Передача «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда» от 15 апреля 2025 года

Анна Шафран: Здравствуйте, друзья! Это программа «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда». С нами Сергей Ервандович Кургинян — политолог, публицист, театральный режиссер и лидер движения «Суть времени». Сергей Ервандович, приветствуем Вас!

Сергей Кургинян: Здравствуйте!

Анна Шафран: Очень закручивается интрига и, конечно же, тут без Вас, Сергей Ервандович, не обойтись.

Сергей Кургинян: Неужели я закручиваю и эту интригу?

Анна Шафран: Вы можете как следует по полкам все разложить.

Сергей Кургинян: Часовню XV века тоже я разрушил?! (смех)

Анна Шафран: Мы как-то с Вами затрагивали эту тему, но развиваются события, и борьба команды Трампа с Deep State, конечно же, вызывает все больше и больше вопросов. Возможен ли реванш демократов и тех кланов, что стоят за демократами на промежуточных выборах в сенат США в следующем году? И вообще, на какой чаше весов преимущества? Вот давайте об этом поговорим сегодня.

Сергей Кургинян: Надо эти весы каким-то образом обсуждать, их конструкцию. Демократическая партия в США в невероятном кризисе. Там нет никакого единства между кланами — Клинтоны, Обамы, сами устроения этих кланов. Это очень тонкий вопрос — их приверженность тем или иным крупным группировкам.

Штат Арканзас, откуда выскочил как черт из табакерки Клинтон, — это абсолютная вотчина Уинтропа Рокфеллера на момент, когда Клинтон выскакивал. И тут очень сложная конфигурация: кто, собственно, стоит за Демпартией, и что она такое. В любом случае она в огромном кризисе.

Этот кризис вызван тем, что произошел вопиющий, чудовищный отказ от всех гуманистических идеалов, тех модернистско-гуманистических, которые были связаны с этой партией во времена Рузвельта, ее величайшего представителя и тогдашнего спасителя Америки. Может быть, это фигура глубоко неоднозначная, и «то еще» спасение, но как бы то ни было, там была и сила, и идеалы, и какое-то представление, между прочим, о Сталине, не такое, как у Черчилля.

Когда Томас Манн, главный советник философского плана у Рузвельта, говорил, что можно договориться с коммунистами на почве воли к улучшению человечества, существовала и сама эта идея улучшения, развития. И надо сказать, что идея гуманизма, которая уже набила кому-то оскомину и на которую иногда даже отчасти посягают наши церковные деятели, говоря, что гуманизм — это якобы что-то не вполне с христианством связанное, то это не так. Гуманистическая идея, конечно, очень глубока и с христианством связана намертво. Да и не только с ним. В древнем Шумере были боги, которые были за человека, и другие — против. Или, как говорил Генри Торо, у племен, проживающих на островах Товарищества, были боги, рожденные при свете дня, но были и более древние боги, рожденные в ночи.

Этот конфликт тьмы и света, богов, которые за человека и против человека еще и в дохристианскую эпоху существовал, и он очень ярко проявлен, например, в зороастризме.

Когда Хомяков, наш почвенник, говорил, что Иудея пророков, зороастризм и православие есть триединство, внутри которого и нужно рассматривать русскую идею, то это была достаточно оригинальная точка зрения. По крайней мере, мне кажется, что Хомяков — самый оригинальный из наших почвенников, очень сильно присягающих идеалу именно великой Святой Руси.

И это я не ушел в сторону. Я здесь говорил о том, что Демократическая партия США какое-то время олицетворяла собой определенные гуманистические идеалы. И пик всего этого был при Рузвельте. Она свернула, как и все так называемые демократические, буржуазно-демократические движения, на совершенно другие рельсы — на рельсы постмодерна. И по существу это было предательством идеи гуманизма.

Но когда ты отказываешься от идеи гуманизма, то надо сказать, а, собственно, какую ты идею поднимаешь на щит? Идеи постмодернистов, которые очень плотно были взяты на вооружение Демократической партией, — конец истории (Фукуяма), конец гуманизма, конец проекта «Человек» и прочее — все это было призвано умалить человека, максимально его дискредитировать как с точки зрения самой концепции, так и с точки зрения практики.

Шло расчеловечивание, восхваление любых извращений, деградация всей той системы, которая всегда прежде занималась поднятием человека. А человека легко толкать вниз, его очень трудно тянуть наверх. И целая система институтов всю историю человечества тянула его наверх. Демократы так называемые, они посягнули на все это.

