Летняя школа движения «Суть времени», проведенная в 2016 году, была шестой по счету. До какого-то момента мы публиковали все материалы летних и зимних школ. А потом перестали. Не потому что материалы стали хуже, а по совсем другим причинам, понятным каждому, кто когда-либо занимался долгим и мучительным созданием дееспособных структур.

На каком-то этапе этого создания ты обязательно начинаешь вводить в оборот разделение между тематикой, обсуждаемой внутри складывающейся структуры, и всем тем, что предъявляется обществу в виде разного рода публикаций.

Таков железный закон формирования дееспособных структур. Подчеркну еще раз, что не создавал, не создаю и не буду создавать так называемых «закрытых» структур, причем не только противозаконных (к таковому отношусь с презрением и отвращением), но и пресловутых «элитно-респектабельных» (закрытых клубов et cetera). И что упомянутый мною закон формирования дееспособных структур относится к чему угодно — к формированию серьезного спортивного начинания, театра, научной школы. И уж тем более к формированию серьезного общественно-политического начинания, сколь угодно открытого, законопослушного и так далее.

При любом таком формировании из так называемой «избы», то есть формируемой структуры, перестаешь на определенном этапе выносить не только «сор», но и так называемую «внутреннюю кухню». А зачем ее выносить, если она является твоим достижением и тем более чем-то вроде открытия? Ты ведь когда это всё выносишь, не просто теряешь авторские права — на них-то наплевать. Ты рискуешь передать нечто очень важное в любые руки, в том числе и в руки тех, кто против тебя воюет, и в руки тех, кто хотел бы использовать твои открытия во зло.

Итак, мы со временем перестали сообщать всю информацию о своих школах, что называется, «городу и миру». Поэтому всё, о чем я могу проинформировать читателя газеты, — это то, что Шестая Летняя школа была намного успешнее, чем все предыдущие. И это полностью осознает каждый ее участник.

В силу вышеизложенного читателю придется поверить мне на слово. А также поверить тому, что мне в высшей степени не свойственно преувеличивать результаты работы по созданию тех или иных структур. Скорее уж я буду преуменьшать результаты, чем их преувеличивать.

Но есть определенного рода материалы наших школ (летних, зимних и так далее), с которыми мы чем дальше, тем больше будем знакомить читателя. Это — доклады слушателей Школы Высших Смыслов, представляемые на рассмотрение вышеназыванных школ (являющихся по сути своей нашими съездами, конференциями, мозговыми штабами, коллективными тренингами и так далее).

Создание Школы Высших Смыслов было одним из самых наших рискованных начинаний. Потому что не было никаких гарантий того, что это начинание будет воспринято его участниками, что называется, на полном серьезе. Представляемые читателю материалы говорят, что гарантий таких не было, но по факту серьезность есть. А раз она есть, то есть и то, что она порождает, — качество материалов.

Качество говорит само за себя. Опять же, не хочу ничего преувеличивать. Есть то, что есть. Но это «то, что есть» мне лично как ректору этой самой Школы не приснилось бы пару лет назад даже в самом радужном сне.

И это вдохновляет. Причем, не только потому, что любой позитивный результат неких начинаний не может не вдохновлять. И не только потому, что позитивный результат данного начинания был крайне маловероятным. А достижение того, что маловероятно, должно тем более вдохновлять. Нет, дело совсем в другом. И это «совсем другое», оно же — цель создания Школы Высших Смыслов — мне хотелось бы в этом номере обсудить немного подробнее.

Начну издалека.

Одна из активных молодых участниц движения «Суть времени» в разговоре со мной справедливо негодовала по поводу упаднических настроений в постсоветском российском обществе: «Сколько можно ныть по поводу того, что и этого нет, и этого. Если чего-то нет, а это до зарезу необходимо, то надо не ныть, а восполнить недостаток того, что так необходимо. Чего-то нужного для общества нет, ну так это нужно добыть».

