Адмирал Колчак до 1917 года был в России невероятно популярен благодаря своим полярным экспедициям и деятельности на флоте до и во время Первой мировой войны. Именно благодаря такой популярности (соответствовала ли она реальным заслугам или нет — отдельный вопрос) Колчаку и выпало сыграть значительную роль в Белом движении.

Февральскую революцию Колчак встретил вице-адмиралом на посту командующего Черноморским флотом. Одним из первых он присягнул Временному правительству. «Раз император отрекся, то этим самым он освобождает от всех обязательств, которые существовали по отношению к нему... я... служил не той или иной форме правительства, а служу родине», — заявит он позже на допросе Чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске.

В отличие от Балтийского флота, первые дни революции в Севастополе прошли без массовых расправ матросов над офицерами. Иногда это представляют как блестящую заслугу Колчака, сумевшего сохранить порядок. На деле, однако, даже он сам называл другие причины спокойствия. Зимой на Балтике льды, а Черноморский флот выходил на боевые задания круглогодично, месяцами в портах не стоял. И потому береговой агитации был подвергнут меньше.

Главком Колчак быстро начал приноравливаться к революционным новшествам — матросским комитетам. Утверждал, что комитеты «вносили известное спокойствие и порядок». Бывал на собраниях. Назначал время выборов. Согласовывал кандидатуры.

Режиссеры сладкого фильма «Адмиралъ» обделили вниманием страницы стенограммы допроса Колчака, описывавшие данный период, изобразив лишь бесконечное презрение командующего к взбунтовавшейся «матросской черни».

«Революция внесет энтузиазм... в народные массы и даст возможность закончить победоносно эту войну...», «Монархия не в состоянии довести эту войну до конца...» — рассказывал Колчак позже иркутским следователям о своих тогдашних умонастроениях. Так же думали многие, например, Деникин. Генералы и адмиралы надеялись на революционную власть, но быстро разочаровались в проявившем полное бессилие Временном правительстве Керенского. Социалистическую же революцию, что понятно, они не приняли.

Однако в своем непринятии Октября и перемирия с немцами Колчак пошел дальше других — в посольство Великобритании. Он попросился на службу в английскую армию. Столь оригинальный для русского офицера поступок на допросе он объяснил опасениями, как бы над Антантой не одержал верх германский кайзер, который «затем продиктует нам свою волю»: «Единственное, чем я могу принести пользу, это драться с немцами и их союзниками, когда угодно и в качестве кого угодно».

И, добавим мы, где угодно, даже на Дальнем Востоке. Колчак отправился воевать туда против «германо-большевиков» под английским командованием и этого никогда не скрывал. В июле 1918 года британскому военному министерству пришлось даже просить его быть посдержаннее: шеф военной разведки Джордж Мэнсфилд Смит-Камминг приказывал своему агенту в Маньчжурии капитану Л. Стевени немедленно «разъяснить адмиралу, что было бы весьма желательно, чтобы он хранил молчание о его связях с нами».

В это время власть большевиков за Волгой была в мае–июне 1918 года почти повсеместно свергнута при помощи едущего во Владивосток чехословацкого корпуса, эшелонами растянувшегося по всему Транссибу. А при помощи «настоящего русского флотоводца» Колчака Великобритания могла бы эффективнее отстаивать в России свои интересы.

После свержения советской власти на Дальнем Востоке разыгрались политические страсти. Среди претендентов на власть выделялись левый самарский Комуч — социалисты, члены разогнанного Учредительного собрания, — и правое омское Временное Сибирское правительство (не путать с Временным правительством Керенского). По-настоящему вцепиться друг другу в горло им мешало лишь наличие у власти в Москве большевиков: находясь в союзе, пусть и шатком, белые были еще способны удерживать линию фронта. Антанта не желала снабжать мелкие армии и перебивавшиеся при них правительства, из-за своей слабости не способные контролировать даже уже занятую территорию. И вот в сентябре 1918 года в Уфе был создан объединенный центр власти белых, названный Директорией, в который вошла большая часть бывших членов Комуча и Временного Сибирского правительства.

