Рассказ. Продолжение. Начало в № 478

Впереди была вершина Мамаева кургана, «Родина-мать зовет». Здесь, на площади перед последним подъемом, народу было меньше. Люди собирались в небольшие группы, отходили в сторону, присаживались, хором запевали что-то. Такие компании были словно небольшие очаги, у которых хотелось задержаться, погреть душу песней и привнести в общее пламя свой скромный огонек. Но для этого еще не наступило время ― они должны были подняться на вершину кургана.

Пашка уже не сидел у отца на плечах. Он шел сам, и даже мать не держала его за руку. Голова его была постоянно запрокинута вверх, взгляд устремлен в небо, туда, где возвышалась, словно над всем миром, «Родина-мать». Ее исполинская, но в тоже время легкая, изящная фигура вся устремлялась вперед, позади нее развевалось одеяние, и рука, сжимающая меч, была вскинута ввысь. Лицо ее призывало на бой.

Они шли по последнему пологому склону, поросшему свежей зеленой травой, ровному, как склоны пирамиды. Вдоль дорожки из земли поднимались плиты ― могилы героев битвы. Пашка то смотрел на них, то опять устремлял взгляд вверх, туда, где над ними раскинула руки «Родина-мать». Отец читал надписи на плитах: офицеры, рядовые, медсестры, рабочие-ополченцы; возле некоторых могил они останавливались, и отец рассказывал что-то. В голове у мальчика вспыхивали яркие образы.

Вот суровый подросток лет тринадцати, не больше. Медленно и грозно ползут среди руин танки, а он долго и напряженно крадется к ним, чтобы бросить гранату. Он почти у цели. Вдруг подлая свинцовая очередь прошивает его… Из последних сил мальчишка бросает себя под танк. Он не думает о смерти, о героизме, просто нужно сейчас одно: подорвать головной танк, иначе наших сомнут. Взрыв. Темнота. И выигранный час для его батальона.

Вот юная тоненькая медсестра. Ночью она выволакивает израненных, изорванных пулями и осколками, еле живых бойцов из окопов, тянет их с неимоверным трудом, одного за другим, плачет, скрипит зубами и стонет, но тянет. Хрупкая девушка и грузные полуживые солдаты… Главное дотащить до машины ― в ней их отвезут к спасительной переправе. А она снова пойдет туда, где совсем недавно рвали землю снаряды, где царили огонь, железо и смерть…

Пашка шел, слушая отца, и видел всё это каким-то внутренним взором, словно иную, глубинную суровую реальность, которую лишь прикрыл на время этот мирный весенний день. Так они поднимались всё выше к вершине кургана, завороженные неведомыми чарами, царившими в этом месте. Все трое чувствовали что-то… странное. То, чего прежде не было в их жизни.

Наконец они были на вершине. «Родина-мать» здесь грозно нависала над ними, словно туча. Зато было видно весь город и Волгу, и даже больше ― уходящий вдаль, до самого горизонта, густой заволжский лес. Самые большие дома отсюда казались игрушечными, а люди ― и вовсе букашками. Некоторое время они просто стояли так и смотрели вниз. Прохладный ветер трепал им волосы и одежду, слезил глаза, но они не уходили. Каждый обращался мыслями к своему сокровенному и жадно вбирал в себя происходящее здесь и сейчас, на этой вершине, в эти мгновения. Позже все они будут хранить в памяти этот день, как реликвию. Чтобы возвращаться к нему в минуты горя и радости, в поисках силы и правды.

***

Они сидели в парке, разбитом сразу за монументом, на плоской природной вершине кургана. Тень от ухоженных деревьев приятно ласкала разгоряченные солнцепеком головы. Рядом с ними образовался сам собой небольшой концерт, и семья с радостью влилась в ряды его зрителей. Дедушка залихватского вида играл на гармони песни военных лет, рядом с ним стояла небольшая банка для мелочи, но видно было, что гармонист старается не ради денег ― он так же, как и все вокруг, был охвачен необыкновенным настроением этого майского дня.

Гармонист играл разные песни ― известные, и тогда слова подхватывали все зрители и получался небольшой хор. Но выбирал и редкие ― тогда все слушали его немного скрипучий голос, молча покачиваясь в такт мотиву. Когда он играл вальсы, в круг выходили две-три пары и начинали кружиться в танце. Один раз даже выскочила маленькая девочка в защитной гимнастерке и стала отплясывать «Смуглянку».

Это был очень теплый, душевный концерт, но Пашке всё же стало немного скучно. Пообещав родителям, что не уйдет далеко, он начал с интересом исследовать парк. Парк был, конечно, необычным. То тут, то там видны были памятники, чуть ли не каждое дерево было посажено какой-нибудь делегацией, о чем сообщала специальная табличка. Вдруг Пашка увидел чуть поодаль тенистое место, скрытое от невнимательных глаз раскидистыми ветвями. Там на старенькой деревянной лавочке сидел одинокий старик. Он не был похож на ветеранов, которых Пашка видел сегодня на параде ― всего одна медаль была на его поношенном сером пиджаке. Руки опирались на потертую трость.

