Разговоры о внедрении в России социального рейтинга возникают в наших СМИ с завидной регулярностью. То и дело какой-нибудь политик или общественный деятель закидывает эту удочку в информационное пространство. И с тем же постоянством общество демонстрирует резко отрицательное отношение к подобным технологиям.
Социальный рейтинг — это система оценивания поведения людей по множеству критериев. Для ее осуществления необходимо применение технологий электронного наблюдения за человеком и сбора большого объема данных о нем. На основе собранных данных гражданину будут начисляться некие баллы, позволяющие ему пользоваться разнообразными благами или, наоборот, быть ограниченному в их получении.
И вот мы наблюдаем очередную попытку навязать обществу эту идею. В начале октября заместитель председателя комитета нижней палаты парламента по экономической политике Станислав Наумов заговорил о том, как хорошо будет, если система соцрейтинга поможет государству определить, кто из жителей нашей страны «пьяница, отщепенец, неопрятный человек», и тогда государство сможет правильно и экономно управлять гражданами.
Его слова вызвали в обществе такое возмущение, что депутат быстро отказался от этой идеи, а зампред комитета Госдумы по информационной политике, информационным технологиям и связи Андрей Свинцов даже назвал эту инициативу деструктивной.
Но мы понимаем, попытки внедрить эту технологию в России будут еще не раз предприниматься, и понятно, почему: социальный рейтинг как инструмент управления обществом кажется очень привлекательным для власть имущих. И мы уверены, что пришла пора внимательно присмотреться к этим технологиям и понять, к каким последствиям для общества и власти они могут привести в долгосрочной перспективе.
Призывы массово внедрять подобные технологии — это, по сути, призывы поставить эксперимент над народом. Во-первых, это попытка изменить в массовом порядке поведение людей, их цели, смысл их деятельности и существования в конце концов. И люди, призывающие к этому, должны осознавать, на что замахнулись.
Во-вторых, это попытка фундаментальным образом пересмотреть взаимоотношения власти и народа.
Оставим в стороне аргументы, касающиеся моральной и нравственной оценки подобных технологий. Хотя нам-то кажется, что они являются самыми важными, и мы считаем, что тотальная слежка за людьми и дрессировка с помощью некоей балльной системы унижают человеческое достоинство и глубоко аморальны.
Но обратим внимание на другие аргументы, которые почему-то выпадают из обсуждений социального рейтинга. Сейчас мало кто говорит о том, а как, собственно технология тотальной слежки за людьми и дрессировки с помощью баллов скажется на психическом их благополучии.
Между тем ученые-психологи уже не одно десятилетие исследуют влияние подобных технологий (повторим, это не просто цифровые технологии, это инструмент психического воздействия) на человека. О весьма любопытных выводах, которые сделали ученые, мы поговорим позже, а пока остановимся на том, откуда взялась и почему стала так популярна идея массово управлять людьми с помощью системы поощрений и наказаний, или, по-народному выражаясь, с помощью кнута и пряника.
Голуби, крысы, люди. Нет никакой разницы?
В начале прошлого века в США всё большую популярность стало набирать новое психологическое учение, получившее название «бихевиоризм». Оно знаменовало собой новый взгляд на человека, который гласил, что поведение человека (по-английски behaviour — поведение) обусловлено рефлексами, реакциями на стимулы и формируется и управляется оно с помощью поощрений и наказаний.
Основатель бихевиоризма американский ученый Джон Уотсон, много экспериментируя с животными, в конце концов пришел к отрицанию сознания как объекта научного изучения и заявил, что все психические явления — суть разные формы поведения, которые у человека, как и у животных, являются всего лишь совокупностью реакций организма на стимулы из внешней среды.
Второй крупный представитель бихевиоризма американский психолог Беррес Фредерик Скиннер привнес в учение еще одну важную идею: чтобы добиться от людей того или иного поведения или действия, им необходимо предъявить соответствующие последствия этого поведения, посулить вознаграждение или наказание.
Конечно, метод кнута и пряника придумали не Скиннер с Уотсоном. Люди и раньше умели манипулировать ближними с помощью подкупа и угроз. Но именно бихевиористы поставили эти средства на научную основу.
Бихевиористская парадигма массово захватила американское общество. Способ такого простого управления людьми казался весьма привлекательным — вместо того, чтобы воспитать в ребенке стремление к познанию, пробудить любовь к учебе (а это требует много времени и сил), его подкупают мороженым за хорошие оценки. Вместо того, чтобы взрастить в сотруднике ответственность и радость выполнения общего дела вместе с другими, его побуждают к более активной работе с помощью системы материальных поощрений и навязывания ему постоянной конкуренции с окружающими.