Под напором Красной Армии Директории вскоре пришлось в спешном порядке эвакуироваться из Уфы в Омск. А надо сказать, что правая верхушка Омска ненавидела левых антибольшевиков из Комуча почти так же, как и большевиков. В «демократические свободы», якобы исповедовавшиеся Комучем, омские правые не верили. Мечтали же они о диктатуре. Комучевцы из Директории осознавали, что в Омске против них готовится мятеж. Слабо надеяться они могли лишь на помощь чехословацких штыков и на популярность в населении своих лозунгов.

И вот в такой ситуации в готовый взорваться Омск приезжает вице-адмирал Колчак. Он популярен в России. Ему верит Великобритания. Именно он выглядит компромиссной фигурой для англичан и французов, а также находившихся под влиянием англичан чехов.

Левые из Комуча, надеясь, что Лондон поддержит их как «более прогрессивные силы», стали вместе с правыми приглашать Колчака на пост военно-морского министра Директории. Тот согласился.

А две недели спустя, 18 ноября 1918 года, в Омске случился бонапартистский переворот. Директорию отстранили от власти. Ее министры передали все полномочия новому диктатору — Колчаку. В тот день он стал «Верховным правителем» России. И именно тогда, кстати, был повышен в звании до полного адмирала.

Англия полностью поддержала колчаковский переворот. Видя неспособность левых создать сильную власть, англичане предпочли «более прогрессивным силам» умеренно-правых представителей омской элиты.

Противники Колчака справа — атаман Семенов и др. — вынуждены были смириться с личностью нового диктатора.

Надо сказать, что лишившиеся власти члены Директории (Авксентьев, Зензинов и др.) не были расстреляны или повешены. Их попросту выслали за границу, подобно тому как большевики выслали пассажиров «философского парохода».

Не стоит при этом, однако, думать, что Колчак был демократом, как его зачастую пытаются сегодня представить. «Демократический» язык переговоров правительства Колчака с Западом был очевидной условностью. Обе стороны хорошо понимали всю иллюзорность слов о грядущем созыве нового Учредительного собрания, которое-де рассмотрит вопросы суверенитета национальных окраин и демократизации новой России. Сам адмирал отнюдь не стеснялся именования «диктатор». С первых же дней он обещал, что преодолеет «постреволюционный развал» в Сибири и на Урале и победит большевиков, сосредоточив в своих руках всю гражданскую и военную власть в стране.

На деле, однако, сосредоточить в своих руках в то время власть было непросто.

К 1918 году в России было уже около двух десятков антибольшевистских правительств. Одни из них выступали «за независимость». Другие — за право собрать именно вокруг себя «единую и неделимую Россию». Всё это как нельзя кстати способствовало развалу России и контролю над ней союзников.

Внутри большевистской партии было гораздо меньше политических разногласий. При этом контролируемая большевиками территория РСФСР занимала центр страны почти со всеми промышленными и военными предприятиями и широкой транспортной сетью.

В такой ситуации разъединенные очаги белых почти ничем не могли помочь друг другу. Транспорт и телеграф работали через заграницу. Так, курьеры от Колчака к Деникину ехали на пароходах через два океана и на нескольких поездах месяцами. О перебросках же живой силы и техники, оперативно осуществлявшейся большевиками, не могло быть и речи.

Шанс на победу белых был связан лишь с сильным лидером, который, получив поставки от союзников, быстро и решительно возьмет Москву и раздавит советское правительство. При этом для победы такой лидер должен был бы ликвидировать в собственных рядах хаос.

Политической задачей Колчака было обеспечение баланса между социалистами, кадетами и монархистами. Часть левых оказалась вне закона, но с остальными жизненно необходимо было договориться, не допустив их переориентации на большевиков. Однако уступи Колчак левым — и он быстро потерял бы жизненно необходимую поддержку правых, и без того недовольных «левизной» курса власти.

Правые и левые тянули правителя каждые в свою сторону, компромисса между ними достичь не удавалось. И вскоре Колчак начал метаться между ними. Всё чаще взрывы его эмоций чередовалась с подавленностью, апатией. Этого не могли не замечать окружающие. «Лучше, если бы он был самым жестоким диктатором, чем тем мечущимся в поисках за общим благом мечтателем... Жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками», — писал правонастроенный генерал А. П. Будберг, один из руководителей колчаковского военного министерства. Ему вторил последовательный политический противник Колчака, эсер-учредиловец Е. Е. Колосов: «Он был положительно тем же Керенским... (таким же истеричным и безвольным существом...), только, обладая всеми его недостатками, он не имел ни одного из его достоинств». Вместо сближения левых и правых групп между ними ширилась пропасть.

