются производными от этого складывания. А до того как человек и человеческое общество сложились, имеет место неизмеримо более сложное и загадочное таинство подобного складывания.
Сравнивая движение сложившегося человека и общества по лестнице развития с этим самым складыванием человека и общества, в рамках которого идет примеривание к будущему восхождению по этой лестнице, Семенов настаивает на том, что нельзя приравнивать переход с одной ступени лестницы на другую к тому, что можно назвать обнаружением наличия этой лестницы, потребностью в подходе к лестнице, прекращением движения по горизонтали и возникновением потребности встать на первую ступень данной лестницы. Семенов настаивает на том, что «становление бытия и сознания родового общества не представляет собой процесса изменения уже существующих общественного бытия и общественного сознания. Процесс становления бытия и сознания родового общества есть процесс становления самих общественного бытия и общественного сознания как таковых. Становление базиса и надстройки родового общества представляет собой не смену одних базиса и надстройки другими базисом и надстройкой, а процесс становления базиса и надстройки человеческого общества как таковых. Процесс становления родового общества качественно отличается от становления рабовладельческого, феодального и других обществ, ибо является процессом не изменения сложившегося человеческого общества, не превращения одной конкретно-исторической формы существования человеческого общества в другую конкретно-историческую форму его существования, а становления самого человеческого общества как такового».
В связи с этим возникает вопрос о той сокровенной сути человечности, она же — некое «вот возьму и…».
«Вот возьму и выделюсь из природы».
«Вот возьму и подойду к лестнице».
«Вот возьму и сделаю первый шаг, встав на первую ее ступень».
Подобное «вот возьму и…», конечно, существенно отличается от последующего «сказавши А, скажу Б — встав на первую ступень, встану на следующую». Тут-то в каком-то смысле уже делать нечего. Не будешь становиться на вторую ступень — упадешь с первой и разобьешься. А уж с последующих ступеней упадешь так, что разобьешься в мелкие дребезги. Да, сейчас всерьез замыслено такое падение назад в зооциум. Но это бесконечно мрачный и одновременно беспредельно авантюрно-тупиковый замысел. А в мало-мальски нормальной ситуации даже помыслить о том, чтобы полететь вниз в зооциум с бог весть какой ступени восхождения по лестнице, невозможно.
Так не является ли только что описанное мною «вот возьму и…» чем-то очень прочно связанным с родовой сущностью человека в ее марксистском понимании? Ответить на этот вопрос необходимо и в рамках понимания подлинного существа марксизма, и в рамках развития марксистской теории в условиях нынешней зловещей готовности господствующего класса сбросить человечество с той лестницы, по которой оно до сих пор восходило определенным образом. Притом что чудовищные издержки этого восхождения — ничто по сравнению с замысленным нисхождением, оно же — катастрофическое возвращение к тому «зоологическому индивидуализму», по поводу которого развернулся уже описанный мною выше спор Ленина с Горьким.
(Продолжение следует.)