21 июня, накануне 80-й годовщины начала Великой Отечественной войны, директор Службы внешней разведки России Сергей Нарышкин опубликовал в журнале «Национальная оборона» статью под названием «В войну разведка вступила первой». Она посвящена работе советской разведки по раскрытию планов руководства нацистской Германии перед войной.
Общий посыл статьи Нарышкина выдержан примерно в том же ключе, в каком описывали предвоенную работу советской разведки с хрущевского времени: разведка свою задачу по большому счету выполнила и, как пелось в популярной песне, «доложила точно». К трагедии начала войны она совершенно не причастна или причастна в минимальной степени. Проще говоря, «разведка докладывала, а Сталин не верил».
И ровно как в хрущевское время в качестве основного достижения советской разведки Нарышкин указывает получение сведений о дате начала операции «Барбаросса». Правда, в отличие от 60-х годов, обходится без упоминания фальшивого сообщения «Рамзая» (Рихарда Зорге) — собственно, фальшивость этого сообщения в той же СВР признали еще на состоявшемся в 2001 году в редакции газеты «Красная звезда» круглом столе из уст представителя пресс-бюро СВР полковника Владимира Карпова: «К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущевские времена».
Нарышкин указывает в качестве источника донесение резидента разведки Наркомата госбезопасности Елисея Тихоновича Синицына от 11 июня 1941 года.
В своей статье директор СВР признает, что в действительности советское руководство перед войной получило сообщения о разных датах германского нападения. И потому сразу возникает вопрос: а почему в Кремле, получив уже множество сообщений о разных сроках начала войны, причем часть их к началу июня уже стала несостоятельной, должны были поверить именно донесению Синицына?
Какая польза от информации про 22 июня?
Как принятие информации от Синицына помогло бы избежать горьких событий лета 1941 года? Ведь расположенные в военных округах на западе страны силы Красной Армии к началу германского вторжения не успели завершить развертывание и оказались рассредоточены на большой глубине. Непосредственно у границы находились лишь слабые силы прикрытия.
В результате гитлеровцы имели возможность громить советские войска по частям: сначала силы прикрытия у границ, потом соединения в глубине западных военных округов, затем — резервные армии второго стратегического эшелона.
Чтобы завершить развертывание войск, по расчетам советского командования требовалось 20–30 дней. То есть начинать мобилизацию и развертывание следовало еще в мае. Соответственно, ключевую проблему начала войны поступившее уже во второй декаде июня сообщение Синицына никак не могло снять.
В действительности идея начинать развертывание в конце весны выдвигалась без точного знания даты германского нападения и даже без полной уверенности, что таковое в 1941 году состоится. В середине мая был подготовлен документ, известный как «Соображения Генерального штаба Красной Армии по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками».
В этом документе отмечалось, что Германия, ведущая войну с Великобританией, «в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар».
Во избежание такого развития событий (увы, произошедшего в действительности) Генштаб предлагал «ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Действовать в соответствии с «Соображениями» советское политическое руководство в итоге не стало — прежде всего потому, что не располагало для таких действий весомыми основаниями.
Сама Германия никаких претензий Советскому Союзу не предъявляла и на какое-либо обострение отношений перед войной не шла. Не было ничего подобного событиям 1939 года, когда нацисты раскрутили тему Данцигского коридора и притеснения немецкого меньшинства в Польше. И в этой ситуации советская разведка действительно могла бы сыграть большую роль, дав руководству страны информацию, побуждающую к решительным мерам.
Но информация о сроке начала войны тут была бы явно недостаточной. Тем более, повторимся, сообщений о разных сроках германского нападения в течение предвоенного года поступала масса — и раз за разом ход времени выявлял несоответствие этих сообщений действительности.
Конкретная дата германского нападения сама по себе вообще не представляла такой уж большой важности. К тому же 22 июня нападение могло и не состояться. 10 июня главнокомандующий сухопутными войсками вермахта Вальтер фон Браухич отдал приказ, указывавший 22 июня как день начала операции «Барбаросса», но в то же время допускавший возможность переноса сроков, решение о чем могло быть принято не позднее 18 июня.
Согласно этому приказу, 21 июня сосредоточенные для войны против СССР германские войска должны были получить один из двух сигналов: «Дортмунд» (наступление начинается 22 июня) или «Альтона» (наступление переносится). Сейчас мы знаем, что 21 июня поступил сигнал «Дортмунд», но ведь могла быть и «Альтона».
Выяснила ли разведка мотивы врага?
Другое дело, если бы на основании сведений разведки можно было понять мотивы, которые побудили Гитлера развязать войну против Советского Союза летом 1941 года, имея на западе «недобитую» Великобританию.