«Вместо антропоморфного взгляда на крысу в американской психологии сформировался крысоподобный образ человека», — писал журналист и писатель Артур Кёстлер.
Бихевиоризм проник во все институты американского общества, от детских садов до университетов, от психиатрических лечебниц до крупнейших передовых корпораций. И всем казалось, что жетонная система (так иногда называли систему вознаграждений) — это быстрый и легкий способ добиться от других нужных тебе результатов.
Так, Уотсон и Скиннер, поначалу ставившие свои эксперименты на животных, сумели убедить американское общество в том, что человек живет и действует ровно по тем же законам, по каким живут голуби и крысы. Но убедили ненадолго.
Пряники в мышеловке, или Почему система вознаграждений не работает
Вдохновленные своими успехами ученые-бихевиористы неустанно искали доказательства эффективности жетонной системы в разных областях жизни, однако постепенно у них стало накапливаться всё больше данных о том, что она регулярно дает сбои, и в долгосрочной перспективе эффективность ее не только сходит на нет, но оборачивается противоположными результатами.
Например, к большому своему неудовольствию, бихевиористы выяснили, что как только людей перестают поощрять, они прекращают действовать так, как нужно. Изменения в поведении, к которым должна была сподвигнуть система вознаграждений (иначе называемая внешней стимуляцией), оказывались краткосрочными и нестабильными, по сравнению с изменениями в поведении, вызванными внутренней собственной мотивацией человека.
Экспериментов, свидетельствующих об этом, было поставлено немало. Например, в 1991 году в США было проведено крупное исследование, в ходе которого изучались результаты программы психологической помощи людям, решившим бросить курить. Людей разделили на группы. В одной из них тем, кто ежедневно отчитывался о своих шагах в сторону отказа от сигарет, выдавались призы. В другой группе людям просто оказывали эмоциональную поддержку. Третья группа была контрольной и не получала ни материальной, ни эмоциональной поддержки.
Поначалу самой успешной оказалась первая группа. В ней оказалось в два раза больше людей, у которых получилось полностью отказаться от сигарет. Но через три месяца оказалось, что представители первой группы снова начинали курить и делали это чаще, чем даже участники контрольной группы. Кроме того, они чаще других врали о том, что не вернулись к курению. Итог: финансовое вознаграждение не только не помогало, но мешало достижению цели.
Эффект от так называемой жетонной системы вознаграждений оказывается не только недолговечным, но часто в итоге приводит к противоположному желаемому результату.
Если говорить о производственной эффективности, то оказалось, что поощрение в виде жетонной системы способствует увеличению количества выполненной работы, но приводит к снижению качества. Причем в совершенно разных возрастных категориях. Будь то дети, которые значительно хуже и с большими ошибками выполняют задания, если им обещают за это конфеты, или студенты, значительно дольше и с худшим результатом выполнявшие интеллектуальные или творческие задания, если их материально вознаграждали, чем те, кто ничего не получал за их выполнение. Немаловажно, что результат не зависел от суммы денежного вознаграждения.
Исследователи увеличивали суммы кратно — результаты оставались теми же: те, кто ничего не получал, выполняли задания быстрее, с меньшим количеством ошибок, а в творческих заданиях были гораздо продуктивнее. Эти результаты немало удивляли исследователей, поэтому они проводили всё новые и новые эксперименты. Но выводы никак не менялись. Все испытуемые, которым обещали вознаграждение, демонстрировали более низкую интеллектуальную активность, чем те, кто ничего не получал за выполнение заданий.
Еще один серьезный вывод: система вознаграждений убивает и творческий подход к делу. Не можем не упомянуть в связи с этим об исследовании, проведенном профессором Гарвардской школы бизнеса, одной из ведущих исследовательниц творческих способностей Терезой Амабайл. В ходе исследования группе молодых поэтов предложили в течение пяти минут помечтать о заманчивых результатах своей творческой деятельности, о славе и деньгах, которые принесут их стихи. Оказалось, что написанные ими после этого стихотворения были существенно более слабыми, чем у тех, кому не предлагали думать о такого рода вознаграждении, и слабее их же собственных стихов, написанных до эксперимента.
Другие исследования показывают, что дети, которым предлагают вознаграждение в школе за выполнение заданий, предпочитают менее сложные задания, чем те дети, которым интересна сама учеба. И оценки у таких детей тоже хуже.
