Роль Кургиняна порой неверно оценивают. Поэтому делать акцент на его умственных и аналитических способностях не хочу. Хотя они могут поразить и поражают.
Более того, он сам указывает на людей, чья проницательность оказывается проницательностью того же порядка. Некоторые из них сидят за письменными столами в Лондоне. Но это не единственный город, откуда выходят их совсем неглупые тексты. И настоящая битва проницательностей и острых умов мирового масштаба еще впереди. Собственно, к подготовке к этой битве и призывает Сергей Ервандович.
На мой взгляд, чтобы понять феномен Кургиняна, необходимо было жить в провинции последние 25 лет. Потому что москвичу даже не представить, какой клубок смешанных чувств вызывает Москва после так называемой криминальной революции 90-х. Перестройку называют по-разному. Но я выбрал это не так часто используемое называние, чтобы оттенить образ Москвы как ЛГБТ-столицы нашей многострадальной Родины.
Согласитесь, странно, что именно криминалитет с его чутким отношением к этой теме стал главным проводником новых веяний в нашей стране. Спортивного вида ребята поддержали проект части нашей элитной верхушки, воплощение которого без гей-парадов сейчас даже не представляется. Страшно представить, но гей-парады на этом пути оказываются еще не самым страшным злом. Зло тянется к нашим детям. Имеет на них свои планы.
Криминальная брутальность и культурная победа ЛГБТ-образа «Москвы-блудницы», сложившиеся в 90-х, вызывают очень напряженные и противоречивые чувства в любом провинциале, который пытается осмыслить роль златоглавой в своей жизни и жизни своего региона. Причем любого аспекта: финансового, культурного, промышленного. Кажется, что везде засели «эти». Часто их награждают соответствующими эпитетами.
От этих мыслей Москва отгородилась МКАДом. Провинция же тоскует в неопределенности. До какого-то момента ей не на кого было ориентироваться в центральном городе нашей страны. Прикоснувшись к теме сепаратизма на Русском Севере, я понял, что этот мотив был очень важным в оформлении поморского сепаратизма. Мол, отделимся от Москвы, что может быть моральнее?
Правда, прислониться пришлось к норвежцам. А там эти вопросы встали с новой остротой…
Образа адекватного мужчины, которого по жизни ведет ум, а не другие части тела, а потому целеустремленного и вполне «конкретного», — вот чего не хватало Москве все эти годы. И то, что на горизонте появилась подобная фигура, и то, что она выжила в центре соответствующих соблазнов, дает надежду: а может быть, Москва еще не совсем ку-ку?
Нельзя не сказать о личных впечатлениях о Сергее Ервандовиче. Тем более, что появившись в моей жизни, он теперь определяет в ней очень многое. Посчитать хотя бы количество часов в сутках, которые он определяет, получится очень много.
Порой я задаюсь вопросом, зачем ему понадобились мы? Я и такие, как я, весьма далекие и даже чуждые московской интеллигентской среде?
Мне кажется, что он ищет, как сейчас говорят, в «глубинной России» нечто такое, что ни словами описать, ни пером. Мне кажется, это сродни первой любви, которая ломает устоявшиеся стереотипы, поворачивает жизнь в непредсказуемую сторону. Это, на мой взгляд, очень свежее, очень яркое чувство-влечение.
Человек, способный на подобные переживания, на следование им, на риск, который неминуем на этом пути, очень молод и силен.
А потому для этого человека день рождения — это праздник. И хочется поздравить Сергея Ервандовича с этим праздником. Желаю исполнения задуманного, Сергей Ервандович!