В принципе, для военного, политического и экономического руководства Германии Гитлер неоднократно проговаривал, чего он хотел добиться нападением на Советский Союз. 31 июля 1940 года на совещании с высшими руководителями вооруженных сил в Бергхофе он заявил: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению… Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два. Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка тоже отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии».
9 января 1941 года на совещании в штабе оперативного руководства вермахта Гитлер повторял свой тезис: «Англичан поддерживает только возможность русского вступления в войну. Будь эта надежда разрушена, они бы прекратили войну». Ту же мысль он доносил в феврале до командующего группой войск «Центр» Федора фон Бока: «Стоящие у власти в Англии джентельмены далеко не глупы и не могут не понимать, что попытка затянуть войну потеряет для них всякий смысл, как только Россия будет повержена».
Также большую роль играл экономический мотив, сформулированный в выводах заседания экономического штаба «Ольденбург» от 2 мая 1941 года, задача которого как раз и состояла в разработке планов эксплуатации советской территории: «Войну можно будет продолжать только в том случае, если все вооруженные силы Германии на третьем году войны будут снабжаться продовольствием за счет России… При этом, несомненно, погибнут от голода десятки миллионов человек, если мы вывезем из страны все необходимое для нас». Напомним, что Германия начала войну осенью 1939 года, так что в мае 1941 уже близился к завершению второй военный год.
И, само собой, нацисты рассматривали советскую землю как объект дальнейшей немецкой колонизации, дорогу которой должны были расчистить война и доведение советского народа до голода, а также другие методы геноцида. Но это были уже далеко идущие планы, которые сами по себе не объясняли необходимости как можно скорее разгромить СССР.
Таким образом, уничтожение Советского Союза виделось Гитлеру способом добиться гегемонии в Евразии и тем принудить Великобританию к миру на германских условиях. Можно ли понять что-то подобное из информации, которую предоставляла советская разведка? Увы, нет.
Более того, во многих сообщениях разведки повторяется тезис, что Германия нападет на Советский Союз после окончания войны с Великобританией. Иной раз говорится, что так ситуацию представлял начальник Разведуправления Генштаба Филипп Иванович Голиков, дабы угодить Сталину. И в докладе Голикова от 20 марта 1941 можно найти строки: «…считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР являться будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира».
Голиков брал это не из головы. Так, советский военный атташе в Венгрии Николай Григорьевич Ляхтеров 1 марта 1941 сообщал: «Выступление немцев против СССР в данный момент считают все немыслимым до разгрома Англии… После разгрома Англии немцы выступят против СССР». Тот же Зорге 10 марта указывал: «Новый германский ВАТ (военный атташе) считает, что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза».
И даже 2 мая Зорге не отметал такого варианта: «Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией». И руководители «Красной капеллы» (общее наименование, присвоенное гестапо самостоятельным группам антинацистского движения Сопротивления и разведывательных сетей, контактировавшим с СССР) Харро Шульце-Бойзен («Старшина») и Арвид Харнак («Корсиканец») не обошлись без таких сообщений — например, 14 мая: «Планы в отношении Советского Союза откладываются… Круги авторитетного офицерства считают, что одновременные операции против англичан и против СССР вряд ли возможны». И что, все они, люди мужественные и самоотверженные, хотели угодить Сталину?
Да, нельзя сказать, что все поступавшие от разведки сообщения указывали, что Германия нападет на СССР только после победы над Великобританией. Но такие сообщения были весьма частыми, и они выглядели вполне реалистично, особенно если учесть, что до того Гитлер неоднократно порицал кайзера Вильгельма II и вообще руководство Германской империи как раз за допущение в 1914–1918 годах войны на несколько фронтов сразу. И в любом случае, никаких сведений, позволяющих понять настоящие соображения Гитлера, Сталин от разведки не получил, а вот сведений, мешающих понять — получил предостаточно. И на таком фоне упреки в адрес Сталина со стороны представителей разведки выглядят странно.
Отразила ли разведка сосредоточение германских войск против СССР?
Но может, разведка, неважно, армейская или чекистская, хотя бы дала исчерпывающее представление о сосредоточении Германией войск против Советского Союза — такое, на основании которого можно было сделать вывод о близости войны? Снова нет.
В статье Нарышкина указывается, что уже в августе 1940 года советская резидентура во Франции начала предоставлять сведения о начале переброски германских войск на границу с Советским Союзом. Директор СВР при этом обходит стороной то, что почти сразу началось сильное завышение числа переброшенных соединений.