Если человек делает какое-то дело, движимый ожиданием вознаграждения, то область его внимания при выполнении этого дела существенно сужается. Ожидание вознаграждения убивает любопытство, говорят ученые из университета Колорадо, проводившие исследование на эту тему в 1988 году.
Весьма опасное свойство побуждения к действию путем вознаграждения, или, как говорят психологи, внешней мотивации, таково: внешняя мотивация подавляет внутреннюю мотивацию. Если человеку обещают за некое дело вознаграждение, то интерес к этому делу (но не к вознаграждению) у него падает. К таким, казалось бы, парадоксальным выводам пришли психологи, проводившие множество исследований на протяжении нескольких десятилетий.
Каково было исследователям ультракапиталистической страны признать, что людьми движет невещественное! Да еще и ученым, которые изначально заявили, что только хлебом единым и жив человек.
Вывод, позволяющий осмыслить все описанные выше свойства жетонной мотивации, такой: при использовании подобной внешней материальной мотивации убивается любая другая, подлинная человеческая внутренняя мотивация.
По словам наших, российских, идеологов социального рейтинга, эту самую видоизмененную жетонную систему им хочется ввести в России в наиболее полном, тотальном виде. В этой системе планируется растить и воспитывать детей.
И мы видим, что шаги в этом направлении уже предпринимаются. Например, в пермской школьной цифровой системе «Траектория» детям предлагается начислять положительные баллы за хорошее поведение, участие в кружках и олимпиадах. В московских школах детям также начисляются баллы за успешное выполнение тестов на образовательных платформах.
Те, кто без ведома родителей, без общественного обсуждения ставит подобные массовые эксперименты над российскими детьми, точно понимают, кого хотят воспитать из наших детей? Если не понимают, то сообщаем: они воспитают пассивных, забитых, плохо развитых интеллектуально, неспособных к творчеству индивидов, не умеющих думать и выполнять большую и серьезную работу.
Кроме того, власть имущим стоит внимательно присмотреться к выводам психологов и понять: если они с помощью системы баллов хотят добиться от граждан определенного поведения, то получат они поведение ровно противоположное.
Потому что граждане внутренне весьма живо чувствуют то, о чем на словах теории говорят психологи: поощрения являются не только способом контроля, манипуляцией и навязыванием своей воли — они по сути являются также и наказаниями.
Если люди не получают ожидаемого вознаграждения, они воспринимают это как наказание, которое деморализует. Даже если они не получили этого поощрения заслуженно. Поэтому власти, решившей ввязаться в подобного рода (патологические, напряженные и взрывоопасные) отношения с народом, стоит понимать, что гнев, протест и недоверие в обществе при внедрении системы поощрения резко возрастут. Вероятность не получить вознаграждение будет вызывать напряжение, а сам инструмент неизбежно будет восприниматься как карательный. Представьте себе сотни тысяч или даже миллионы граждан государства, которые каждый день будут испытывать злость и обиду за недополученные баллы. И эти чувства они будут испытывать не в отношении контролера в трамвае, которого теперь заменят камеры слежения, а непосредственно к представителям высших эшелонов власти.
Наконец, система поощрений разобщает людей, порождает конкуренцию и войну всех против всех. Может, кому-то покажется заманчивой политика в стиле «разделяй и властвуй», но в условиях серьезной внешней угрозы властвующим понадобится консолидация общества, а не конфронтация внутри и между всеми уровнями общества.
Поощрения со стороны власть имущего за правильное поведение, так же, как и тотальная слежка, не способствуют установлению отношений доверия, стремления пожертвовать чем-то ради другого, ради дела. Целью действий человека становится получение баллов, а следовательно, выкладываться ради дела и рисковать он не будет. И никакого большого серьезного дела коллектив, состоящий из подобных людей, сделать не сможет.
Обратимся теперь ко второму методу управления — системе слежки и отрицательных баллов, или системе «наказаний», по бихевиоризму.
О том, почему кнут и хомут тоже не сработают
Кто-то может сказать, что люди в нашей стране сейчас и так достаточно часто находятся под наблюдением и ничего плохого не происходит, реакции от граждан не слышно. Однако мнение граждан мало кто спрашивает. Публикации в СМИ об отношении к камерам наблюдения, как правило, рассказывают о том, какие блага дает слежка за людьми. Кроме того, в них чаще всего представлено мнение работодателей, которые сами и инициируют слежку за сотрудниками и которым контроль кажется весьма привлекательным инструментом управления. И только вскользь, невзначай говорится о том, что да, когда речь о сотрудниках, а не их начальниках, то отношение к слежке оказывается негативным. Большая часть публикаций скорее похожа на попытку убедить всех, что слежка — это хорошо, и что у нее есть много плюсов.
