В Архангельске идет реализация крупного российско-норвежского проекта — строительство шхуны по чертежам норвежской яхты «Матильда». Проект вызвал много споров, претензии вызвала фантазийность реконструкций, ее оторванность от реальной отечественной судостроительной традиции. В результате вокруг проекта строительства норвежской шхуны под видом восстановления русской судостроительной традиции развернулась общественная дискуссия. Например, новостной сайт Eadaily опубликовал интересную статью «Для кого в Архангельске строят норвежскую яхту под видом „поморской шхуны“?». Статья посвящена теме политических игр под видом «возрождения поморского судостроения».
Автор статьи очень точно отразил преемственность культурной войны, которую ведут наши зарубежные «партнеры» в Архангельске. Одним из основных участников этой войны стал «Баренц-секретариат», который был создан по инициативе Норвегии как орган координации международной организации «Баренцев Евро-Арктический регион» (БЕАР) в 1993 году. Организация имеет трансграничный характер и объединяет Норвегию, Швецию и Финляндию с северными регионами России. Следует отметить, что деятельность в рамках БЕАР имеет ярко выраженный гуманитарный характер — наибольшее количество проектов осуществляется в сфере культуры, образования, молодежной политики и экологии.
Одной из своих долгосрочных целей «Баренцев секретариат» обозначил конструирование трансграничной поморской идентичности, объединяющей «норвежских поморов» и «российских поморов» в некую общность, отличную от русских. Очевидно, что для реализации программных пунктов этой конструкции необходимо затоптать все русское, в том числе православное русское.
В статье упоминается Центр современного искусства «АртАнгар», который существовал на Соловках в период с 2000 по 2004 год за счет грантов: норвежского — «Баренцев секретариат», и американского — «Фонд Форда». Руководил этим центром Евгений Шкаруба, который в настоящее время руководит строительством «поморской шхуны». Экспонаты центра современного искусства вызвали отрицательную реакцию у представителей церкви, в результате продолжительной борьбы «АртАнгар» был закрыт. Факт строительства норвежской шхуны участником столь одиозного проекта сложно назвать совпадением.
Отмечается, что прототипом для строительства «поморской шхуны» стала яхта «Матильда». Если посмотреть на фото яхты «Матильда», то станет понятно, что этот корабль имеет очень характерное парусное оснащение: мачту, смещенную от миделя (середина корпуса) к носу, бушприт, комплект парусного вооружения с гафельным парусом, над которым могли поднимать также топсель; с одним или двумя косыми парусами бушприта — стакселями. Корабли с таким парусным вооружением в XVIII веке назывались куттерами.
Сейчас парусное вооружение такого типа на яхтах редкость. При небольших размерах яхта с парусным вооружением типа бермудский шлюп проще в управлении малым по численности экипажем, в том числе в одиночку. Эта особенность сделала такую оснастку наиболее распространенным типом парусного вооружения яхты.
Фактически строители «поморской шхуны» изменили количество мачт и парусную оснастку прототипа— судно стало шхуной, но при этом оно не перестало быть норвежским и не перестало быть яхтой. Это важно понимать, результат деятельности реконструкторов и их партнеров из «Баренцева секретариата», должен получить правильное название — норвежская шхуна.
Деятельность «поморских реконструкторов», возглавляемых Евгением Шкарубой, была бы невозможна без поддержки со стороны почетного консула Норвегии Андрея Шалева и директора Морского музея в Архангельске Евгения Тенетова. Евгений Тенетов — личность в определенном смысле примечательная, он постоянно демонстрирует лояльность северным соседям: то с финским флагом сфотографируется, то отпразднует день норвежской конституции, то Великую Отечественную войну переосмыслит в приятном нашим зарубежным партнерам ключе.
Эта странная любовь архангельской богемы к иностранцам имеет глубокие исторические корни. Основание города в 1584 году было вызвано торговлей с европейскими странами. Архангельск стал первым русским портом и на протяжении 130 лет был почти единственным «окном» России в Европу. В XVII веке более половины внешнеторгового оборота страны осуществлялось через Архангельский порт.
Привлеченные бойкой торговлей иностранцы охотно селились в городе; большая часть исторического центра города — это Гостиные дворы и немецкая слобода. Приехавшие иностранцы образовали здесь уголок Европы — свою слободу, где обособленно жили не только немцы, но и англичане, голландцы, норвежцы. Тех, кто не говорил по-русски, в Архангельске, как и в Москве, называли немцами, поэтому слобода стала называться немецкой.
