Это — прежде всего антисемейные проекты, например, информационные кампании об актуальности «ответственного родительства», якобы назревшего в связи с чуть ли не поголовной «безответственностью» нынешних как бы неполноценных родителей. Подобные проекты не просто набирают силу. Развитие этого безумства настолько стремительно, что без более решительных, нежели интеллектуальная полемика, мер остановить его удастся едва ли. Очевидно (во всяком случае мне как адвокату), что правозащитникам, защищающим традиционный семейный уклад, давно пора переходить от обороны к наступлению и предлагать уголовное наказание за возбуждение внутрисемейной вражды.

Случаи конкретных должностных злоупотреблений, описанные в Альтернативном докладе РВС, участившиеся случаи смерти детей, насильственно изъятых из семьи, да и показательный (и далеко не единичный) пример немецкой семьи Бергфельд, которая оказалась вынуждена искать в России убежище от преследований немецких ювеналов, — факты вполне достаточные, чтобы сделать вывод: ювенальная юстиция, наступающая с Запада, убивает и в буквальном смысле.

Антисемейная же деятельность поддерживается государством через приставленных к исполнительной власти агентов влияния — так называемых социально ориентированных НКО, которые помогают направлять бюджет в нужное русло, на финансирование «нужных» социальных программ, выполняемых практически безо всякого контроля со стороны государства.

Управление «социальными услугами», оказываемыми НКО, осуществляется таким образом не «сверху», а «сбоку». По сути, это коррупция: чиновники произвольно решают, какие программы и в каком объеме следует финансировать. НКО же, создающие программы в первую очередь для целей освоения бюджетного финансирования (а вовсе не для социальной помощи), практически свободно распоряжаются полученными средствами: сами решают, сколько потратить на те самые социальные нужды, а сколько и какому из чиновников — «откатить». Потому упомянутая в частной беседе автором исследований об иностранном влиянии на семейную политику М. Каревым «детская» поговорка «одет прилично, гладко выбрит, кто ж знал, что он бумажник стибрит» как нельзя лучше подходит к господам-коррупционерам.

Да, привлечение этих господ к ответственности за антигосударственную деятельность существенно осложнено (именно потому, что эти НКО связаны с властью прочными коррупционными связями), но отнюдь не является невозможным.

Надо понимать, что для функционирования этой коррупционной системы господам ювеналам жизненно необходимо вмешательство (как они сами их называют, «интервенция») в семью, поскольку тут прямая зависимость: чем больше таких «интервенций», тем, стало быть, больше «потребность» в «социальных услугах», тем легче обосновать обильное финансирование рынка этих услуг.

В качестве такого обоснования создается некий искусственный концепт (комплекс идей и представлений) о том, что российская семья — институт совершенно не благой и по отношению к ребенку — совершенно враждебный, а потому якобы ненужный и даже вредный. Задачи семьи таким концептом сводятся только лишь к комфортному и безопасному существованию в ней индивида (ребенка). Далее в обществе формируются искаженные критерии комфорта и безопасности, по которым создаются идеи и представления о том, что семья, особенно русская семья — место заведомо небезопасное. Если семья тяготеет к традиционным представлениям (семья как инструмент развития и опыт социализации Человека), она оказывается безусловно негодным условием для вожделенных комфорта и безопасности. То есть сама по себе якобы становится источником скрытого «насилия», которое, в свою очередь, как бы вынуждает сторонних специалистов на вмешательство извне.

Яркий пример: настойчивое многолетнее и многократное лоббирование уголовного преследования за «шлепки» и тому подобное «насилие», которые в традиционном обществе преступлением не считаются, а являются одним из средств воспитания. Навязывание обществу негативных представлений о семье, распространение заведомо ложных сведений о размерах совершаемого в семьях «насилия» — одни из главных условий такого лоббирования. Ребенок в семье предстает при этом как некий монстр (да и становится им), он обладает абсолютным правом на негативные эмоции и иные худшие человеческие проявления, а родители лишены возможности ограничивать распоясавшееся чадо какими бы то ни было методами сдерживания — ведь даже высказанное неудовольствие в адрес ребенка почитается психологическим насилием. Чем, кроме как местом взаимного непонимания и нарастающей вражды, будет такая семья?

Естественно, что деяния по формированию столь негативных представлений о семье, возбуждающие внутрисемейную вражду, представляют значительную общественную опасность, то есть должны быть признаны преступными.

Объектом противоправного посягательства, очевидно, являются основы конституционного строя и безопасность государства (глава 29 действующего УК РФ). Семья, внутрисемейные связи и традиционные семейные взаимоотношения — здесь лишь частный объект посягательства, но вполне достойный быть включенным в число основ государственной безопасности, защищаемых законом.

Объективная сторона частично уже предусмотрена частью первой статьи 282 УК РФ, в текст которой следует внести незначительные уточнения (в приведенной здесь цитате уточнения выделены): «Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, в том числе искусственное формирование нетрадиционных критериев насилия, равно как распространение заведомо ложных данных о насилии, совершенные публично или с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети «Интернет».

Таким образом, добавление лишь в первую часть статьи 282 УК РФ запрета на формирование нетрадиционных критериев и заведомой лжи об уровне «насилия» практически решает вопрос об ответственности коррупционеров, которым выгодно формировать опасные для общества представления о семейном насилии. Вторая и последующая части этой же уголовной статьи уже предусматривают квалифицированные составы экстремизма — совершение описанных в первой статье действий лицом с использованием своего служебного положения или организованной группой. Введение уголовной ответственности за возбуждение внутрисемейной вражды, таким образом, в течение короткого времени может существенно снизить заведомо лживые и экстремистские по своей сути заявления как иностранных агентов, так и взаимно аффилированных с ними чиновников, значительно облегчить работу законодателей. И вовсе не стоит обращать внимание на скептиков, сомневающихся в возможности практического применения новой нормы. Ведь правоприменительная практика для того только и существует, чтобы новые нормы начинали действовать.

После введения уголовной ответственности за концептуализацию внутрисемейного насилия вполне реален такой способ защиты, когда в ответ на жалобы и заявления об «ужасных» побоях, индуцируемых феминистками, гомосексуалистами и прочими поборниками гендерной и тому подобных антисемейных идеологий, можно ведь завалить правоохранителей жалобами и заявлениями об экстремистском характере такого индуцирования. А это положение дел, в свою очередь, существенно затруднит деятельность иноагентов — господ, паразитирующих на социальной политике, — и предоставит обществу дополнительные возможности к осуждению тотальной лжи и борьбы с ней.

Если же не перейти к решительным шагам по наказанию тех, кто превращает не только общество в «капиталистические джунгли», но и впускает эти джунгли в семью, подводя черту под ее бытием как сложным симбиозом близких людей, не выживут ни семья, ни общество, ни государство.