Полностью разделяя эту позицию, находясь полностью на стороне тех, кто категорически не хочет предаваться унынию, я считаю необходимым оговорить, что уныние — это плохо. Но шапкозакидательские настроения — немногим лучше.

Шапкозакидательство... Крымская война между Россией и турецко-французско-английской коалицией началась высадкой экспедиционного корпуса коалиции на территории Крыма. Высадка произошла 14 сентября 1854 года в Евпатории. Войска коалиции двинулись к Севастополю. На полпути к Севастополю им перекрыла дорогу русская армия, возглавляемая генерал-адъютантом князем Александром Сергеевичем Меншиковым. Меншиков выбрал для встречи противника левый берег реки Альмы.

В сражении на реке Альме, этом первом крупном сражении Крымской войны, русская армия потерпела поражение. Это оправдано целым рядом обстоятельств — численным превосходством врага, уровнем его вооруженности, сделанными русским командованием многочисленными ошибками. Впрочем, по поводу каждой из этих ошибок идут длинные затяжные дискуссии, некоторые из авторитетных военных историков вообще отрицают ошибочность действий русского командования и подчеркивают героизм солдат и офицеров, высокую эффективность отпора превосходящим силам противника, позволившую сорвать взятие Севастополя. Но я здесь не Крымскую войну хочу обсуждать, а всего лишь одно высказывание, которое приписывают командиру 17-й дивизии армии Меншикова генерал-лейтенанту Василию Яковлевичу Кирьякову (1800–1862).

Наш великий историк Евгений Викторович Тарле в своей книге «Крымская война», описывая обстоятельства, породившие это высказывание, сообщает читателю, что «генерал Кирьяков получил от Меншикова перед битвой 20 сентября самое трудное и ответственное поручение: стоять на левом фланге, у подъема с моря и встретить неприятеля батальным огнем, когда неприятельский авангард начнет восходить на высоту».

Далее Тарле сообщает, что генерал Кирьяков с дежурным оптимизмом пообещал начальству, что он на подъеме с моря с одним батальоном «шапками забросает неприятеля». Тарле пишет: «Вот кто первый пустил в оборот в Крымскую войну это памятное выражение. Но начальник меншиковской канцелярии (штабом это учреждение кн. Васильчиков решительно отказывался называть) генерал Вунш, с укоризной вспоминая об этих словах Кирьякова и уличая дальше Кирьякова в безобразном ведении дела, забывает о преступном легкомыслии своего шефа Меншикова, знавшего, что такое Кирьяков и решившегося дать ему чуть ли не центральную роль в первом боевом столкновении с армией союзников».

Итак, Кирьяков, если верить Тарле (а уж кому верить, как не ему), пустил в оборот выражение «шапками закидаем», от которого и образовано обсуждаемое мною «шапкозакидательское» настроение.

Несколько слов о том, что конкретно породило кирьяковское отношение к делу. Тарле, ссылаясь всё на того же Вунша, сообщает об этом так: «Французские стрелки беспрепятственно взбирались уже на оставленную генералом Кирьяковым позицию и открыли по нас штуцерный огонь... Проскакав еще некоторое пространство, мы встретили генерала Кирьякова в лощине, пешего».

Далее Тарле сообщает о том, что, по свидетельству очевидцев, от Кирьякова невозможно было добиться внятного объяснения случившегося, и он отвечал лишь: «Подо мной убита лошадь».

Что французы выдвинули на брошенную без всякой борьбы Кирьяковым позицию свою мощную артиллерию и оттуда стали громить уже правое русское крыло.

И что именно позорная, по сути, необъяснимая сдача Кирьяковым, пообещавшим противника шапками закидать, жизненно важных для русской армии позиций, привела к поражению русских под Альмой.

Ну вот... Хотел всего лишь обратить внимание на пагубность не только уныния (по мне, так оно пагубнее всего остального), но и его антипода, именуемого «шапкозакидательские настроения», а вместо этого углубился в то, что можно называть и этимологией (наука, изучающая происхождение слов), и историческим контекстом.