Примерно тем же занимаются и наши придворные социологи, рисующие приятные для глаза власть имущих опросы. Так, Фонд общественного мнения (ФОМ) в 2021 году провел опрос, посвященный отношению граждан России к камерам наблюдения. Опрос показал, что 57% опрошенных не считают, что повсеместное использование камер видеонаблюдения нарушает неприкосновенность частной жизни. 34% респондентов считают, что камеры ее нарушают. Однако даже в благостных «одобрительных» опросах можно найти интересные нюансы, резко меняющие смысл полученных результатов.
В ходе исследования людям задавали еще один вопрос: «Как вы думаете, все записи с камер наблюдения просматриваются, или к ним обращаются лишь в некоторых случаях, в связи с какими-либо происшествиями, правонарушениями?»
И оказалось, что 81% опрошенных уверены в том, что записи с камер никто не смотрит и что обращаются к ним только в экстренных случаях. Российские граждане уверены, что они не являются объектами слежки. Но как только они понимают, что камеры могут быть использованы, хотя бы частично, для того чтобы осуществлять слежку конкретно за ними, отношение к видеомониторингу в существенной степени меняется на отрицательное.
Например, число людей, которые высказались против использования камер для наложения штрафов за нарушение карантина во время ковида (45%), превысило число тех, кто не увидел в этом ничего плохого (41%). Как же люди будут реагировать, если слежка станет персональной и всеобъемлющей?
На эту тему есть масса западных исследований. Американские и европейские специалисты в области психического здоровья, в отличие от наших, все-таки решили понять, какие последствия для психики людей имеет постоянная слежка за ними.
Тем более что возможностей для исследований у них было много. Появление технологий слежки открыло, как казалось западным управленцам, заманчивые перспективы. Некоторые частные компании решили всерьез повысить свою эффективность за счет тотального контроля за производительностью труда. Видеокамеры, чтение писем, изучение интернет-трафика, прослушивание телефонных переговоров — всё это вдруг стало необходимым для обеспечения эффективной работы сотрудников.
Всё это дало западным социальным психологам широкую базу для изучения воздействия электронных средств слежения на психологическое состояние сотрудников этих компаний.
Исследователи фиксировали не только эмоциональные реакции людей, им было интересно, как слежка сказывается на эффективности, на скорости и качестве работы.
Новые технологии дали возможность работодателям записывать, хранить и анализировать показатели производительности сотрудников, особенно тех, кто работает в офисах, где выполнение задач было относительно легко измерить. И поначалу, как и в случае с системой поощрений, исследователи выявили, что электронный мониторинг приводит к улучшению производительности и снижению проявлений нежелательного поведения. Но в то же время оказалось, что благотворное влияние слежки ограничивается простыми задачами. А вот при выполнении сложных задач слежка на самом деле снижает производительность, поскольку она увеличивает у сотрудников уровень стресса.
Исследования показывают также, что при постоянном электронном мониторинге у сотрудников падает удовлетворенность работой, ухудшаются отношения с коллегами и руководством, понижается моральный дух. Сотрудники перестают доверять организации, а это, в свою очередь, приводит к большой текучке кадров. Кроме того, ученые выявили, что сотрудники, за которыми следят, начинают всё больше думать, что в организации установлено несправедливое отношение к людям.
Множество других исследований показывает, что внедрение подобных технологий понижает у людей интерес к своей работе, вызывает психологическое напряжение, тревогу, депрессию, гнев. Сотрудники, за которыми постоянно следят, быстрее устают и чаще жалуются на проблемы со здоровьем по сравнению с группами сотрудников, за которыми не следят (см., например, исследования государственного исследовательского Висконсинского университета в Мэдисоне, 1992 год).
О подобных же результатах сообщает и Американская психологическая ассоциация (АПА), которая приводит данные исследований, проведенных уже через 30 лет, в 2022 году. Электронное наблюдение вызывает у людей сильнейший стресс и эмоциональное выгорание, которые могут привести в дальнейшем к появлению психических заболеваний, гласят исследования.
Важно понимать, что негативную реакцию у людей вызывают все формы мониторинга.
«Наши данные ясно показали, что эти инструменты мониторинга производительности не приводят к повышению производительности. Они контрпродуктивны для организаций, которые их используют… Если данные мониторинга используются для наказания людей или оправдания обращения с ними как с машинами, это не принесет никакой пользы», — говорит Тара Беренд, доктор философии, профессор кафедры человеческих ресурсов и трудовых отношений Университета штата Мичиган.