22 декабря 1918 года в Омске вспыхнуло антиколчаковское восстание. Монархические военные круги, подавив его, заодно расправились и с 9 из сидевших в тюрьме бывших комучевцев. Комучевцы ожидали в тюрьме решения суда за их противодействие власти адмирала. Судя по показаниям на допросах в 1920 году и другим свидетельствам, Колчак не собирался их расстреливать. Однако убийство комучевцев правыми перед самым носом у Верховного правителя резко испортило отношение к нему левых. Окончательно разочаровались в адмирале и чехословаки.

О кровавом подавлении восстания вспоминал уцелевший в омских застенках член ЦК партии эсеров «учредиловец» Д. Ф. Раков: «...Не меньше 1500 человек. Целые возы трупов провозили по городу, как возят зимой бараньи и свиные туши... город замер от ужаса. Боялись выходить на улицу, встречаться друг с другом».

А эсер Колосов так комментировал эту расправу: «Можно было, воспользовавшись смутой, получить для подавления мятежа всю фактическую власть в свои руки и, подавив мятеж, направить острие того же оружия... против «выскочки» Колчака... Справиться с Колчаком оказалось не так легко, как наприм., с Директорией. За эти дни дом его усиленно охранялся... английскими солдатами, выкатившими прямо на улицу все свои пулеметы».

Колчак удержался на английских штыках. И, обеспечив с помощью английской же охраны выезд из Сибири остальных «учредиловцев», чудом избежавших расстрела, был вынужден замять дело. Простым исполнителям дали скрыться. Их руководители наказаны не были. Адмирал не имел достаточно сил для разрыва с правыми радикалами. Тот же Колосов писал: «Иванов-Ринов, усиленно соперничавший с Колчаком, сознательно бросил ему в лицо трупы «учредильщиков»... в расчете, что он не посмеет отказаться от солидарности с ними, и всё это свяжет его круговой кровавой порукой с порочнейшими из реакционных кругов».

Все реформы Колчака провалились.

Земельный вопрос правитель так и не решил. Изданный им закон был реакционным для левых (восстановление частной собственности) и недостаточным для правых (отсутствие восстановления помещичьего землевладения). В деревне зажиточные крестьяне лишались части земель за неприемлемую для них денежную компенсацию. А сибирская беднота, переселенная Столыпиным на непригодные для хозяйствования земли и захватившая в революцию у зажиточных крестьян пригодные, тем более была недовольна. Беднякам предлагалось либо вернуть захваченное, либо дорого платить государству за земельное пользование.

Да и белая армия, освобождая территории от большевиков, нередко самовольно, не считаясь с законом, отбирала землю у крестьян и возвращала прежним хозяевам. Беднота, видя возвращение бар, бралась за оружие.

Белый террор в Сибири при Колчаке, путем которого у населения изымались продукты для фронта и проводились мобилизации, — был страшен. Пройдет всего несколько месяцев правления Колчака, и в штабах карты Сибири окрасятся очагами крестьянских восстаний.

На борьбу с крестьянами придется бросать огромные силы. И уже невозможно будет понять, в каких случаях невероятная жестокость карателей имела место с благословения Колчака, а в каких — вопреки его прямым инструкциям. Впрочем, разницы большой и не было: правитель, сам назвавшийся диктатором, отвечает за всё, что делает его власть.

Колосов вспоминал, как мятежные деревни топили в проруби: «Сбросили туда крестьянку, заподозренную в большевизме, с ребенком на руках. Так с ребенком и сбросили под лед. Это называлось выводить измену «с корнем»...»

Приводить схожие свидетельства можно бесконечно. Восстания топили в крови, но те разгорались вновь и вновь с еще большей силой. Цифры восставших переваливали далеко за сотни тысяч. Крестьянские восстания станут приговором режиму, решившему покорить народ силой.

Что касается рабочих, то такого бесправия, как при Колчаке, они не испытывали ни при Николае II, ни при Керенском. Рабочих заставили трудиться за мизерную плату. 8-часовой день и больничные кассы были забыты. Местные власти, поддерживавшие фабрикантов, закрывали профсоюзы под предлогом борьбы с большевизмом. Министр труда Колчака в письмах правительству бил тревогу, но в правительстве бездействовали. Рабочие непромышленной Сибири были малочисленны и сопротивлялись слабее крестьян. Но и они были недовольны и включались в подпольную борьбу.