В результате в справке Главного управления госбезопасности НКВД СССР от 6 ноября 1940 года указывалось, что уже к октябрю «против СССР сосредоточено в общем итоге свыше 85 дивизий, то есть более одной трети Сухопутных сил германской армии». А реально имелось 30 дивизий: 25 пехотных, три танковые, одна моторизованная и одна кавалерийская.
Разведуправление Генштаба давало более умеренные цифры, но тоже завышенные. Так, по его данным, уже на 1 марта 1941 года у советских границ располагалась 61 германская дивизия, а в действительности — только 38. Тенденция сохранилась и в апреле: по специальному сообщению Разведуправления от 4 апреля указывалось наличие 83–84 дивизий, тогда как в реальности опять-таки было лишь 38.
Чем плохо это завышение? Хотя бы тем, что начавшийся во второй половине весны резкий приток германских войск уже не выглядел настораживающим. По информации Разведуправления, к началу июня на границе с Советским Союзом сосредоточились 120–122 германские дивизии, то есть прирост за два месяца получался полуторным. А в реальности он был двукратным, потому что к началу апреля было 38 дивизий, к июню уже 81 — то есть в два раза больше. А по оценкам разведки, в апреле было 83–84, а стало 120–122, то есть больше всего лишь в полтора раза.
До 22 июня к границе быстро прибыли еще 48 дивизий, и это не считая выделенного для использования в операции «Барбаросса» резерва. Таким образом, действительную динамику накопления германских войск против Советского Союза разведка отследить не смогла.
Получалось, что уже с осени 1940 года немцы держали чуть не 85 дивизий на советской границе, а к лету 1941 нарастили это число в полтора раза. А реальная картина была такова, что с осени до весны немцы держали на границе менее 40 дивизий, то есть недостаточно даже для сдерживания советских войск, если они вдруг начнут активные действия, а во второй половине весны начали интенсивную накачку, и к началу войны увеличили состав группировки против Советского Союза аж втрое даже без учета резерва ОКХ (верховного командования сухопутных сил).
Также она не смогла отследить и распределение германских вооруженных сил по театрам военных действий. И не в последнюю очередь это произошло из-за того, что состав германских сухопутных войск в целом преувеличивался, что видно по документам высшего советского военного руководства.
Например, в августе 1940 года нарком обороны Семен Константинович Тимошенко и начальник Генштаба Борис Михайлович Шапошников полагали, что Германия имеет до 240–243 дивизий. Реально же германские войска перед началом наступления на Западе в мае 1940 года имели с учетом входившей в люфтваффе воздушно-десантной дивизии 157 дивизий, а в конце Западной кампании Гитлер вообще принял решение расформировать 17 дивизий, а личный состав еще 18 дивизий отправить в долгосрочный отпуск. И только осенью 1940 года было принято решение вновь увеличить армию, но лишь до 180 дивизий, а никак не до 240.
В дальнейшем нацисты формировали новые соединения, и к июню 1941 года вермахт имел уже 209 дивизий (с учетом 7-й воздушно-десантной дивизии в люфтваффе). А Голиков 31 мая докладывал о наличии в германских вооруженных силах 286–296 дивизий.
Соответственно, по предоставленной разведкой информации выходило, что против Советского Союза сосредоточено менее половины германских войск, и сосредотачиваются они без резко нарастающей интенсификации. Более того, по данным Разведуправления Генштаба получалось, что к началу июня против Великобритании действуют 122–126 дивизий, а еще 44–48 остаются в резерве. Таким образом, по сведениям разведки совершенно не вырисовывалась картина накопления группировки для агрессивной войны против СССР.
Заключение
В нашем материале мы не хотели сказать, что разведка ничего не делала или все проваливала, что среди советских разведчиков не было героев, которые нередко жертвовали жизнью ради победы над врагом. Все это было. Но представлять, будто она не имеет никакого отношения к предвоенным просчетам и ошибкам Сталина и всего советского руководства — неверно.
Запущенный в хрущевское время лубок «разведка обо всем предупреждала, а самодур Сталин не верил» не имеет отношения к исторической действительности. Как раз таки многие неверные решения принимались в том числе на основании тех данных, которые добывала разведка и которые, увы, далеко не всегда оказывались достоверными. Советская разведка перед войной не была Кассандрой или Лаокооном, сколько бы ни продвигали этот образ в каких-либо корпоративных или политических интересах.
И самое важное. При всех допущенных Сталиным и его сподвижниками ошибках перед войной и во время войны нельзя забывать, что именно эти люди приняли целый ряд верных решений, благодаря которым Советский Союз смог выстоять под ударом нацистской военной машины, а затем и сокрушить фашизм в Европе.