― Мальчик, ― позвал он. ― Поди сюда, внучок.

Пашка поначалу сомневался, ведь ему настрого запретили общаться с чужими людьми, но это был всего лишь пожилой дедушка, что может случиться плохого? И потом, вдруг ему нужна помощь? Мальчик оглянулся на покинутый им концерт ― там играл очередной вальс, его родители кружили по «сцене», и им явно было не до него.

Пашка быстрым шагом направился к дедушке.

― Здравствуйте! ― он вовремя вспомнил, что ему утром наказал отец. ― С праздником вас, с Днем Победы!

― Спасибо, внучек, ― дедушка улыбнулся, ― как тебя зовут?

― Пашка.

― Пашка? Павел, значит. А меня ― Иван, по-твоему будет Ванька, ― старик хрипло рассмеялся, но его смех быстро перешел в кашель. Паша обратил внимание, что у дедушки были странные белесые глаза ― они смотрели на мальчика, но в то же время как будто сквозь него.

― Ты что же, с родителями пришел?

― Да, они во-о-он там сейчас танцуют, ― мальчик вытянул руку в направлении гармониста. Оттуда всё еще доносился вальс. Пашка обратил внимание, что дедушка не посмотрел вслед за его рукой. У него промелькнула догадка.

― Празднуете. Это хорошо. Праздник славный… Это хорошо, что сейчас так празднуют… ― вдруг улыбка почему-то исчезла со стариковского лица, оно стало серьезным, даже немного мрачным, словно каменным, совсем как на тех скульптурах, что Паша видел сегодня.

― Хорошо празднуют, ― тихо повторил старик и замолчал.

Мальчик не понимал, почему дедушка стал вдруг мрачным. Он ждал, когда тот снова скажет что-то. Начать разговор первым Пашка робел. Но молчание еще больше угнетало его. Не дождавшись, он набрался смелости и спросил сам:

― Дедушка, а вы… ветеран?

― Ветеран? ― старик словно опомнился, слегка повернул голову к мальчику, но глаза его смотрели так же невидяще. Пашка окончательно уже уверился, что дедушка слепой. «Но как он тогда увидел меня?» ― не мог понять мальчик.

― Да, можно и так сказать, ― старик снова помолчал. ― Слушай, внучек, давай я тебе гостинец подарю, особый.

― Гостинец? ― мальчик не знал, можно ли ему брать что-нибудь у этого дедушки, но ему очень хотелось. ― А что за гостинец?

― А вот, возьми на память о нашей встрече, ― старик снял с пиджака единственную медаль и вложил в маленькую мальчишескую руку.

― Зачем, это же ваша, не надо!

― Ничего, мне она уже ни к чему, а вот тебе ― другое дело. Возьми, возьми, не стесняйся! ― старик, почуяв сопротивление, легко убедил Пашку ― в эти недолгие мгновения в нем будто проснулась сила, лицо преобразилось, стало свежее и моложе.

― Это тебе, внучек, в жизни пригодится. Ну иди, тебя уже родители, наверное, ищут. Давай мигом к ним!

Мальчик обернулся и действительно увидел вдалеке мать. Она искала его глазами, не могла найти, и с каждой секундой на ее лице появлялось всё больше тревоги.

― А вы?

― А что я? Я тут останусь. Буду сидеть, думать… такая у меня теперь работа! ― дедушка снова засмеялся сквозь кашель, ― ну давай, беги, пока не отлупили.

Пашка постоял немного в нерешительности, сжимая в руке медаль. Наконец он решил, что и правда скоро наживет неприятностей, и нужно бежать.

― До свидания! Спасибо за подарок! ― и, не дождавшись ответа, он по-мальчишески скоро рванул к месту концерта. Старик не проводил его взглядом, лишь направил лицо в ту сторону, где только что был мальчик. Некоторое время он просто молча сидел, а затем тихо, почти про себя, промолвил:

― Давай, Пашка… Павел, до встречи.

***

Мальчик возник перед родителями как-то сразу, почти мгновенно. Стоял, запыхавшийся, с виноватым и ожидающим видом.

― Ты где был?!

Пашка видел, что родители рассержены, и решил вывалить все разом.

― Мам, пап, я рядом был, во-о-он за теми деревьями, меня дедушка позвал, ветеран, он слепой, по-моему, он меня спрашивал, а потом медаль подарил ― вот! ― и он протянул на ладони серебряный кружок.

― Мы что тебе говорили про то, что к чужим подходить нельзя? Ты знаешь, какие сейчас негодяи бывают? ― завелась мать.