Что касается финансовой реформы Колчака, то, как точно выразился эсер Колосов, из его неудачных реформ надо отдать «пальму первенства финансовым мероприятиям Михайлова и фон Гойера, убившим сибирскую денежную единицу... и обогатившим... спекулянтов», связанных с самими реформаторами.

Министра финансов И. А. Михайлова критиковало и правое крыло в лице генерала Будберга: «Он ничего не понимает в финансах, он показал это на идиотской реформе изъятия из обращения керенок...», «Реформа... в таких размерах, перед которыми останавливались Вышнеградский, Витте и Коковцев, была проведена в несколько дней».

Продукты дорожали. Хозтовары — мыло, спички, керосин и др. — стали дефицитом. Обогащались спекулянты. Процветало воровство.

Пропускная способность Транссиба сама по себе не позволяла доставлять из далекого Владивостока достаточно грузов для снабжения Сибири и Урала. Тяжелую ситуацию на перегруженной железной дороге усугубляли диверсии партизан, а также постоянные «недопонимания» между белыми и чехами, охранявшими магистраль. Довершала хаос коррупция. Так, премьер-министр Колчака П. В. Вологодский вспоминал о министре путей сообщения Л. А. Устругове, дававшем взятки на станциях, чтобы его поезд пропустили вперед.

Из-за хаоса на путях сообщения фронт снабжался с перебоями. Патронные, пороховые, суконные заводы и склады Поволжья и Урала были отрезаны от белой армии.

А иностранцы завозили во Владивосток оружие разных производителей. Патроны от одних не всегда подходили к другим. Возникала путаница при поставках на фронт, местами трагически отражавшаяся на боеспособности.

Покупаемая Колчаком за русское золото одежда для фронта была часто низкого качества и порой расползалась через три недели носки. Но и эту одежду доставляли долго. Колчаковец Г. К. Гинс пишет: «Обмундирование... каталось по рельсам, так как непрерывное отступление не давало возможности развернуться».

Но даже и дошедшее до войск снабжение плохо распределялось. Инспектировавший войска генерал М. К. Дитерихс писал: «Бездействие власти... преступное бюрократическое отношение к своим обязанностям». К примеру, из полученных интендантами Сибирской армии 45 тысяч комплектов одежды на фронт ушло 12 тысяч, остальные, как установила инспекция, пылились на складах.

До недоедающих на передовой солдат со складов не доходило продовольствие.

Воровство тыловиков, желание нажиться на войне наблюдалось повсеместно. Так, французский генерал Жаннен писал: «Нокс (английский генерал — М.М.) сообщает мне грустные факты о русских. 200.000 комплектов обмундирования, которыми он их снабдил, были проданы за бесценок и частью попали к красным».

В результате генерал армии союзников Нокс, по воспоминаниям Будберга, был прозван омскими газетчиками «интендантом Красной Армии». Было сочинено и опубликовано издевательское «благодарственное письмо» Ноксу от имени Троцкого за хорошее снабжение.

Колчак не сумел добиться и грамотного ведения агитации. Сибирские газеты стали орудием информационных войн среди белых.

Внутри белого лагеря росли раздоры. Генералы, политики — все выясняли между собой отношения. Боролись за влияние на освобождаемых территориях, за снабжение, за должности. Подставляли друг друга, доносили, оговаривали. Министр МВД В. Н. Пепеляев писал: «Нас уверяли, что Западная армия... прекратила отход. Сегодня мы видим, что она... весьма подалась назад... Из желания кончить (генерала — М.М.) Гайду здесь искажают смысл происходящего. Этому должен быть поставлен предел».

Мемуары белых ясно свидетельствуют о том, что в Сибири грамотных полководцев не хватало. Имевшиеся же, в условиях плохого снабжения и слабого взаимодействия между войсками, к маю 1919 года начали терпеть последовательные поражения.