Но с другой стороны, к чему привело бы оперирование словом без этого самого контекста? Ну сказал бы я о пагубности шапкозакидательских настроений, о недопустимости ложного оптимизма, лихачества... И что? Сказав это в отрыве от приведенного экскурса, я проявил бы в лучшем случае солидную рассудительность, а в худшем — некое антимолодежное ретроградство. А приведя те данные, которые изложены выше, я могу с иной энергией обсуждать это самое шапкозакидательство. Сказав горячей молодежи, справедливо негодующей по поводу уныний разного рода, следующие остерегающие достаточно решительные слова:

«Врубитесь по-настоящему в существо этого самого шапкозакидательства! Осознайте, что никакая героичность обороны Севастополя не искупает полностью позора проигрыша Россией Крымской войны, позора уступок, к которым привел этот проигрыш. И что в фундаменте этого проигрыша — сочетание обещаний шапками закидать и позорно-бездарных трусливых действий. При том, что шапкозакидательство и позорная трусливость, а главное — бездарность реальных действий между собой теснейшим образом связаны».

О недопустимости какого шапкозакидательства я говорю в данном случае?

Россия находится в состоянии особой войны с очень мощными силами. Эта война, пока что осуществляемая далеко не худшим образом, ведется в ситуации, мягко говоря, неокончательной деколонизации России, ввергнутой в колониальное по факту состояние распадом СССР, и тем, что за этим последовало. Нельзя вести победительную войну, хотя бы и мягкую (или гибридную), с очень мощными силами, не произведя окончательной деколонизации страны. То есть не победив до конца в том, что можно назвать пусть мягкой, пусть почти невидимой, но вполне реальной национально-освободительной борьбой. А победить в такой (согласен, что очень нетипичной, но, повторяю, вполне реальной) национально-освободительной борьбе можно, только имея в качестве локомотива этой борьбы достаточно профессиональную и одновременно патриотически накаленную национальную интеллигенцию.

Можете самым тщательным образом проверять этот мой тезис — мировой опыт действительно говорит о том, что в национально-освободительной борьбе побеждали только в случае наличия профессиональной и патриотически накаленной интеллигенции. Тут хоть индийский опыт, хоть китайский, хоть латиноамериканский, хоть любой другой.

Согласен с тем, что Россия не вполне колония. Или, по крайней мере, крайне нетипичная колония даже с учетом всего, что произошло за последние 30 лет. Но я уже подчеркнул в этом своем анализе, что сегодня всё, вращающееся вокруг темы «мы и национально-освободительное движение», нетипично или даже атипично, но при этом реально.

Так что не надо цепляться за отдельные отличия России, обладающей ядерным наследством СССР и еще много чем из того, чего лишены классические колонии, от этих самых колоний. Никто и не проводит параллель между Россией и классическими колониями. Тем более, что в XXI веке классического колониализма вообще не существует. Он понемногу пытается вернуться на историческую сцену, но пока лишь пытается.

Давайте десять раз оговорим, что всё неклассично, нетипично, атипично, нелинейно, а после этого признаем, что это ненамного меняет существо дела.

Оговорив всё это, я хочу сформулировать два тезиса.

Тезис № 1. У России на сегодня нет полноценной профессиональной патриотически накаленной национальной интеллигенции (естественно, что о национальной интеллигенции я говорю, используя слово «национальная» так, как его используют во всех странах от Индии до Франции, Великобритании и Латинской Америки).

Ее отсутствие для меня очевидно. Есть отдельные представители сопротивляющейся интеллигенции, есть мелкоочаговые структуры, состоящие из представителей такой интеллигенции. Но самой интеллигенции как социальной группы — в нужном виде не существует.

Тезис № 2. Еще хуже дело обстоит с той частью интеллигенции, которая должна заниматься разного рода интегральным, целостным, системным (тут не в конкретных названиях дело) осмыслением вызовов и ответов. Это совсем микроскопическая часть совокупной интеллигенции (в которую должна быть включена и наша технократия), и это страшно малая часть даже той интеллигенции, которая существует отдельно от технократии и привычно именуется словом «гуманитарная».