Религией приехавших иностранцев, в основном, был протестантизм. Протестантская этика подразумевает богоизбранность носителя веры, что наложило свой отпечаток на взаимодействие с местным населением. За четыре века иностранцы обжились, образовали династии, подмяли под себя экономику края.
«…из жителей „Немецкой слободы“ вышли целые династии купцов, заводчиков и промышленников: Клафтоны, Пецы, Шмидты, Ротерсы, Десфонтейнесы, Люрсы, Шергольды, Гувелякены, Гернеты, Линдесы, Брандты… Постепенно иноземные купцы сумели занять в Архангельске ключевые позиции. „Немецкая слобода“ выгодно отличалась от других районов. Здесь впервые появилось уличное освещение, водопровод, электричество и телефон… это настоящие хозяева города и всего северного края», — свидетельствуют архивные документы.
Фактически к началу XX века сложилась этническая, религиозная и экономическая сегрегация коренного населения края, усиленная провинциальностью. Если в Санкт-Петербурге большое количество иностранцев нивелировалось имперским духом столицы, то в Архангельске имперский дух был «пожиже». С течением времени вокруг иностранцев сложилась прослойка обслуги из местного населения, суть деятельности которой передает идиоматическое выражение, пришедшее к нам из США, — «домашние негры».
Селекция местной богемы продолжалась столетиями и не была прервана даже с приходом советской власти. В период гражданской войны, в августе 1918 года, Архангельск был занят иностранными интервентами, которые смогли занять город при поддержке местных коллаборационистов, организовавших вооруженное восстание, синхронизированное по времени с подходом британской эскадры.
Британцы, заняв город, развернулись, массово вывозя все, что представляло ценность. Для защиты приобретений они начали организовывать «Славяно-Британский Легион» — очень примечательное воинское подразделение. Примечательно оно тем, что легионеры подчинялись требованиям британских уставов; русским были только солдаты, командный состав был английский. При этом англичане не доверяли русским, поэтому бывшие царские офицеры могли рассчитывать на должности рядового состава или денщиков у английских офицеров (что характерно, господа белые офицеры денщиками служить не брезговали). По наблюдениям командующего белогвардейской армией генерала Е. К. Миллера, это воинское формирование представляло собой британскую туземную армию.
Британцы первыми поняли, что продолжение интервенции закончится печально, и в сентябре 1919 года спокойно ушли, оставив территорию на попечение белогвардейцев. Белые и оставшаяся в Архангельске публика считали, что крестьяне, насильно согнанные в белую армию, будут их защищать. Однако идея воевать в приполярной тайге, пока баре фланируют по набережной и кушают блинчики с сёмгой на масленницу, не нашла широкой поддержки. Крестьяне, одетые в солдатские шинели, дезертировали, сначала по одиночке, потом группами, потом ротами и батальонами. Когда в марте 1920 года восстал и перешел на сторону Красной Армии полк, фронт рухнул. В Париж сумели уехать не все.
В силу бездарности белогвардейское руководство не смогло организовать нормальную эвакуацию, как это сделал Врангель, покидая Крым. Начальство бежало, бросив практически всю «чистую публику», депутатов и членов правительства Северной области, а также отступавшие войска на берегу. Бросили даже «секретную переписку, офицерские послужные листы, …по коим большевики впоследствии выуживали своих врагов»; доносы в белую контрразведку тоже бросили.
Сослуживцы «железного» Феликса припомнили оставшимся многое: массовые расстрелы «на мхах», концлагеря смерти Мудьюг и Йоканьгу, каторжную тюрьму на Соловках (позднее СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения) и много что еще, но «холуйский душок» до конца вывести не смогли.
В советский период город интенсивно строился, дефицит образованных кадров был велик, оставшаяся «чистая публика» приспособилась. В дальнейшем их потомки спокойно жили, сохранив семейное предание о том, «как мой дедушка опоздал на пароход». С разрушением СССР «холуйский душок» возник с новой силой.
Ситуация, если смотреть на нее сверху, выглядит довольно простой. После поражения СССР в холодной войне, он, как проигравшая войну страна, был расчленен и частично оккупирован. При этом на территории не обязательно присутствовали контингенты НАТО (как в странах Прибалтики), во многих случаях неоколониальная администрация управляла из посольства или с помощью «советников» и местных коллаборационистов (как на современной Украине и ряде других постсоветских республик).