Слежка отнимает у человека фундаментальное право на конфиденциальность. Наличие личного пространства, конфиденциальность имеют огромное значение для психического здоровья человека. Конфиденциальность обеспечивает человеку контроль над своей личной информацией, то есть автономность. Конфиденциальность дает человеку свободу и пространство действовать, думать и чувствовать без посторонних глаз или присутствия других. А это, в свою очередь, является важнейшим фактором мотивации и залогом развития творческих способностей.
Когда человек чувствует, что его поведенческая свобода ограничивается, он начинает действовать так, чтобы вернуть ее себе. Такое поведение описывается теорией реактивного психологического сопротивления, разработанной психологом Джеком Бремом, который утверждает, что «лишение любых предполагаемых свобод будет мотивировать людей проявлять именно то поведение, которое и пытались ограничивать».
Психологическое реактивное сопротивление приводит к появлению так называемого контрпродуктивного рабочего поведения, когда сотрудники начинают делать то, что противоречит целям организации.
Еще исследователи обнаружили интересную психологическую реакцию на слежку: люди перестают помогать друг другу. Тем самым они пытаются восстановить свою автономность и свободу.
Представляют интерес и выводы ученых о том, как подобные технологии влияют на отношение сотрудников к руководству. Как заявляет та же АПА, подчиненные, находящиеся под слежкой, чувствуют, что руководители не доверяют им, и их верность организации тоже начинает понижаться.
По мнению исследователей из АПА, электронный мониторинг за сотрудниками «нарушает негласное соглашение о взаимном уважении между работником и его работодателем. Человек с гораздо меньшей вероятностью сделает всё возможное, чтобы помочь организации, если это доверие подорвано. По сути, сотрудники отступают к выполнению самого минимума».
Важно понимать, что в случае частной компании человек, хотя бы уйдя с работы, может почувствовать себя свободным, а социальный рейтинг на государственном уровне — это слежка тотальная и повсеместная, а потому и негативный эффект от нее будет значительно сильнее.
Модель отношений между сотрудником компании и руководством — это модель отношений между гражданином и властью. Поэтому масштабируем их до общегосударственного уровня. Гражданин понимает, что если за ним следят, значит, ему не доверяют. Государство как бы говорит человеку, что оно ему не доверяет. Но в таком случае и он власти доверять не будет. Недоверие пагубным образом скажется на отношениях между народом и властью. Власть, следящая за гражданами, воспринимается как чужая, а политик, следящий (и неважно, с целью поощрять или наказывать) за гражданами, автоматически перестает восприниматься как свой политик. Он разрывает узы социальной идентичности с народом.
В условиях противостояния России и всего западного мира это крайне опасная форма отношений. Граждане, воспринимающие государство и власть как чужого — подавляющего и контролирующего — вряд ли захотят идти с оружием в руках его защищать. Надежды подкупить граждан баллами или деньгами закончатся ничем, потому что умирать за деньги никто не будет.
Умирают за то, что лежит вне системы торговли баллами, рискуют жизнью и здоровьем не ради вшитой в электронную форму похвалы, умирают за «своих», а не за дрессировщиков. От дрессировщиков всегда мечтают избавиться. А «свои» — это те, с кем выстроены неформальные отношения доверия.
Итак, система слежки, поощрений и наказаний разрушает творческий и интеллектуальный потенциал человека, убивает его истинную мотивацию. Всё это смело можно назвать инструментами демотивации. А массовое внедрение подобных технологий будет убивать творческий и интеллектуальный потенциал всего народа России.
Кроме того, как граждане, массово пребывающие в состоянии депрессии, тревоги, лишенные инициативы и внутренне испытывающие гнев по отношению к власти, будут поднимать страну в весьма непростых условиях? В подобной среде не формируются ученые, талантливые инженеры, художники.
Наверное, кому-то может показаться, что подавленным и ослабленным народом удобнее управлять, но такой народ не сможет защитить ни государство, ни власть. Ибо некому будет, выражаясь уж совсем конкретно, изобретать новое оружие и новые технологии и некому будет их эффективно применять.
Планы воспитать узкий круг интеллектуалов, выросших в здоровой среде, со здоровой психикой, не разрушенной системой подавления и слежки, не спасут, потому что узкий круг имеет свойство сужаться и таять без массовой подпитки снизу. Ослабление народа обернется в конечном итоге ослаблением власти. Эта истина стара как мир, и никакие цифровые технологии ее не отменят.