Отец уже немного успокоился, взял из руки сына медаль и, присмотревшись к ней, присвистнул.

― Сынок, а где тот дедушка, что тебе ее подарил?

Мать недовольно посмотрела на мужа ― он явно ломал ее планы преподать сыну урок. Пашка же, напротив, обрадовался, что отец не присоединился к головомойке.

― Вон там, пап. За деревьями, там скамейка незаметная, он на ней сидел. По-моему, он слепой был.

― Пойдем к нему сходим, может, он по ошибке тебе эту медаль дал, может, другую хотел, это очень ценная штука.

― Да у него только одна и была, ― удивился Пашка

― Всё равно пойдем, ― отец увидел недовольное лицо супруги, шепнул ей что-то на ухо, но это слабо помогло. «Мы быстро», ― сказал он вполголоса и пошел за сыном.

Мальчик почти бегом достиг того места, где он встретил старика. Но там никого не было. Скамейка стояла пустая.

― Как же он так быстро ушел, он же с тросточкой был и слепой… ― Пашка искренне недоумевал.

― Сынок, а точно ветеран был, ты не придумываешь? Может ты ее сам нашел, в траве, или еще где?

― Да нет, точно, точно был!

Они подошли ближе к скамье. Ничего, никаких следов. Мальчик начал шарить глазами по округе, выбежал на дорогу, ни сзади, ни спереди никого не было ―, но не мог же он так быстро уйти!

Прошло несколько минут. Сколько они ни искали ― вокруг было пусто, ни души. Вскоре отец сказал, что пора возвращаться к матери. По его лицу Пашка понял, что он по-прежнему подозревает, что не было никакого ветерана, что он всё это выдумал, нафантазировал. Ему почти до слез было обидно за такие отцовские мысли… Но что он мог поделать с глупыми взрослыми!

Впереди был еще целый вечер. Праздничный концерт, салют. Пашка по-детски искренне восхищался всем, что происходило вокруг, и этим очень радовал родителей. Но они не знали, что из головы его никак не желал уходить тот старик. Что раз за разом в памяти возникал момент, когда старик вдруг помрачнел во время их краткой беседы. Мальчик очень чутко уловил то настроение и никак не мог понять, что вызвало у него печаль? Ответа у Пашки не было.

Когда в небе стали с оглушительным грохотом рваться заряды салюта, отец снова посадил сына себе на плечи. Народу вокруг было опять очень много, словно не река уже, а людское море разлилось на главной набережной города, такое, что нельзя было увидеть его краев.

Яркие разноцветные огни, похожие на гигантские одуванчики, разлетались во все стороны в черном майском небе, улетали куда-то ввысь и в стороны, туда, где их было уже не догнать глазами. Пашка восхищенно смотрел ― это был первый в его жизни настоящий салют. Странно, но в этот момент он почему-то случайно нащупал в кармане холодную медаль. В голове пронеслись слова «она тебе, внучек, в жизни пригодится» и тут же унеслись куда-то, совсем как разноцветные огни в небе. Пашка почти и не заметил этих слов.

После была долгая дорога домой в переполненном людьми автобусе. Мальчик сильно устал и клевал носом, держась за поручень. За окном проносился ночной город ― смутные силуэты и огни мелькали в темноте, бежали куда-то и кружили голову. Крадущийся сон обнимал сознание, топил в себе мысли, мешая реальность с загадочными образами.

Пашка видел в темном окне Волгу, ― но приглядывался и понимал, что вместо воды в ней миллионы людей, и все они идут куда-то, тихо и неспешно. Он видел парящую в небе «Родину-мать» ― она будто оторвалась совсем от своего пьедестала и теперь устремилась вся ввысь, туда, где разлетались во все стороны манящие огни салюта… Видел строй марширующих солдат, но не тех нарядных с иголочки, что были на параде, а других, в простых гимнастерках, тулупах и шинелях. Видел он и одинокого старика-ветерана. Старик молчал и задумчиво смотрел из окна на Пашку своими белесыми глазами. Он казался мальчику таким же вечным изваянием, как и сотканные из камня и бетона хозяева Мамаева кургана…

Пашка совсем уже раскис и грозил упасть. Кто-то из сидевших взрослых поднялся, и клевавшего носом мальчика посадили. Он задремал. Вскоре семья была дома. Отец на руках осторожно принес сына в его комнату, положил в кровать, и Пашка уснул крепким и здоровым детским сном.

Тот день оставил глубокий след в податливой памяти мальчика. Он стал частью его самого, поселился где-то глубоко внутри, как селятся там герои любимых книг и фильмов. Поселилась там и та странная встреча с задумчивым, загадочным ветераном. Осталась в памяти немым, саднящим вопросом. На него Павлу еще только предстояло дать ответ.

(Продолжение следует.)