Показательна судьба Сводного Ударного Сибирского корпуса, совершенно не готового к бою, но брошенного белыми прикрывать стык между Западной и Сибирской армиями. 27 мая белые выдвинулись без связи, полевых кухонь, обоза и частично безоружными. Командиры рот и батальонов были назначены лишь в момент выдвижения корпуса к позициям. Комдивов вообще назначили 30 мая, в ходе разгрома. В результате за два дня боев корпус лишился половины своих бойцов, либо убитых, либо добровольно сдавшихся в плен.

К осени белые потеряли Урал. Омск был сдан ими практически без боя. Колчак назначил своей новой столицей Иркутск.

В архивах сохранились подшивки анонимных писем к Колчаку от граждан, радевших за белое дело. Полагая, что от Верховного правителя скрывают правду, они писали: «Преследуйте всех, наживающихся на народном горе. Прекратите эту гонку поездов с министрами, их женами и домочадцами между Омском и Томском: офицеры ездят в холодных теплушках, а об обывателе и нечего говорить. Деревня, киргизы вшивеют от того, что не из чего сшить рубаху... Разгоните присосавшихся к государственному пирогу дармоедов-интеллигентов... Пускай не крадут в министерстве продовольствия офицеры, железнодорожники, торговцы — и всё будет спасено. Дорогой Александр Васильевич! Спасайте!»

Сдача Омска усугубила политический кризис внутри правительства Колчака. Левые требовали от адмирала демократизации, сближения с эсерами и примирения с Антантой. Правые же радели за ужесточение режима и сближение с Японией, неприемлемое для Антанты.

Колчак склонялся в сторону правых. Советский историк Г. З. Иоффе, цитируя телеграммы адмирала своему премьеру в ноябре 1919 года, доказывает сдвиг Колчака от Лондона к Токио. Колчак пишет, что «вместо сближения с чехами я бы поставил вопрос о сближении с Японией, которая одна в состоянии помочь нам реальной силой по охране железной дороги».

Эсер Колосов злорадно писал по этому поводу: «История международной политики Колчака — история постепенно углублявшегося разрыва с чехами и нараставшей связи с японцами. Но он шел по этому пути... неуверенными шагами типичного истерика, и, будучи уже на краю гибели, принял решительный... курс на Японию, оказалось, что уже поздно. Этот шаг погубил его и привел к аресту фактически теми же чехами».

Пока поезда Колчака шли к Иркутску, там в результате восстания к власти пришли левые — эсеры и меньшевики, — уже готовые на мир с большевиками.

Белая армия шла из Омска пешим маршем и была еще далеко. Красная Армия наступала быстро, и зарубежные союзники опасались серьезного столкновения с большевиками. А потому англичане, и так разочарованные в Колчаке, решили не подавлять восстания. Японцы также колчаковцам не помогли.

Посланный же Колчаком в Иркутск атаман Семенов, с которым срочно пришлось мириться, в одиночку подавить восстание не сумел.

В конце концов чехи сдали Колчака и находившийся при нем золотой запас России иркутским властям в обмен на беспрепятственный проезд до Владивостока.

Часть членов колчаковского правительства бежала к японцам. Характерно, что многие из них — Гинс, финансовый «гений» Михайлов и др. — вскоре пополнят ряды фашистов.

В Иркутске на допросах, устроенных левым правительством, Колчак дал развернутые показания, стенограммы которых опубликованы.

А 7 февраля 1920 года к Иркутску близко подошли белые, отступавшие от красноармейцев. Возникла угроза захвата города и освобождения адмирала. Колчака было решено расстрелять.

Все перестроечные и постперестроечные попытки реабилитировать Колчака оказались безуспешными. Он был признан военным преступником, не противостоявшим террору собственной власти по отношению к мирным жителям.

Режим Колчака уничтожили даже не большевики, а хаос, распространившийся при нем по Сибири. Жестокость же лишь ускорила развал.

Очевидно, что, победи Колчак, белые группировки, даже в критические моменты на фронтах выяснявшие между собой отношения и радовавшиеся поражению друг друга, не смогли бы создать сильной единой власти. За их политическую недееспособность Россия расплатилась бы с западными державами большими территориями.

К счастью, большевики оказались сильнее Колчака на фронте, талантливее и гибче его в государственном строительстве. Именно большевики отстояли интересы России на Дальнем Востоке, где при Колчаке уже хозяйничали японцы. «Союзников» выпроводили из Владивостока в октябре 1922 года. А два месяца спустя был создан Советский Союз.