Гуманитариев вообще меньше, чем технократов. Но тех гуманитариев, которые должны заниматься трансдисциплинарным (еще одно слово в дополнение к словам «интегральное», «целостное», «системное» и т. п.) осмыслением вызовов и ответов, — в тысячи раз меньше, чем гуманитариев. Да, они, эти трансдисциплинарщики то бишь, и не являются гуманитариями в строгом смысле этого слова.

Но несмотря на малое число таких особых представителей интеллигенции, эти представители, всегда образующие более или менее компактную группу, крайне важны для того, что можно называть и национальным освобождением, и национальным возрождением, и национальным сопротивлением, и как угодно еще (см. оговорки, сделанные мною выше по поводу атипичности ситуации с мета- пара- квазиколонизацией России в постсоветский период).

Так вот, эта малая компактная группа, существовавшая в СССР, оказалась полностью разгромленной в постсоветскую эпоху. В подавляющем своем числе ее высококвалифицированные представители либо спились, либо сошли с ума, либо преждевременно покинули этот свет, либо занялись разного рода поденщиной, либо перешли в бредовое квазиинтеллектуальное состояние, либо (и это чаще всего) перебежали на сторону противника.

Каковы выводы, вытекающие из этих двух моих тезисов? Они очевидны.

Вывод № 1. Поскольку победить надо, а слагаемого под названием «интеллигенция необходимого качества» нет, и поскольку это слагаемое для победы абсолютно необходимо, — надо создавать интеллигенцию необходимого качества.

Вывод № 2. Поскольку нет столь же необходимой узкой группы качественных осмыслителей особых нынешних вызовов и проектировщиков ответов на эти вызовы — эту группу надо создавать.

А какие еще могут быть выводы? Мы же не хотим сдаваться. Мы вообще этого не хотим. И мы уж тем более не хотим этого потому, что никаких Парижских, а потом Берлинских конгрессов с нами, если мы проиграем, никто проводить не будет. Чай, не эпоха Крымской войны. Не верите? Почитайте особо яростных представителей враждебного лагеря — «только Нюрнберг и полное разделение страны».

Ну, а что такое Нюрнберг и полное разделение страны? Это не страшный удел Германии, оправданный, в отличие от нашего случая, безусловной инфернальностью нацистского зла, но не являющийся в силу этого менее унизительным и губительным для народа и страны. Это просто ликвидация — и народа, и страны. Так что мы вообще не имеем права не выстоять, и мы вдвойне не имеем права по только что изложенным мною особым обстоятельствам.

А значит отсутствующее должно быть СОЗДАНО. Подчеркиваю, даже не выращено, а СОЗДАНО. На органическое выращивание времени нет. Его альтернатива называется социокультурное конструирование. И эта не лучшая альтернатива для нас безальтернативна, прошу прощения за тавтологию.

Меня спросят: «А чем такое Ваше «надо создать» отличается от шапкозакидательства, которое Вы только что разнесли, что называется, в пух и прах?»

Отвечаю: «Религиозной верой в труд, отвращением перед любыми проявлениями шапкозакидательства, сознанием почти что невозможности осуществления своего начинания и сознанием того, что подобное «почти» может быть использовано только в случае наличия крайне мощной и крайне сосредоточенной воли».

Еще раз — есть шапкозакидательство, и есть то, что ты, особо ненавидя шапкозакидательство и остро понимая унизительную негативность его последствий, осуществляешь вблизи от этого самого шапкозакидательства при беспощадно проводимой линии на отрицание оного.

Предлагаемые читателю доклады Школы Высших Смыслов — это продукты описанного мною выше нешапкозакидательского отношения к чему-то почти невозможному, но при этом осуществляемому. Осуществляемому, конечно же, еще в недостаточной степени, но ведь осуществляемому. При том, что дорогу осилит идущий.

До встречи в СССР!