На территории России использовался (частично и сейчас используется) второй метод управления. Факт непосредственного вмешательства Запада во внутренние дела страны оправдывался необходимостью вступления России в «цивилизованный мир». После 2000 года этот стиль начал постепенно отмирать, все чаще стало использоваться понятие «государственный суверенитет». Однако это понятие использовалось и используется достаточно узко, под суверенитетом понимается контроль над территорией, максимум — невмешательство во внутреннюю политику страны или самостоятельность России как субъекта международного права. Культурные процессы, которые стратегически существенно важнее, обычно находятся за границами восприятия государственных мужей.
Сейчас, в связи с ужесточением борьбы за полный государственный суверенитет России, трендом на ликвидацию НКО, как механизма внешнего управления, «партнеры» все чаще переходят на финансирование своих политических концептов за государственный счет. В этом случае внешнее управление осуществляется на идейно-концептуальном уровне, а финансирование полностью или частично осуществляется за государственный счет России. Задаваемый тренд обычно фрагментируется на несколько «независимых» проектов, имеющих общую цель.
Например, в настоящее время в Архангельске, помимо строительства шхуны, осуществляется проект City Says. По содержанию это «современное искусство», однако обращает на себя внимание факт использования в нескольких произведениях проекта лексики из «Поморской говори». Например, в рамках проекта приехавшая из Санкт-Петербурга художница Анна Слобожанина разрисовала несколько домов словами, заимствованными из «поморского языка»: «рянда», «нилас», «шуга». Ранее словарь «поморского языка» был издан при поддержке фонда Форда, в рамках мероприятий по конструированию национально-культурной автономии поморов, осуществляемой при поддержке фонда «Баренцев секретариат». По открытым сведениям, фонд Форда использовался ЦРУ для прикрытия своих операций.
Строительство шхуны, как первый шаг к возрождению «поморского языка» и как следствие к возобновлению конструирования трансграничной идентичности, уже отмечалось экспертами.
Если разбирать биографию художницы, то можно отметить получение ею стипендии от Фонда Frants Art Foundation, как важный этап ее биографии. Хозяйка фонда — известный в России деятель Анна Франц, основатель некоммерческого фонда St. Petersburg Arts Project из города Нью–Йорк, куратор многочисленных проектов на территории России и Европы.
На практике эту ситуацию можно понимать так: западники отобрали из числа молодых художников ту, чье творчество наиболее удовлетворяет их запросы, и стали ее продвигать и спонсировать. Это ставший уже классическим способ навязывания России культурной повестки. В статье Eadaily очень верно было подмечено: «игруны» заверяют нас, что они занимаются якобы общественно полезным занятием».
При этом следует заметить, что качественная разница между объектами проекта «АртАнгар» и City Says отсутствует, сущностно это один концепт — культурный вандализм. При ближайшем рассмотрении оказывается, что качество «передового» и «прогрессивного» искусства от активистов проекта City Says находится на уровне произведений Шкарубы проекта «АртАнгар» и на самом деле является войной с высокой культурой, сознательной ее девальвацией и разрушением. При этом вся эта «радость» осуществляется за государственный счет.
Чуть ранее в Архангельске в рамках фестиваля уличных театров проходила выставка «современного искусства» под названием «СЕВЕР» — идейный косплей с выставок Ильи Кабакова периода позднего СССР. Напомню, что Илья Кабаков — это художник советской эпохи направления соц-арт, который в своих инсталляциях давал образ СССР как страны агрессивной и отсталой. Этот образ в ходе холодной войны был на Западе очень востребован — до момента разрушения СССР. Кабаков работал на разрушение СССР и снос ее политической системы — что сам признавал. В этих обстоятельствах становится уместным вопрос: на что работают художники, организовавшие выставку «Север»?
Инициативы сомнительной культурной ценности в Архангельске свободно реализуются и даже поддерживаются. Далеко не полный список архангельских «культурных» новаций позволяет увидеть латентное заплевывание позитивного образа страны, сознательную девальвацию ее культуры и, как следствие, наращивание деградационных процессов со стороны прозападного политического субъекта. Всё самобытное и уникальное искажается для унификации с образцами культуры Запада, в том числе Норвегии. Неестественность и неорганичность насаждаемых культурных новаций, их направленность на разрыв с отечественной традицией вызывает естественные опасения. Особенно когда это осуществляется под идейным и концептуальным руководством граждан, ориентированных на государства — члены НАТО.