Это была ошеломляющая новизна, существенно связанная, конечно, с крахом СССР. Там произошло что-то немыслимое с точки зрения концентрации темных идей, не скажу даже сатанизма, а чего-нибудь еще покруче. Поклонение смерти, богам этой смерти, упивание любыми извращениями, включая крайние степени патологии, снятие всех запретов — это все делали Демократическая партия и ее спонсоры на протяжении всего постсоветского времени.

Это вызывало позитивный резонанс на Западе как в силу глубоких оснований, — я вот не убежден, что Запад когда-либо был христианским до конца, это отдельный, очень тонкий вопрос, — так и с точки зрения того, откуда иначе нацизм-то выпрыгнул? Он же откуда-то выпрыгнул в своем явно антихристианском виде.

Гитлер еще использовал отчасти Gott mit uns, а Гиммлер уже молился Черному солнцу… Да и сам Гитлер молился непонятно кому, и все эти тибетские и прочие вещи — они же не появились вдруг от того, что Гитлеру какой-то бред пришел в голову. Они имеют глубочайшие источники, все эти «Общества Туле» и прочее, как и постгитлеровский нацизм. И теперь мы знаем из секретных документов ЦРУ, что они общались с человеком, которого они, по крайней мере, считали Гитлером (а возможно, он и был им) еще в 1950-е годы, ну и многое другое.

Это все породило внутри Демпартии какую-то адскую смесь расчеловечивания. И тут вдруг выяснилось, что американцы — и именно они, а не европейцы, которых уже превратили в полный фарш, — сохранили в себе какое-то «фи» по отношению ко всему этому.

Вдруг эта Америка, проснувшись, сказала — мол, круто слишком, мы так не хотим. Не все полицейские хотят мыть ноги афроамериканцам и каяться, и не все семьи хотят демонтировать то, что связано с конфедератами, в общем, свои семейные истории.

Не все хотят, чтобы историческая Америка ушла в небытие. Есть люди, которые ее очень ценят и совсем не хотят, чтобы их дети становились каким-нибудь непонятным гендером, а также спивались, скалывались и все прочее, то есть в обществе имеется какой-то иммунитет.

Возник американский иммунитет на невероятную низость и пакость Демпартии. При этом все левые движения участвовали в этой пакости. Параллельно с чудовищной деградацией Демократической партии США и демократических партий Европы шла такая же чудовищная деградация левых движений, а ведь мы же не можем сказать, что, например, Сталин требовал разрушения семей или перверсий.

Наоборот, в определенный момент классический советский идеал был очень высокоморальным, поддерживал невероятно высокую планку веры в человека, в развитие, в образование. Понятно, что это было так.

Но этот идеал исчез. Иногда мне кажется, что реальным его развитием и каким-то осмыслением вот этого Soviet heritage, советского наследия как фактора будущего, занимаемся уже чуть ли не мы одни. Ну, возможно, это не так, и я охотно соглашусь с любыми левыми силами, которые скажут, что они тоже, но что-то я не вижу этого, а другое — мерзость — вижу и здесь, и там.

И мерзость эта начинается с постмодернизма. Причем сразу понятно было, что политически она будет не большевистской и не советской, и не какой-нибудь коммунистической. Она анархистской будет. Она невероятно тяготеет к анархизму.

А разница между анархизмом и, скажем так, большевизмом, который многие обоснованно не любят и который я люблю, но совершенно не намерен навязывать эту любовь кому-нибудь, — я просто подчеркиваю, в чем разница: разница в отношении к Христу и возможности выхода из ада. К одному событию евангельскому, а именно к сошествию Христа в ад.

Луи Арагон писал:

Да, существует ад!
И в нем живут мильоны.
Да, существует ад!
Его свидетель ты.
Ад — это труженик
коленопреклоненный…

Или в «Марсельезе»:

«Мы пойдем к нашим
страждущим братьям»,

— и так далее. Вот этот идеал: страждущие братья, народ — к нему должно идти интеллигенции, чтобы выводить этих братьев из ада.

Анна Шафран: Мы на основополагающем вопросе остановились с Вами — о выведении человека из ада.

Сергей Кургинян: Да-да. Вот поэтому никогда революционные деятели, которые должны были поднимать за собой народные массы, они никогда с христианством до конца не расплевывались.

Ибо в основе представления о революции, историческом процессе — то, что кто-то уходит из рая в этот ад, спускается туда и выводит людей оттуда. И в этом принцип соотношения партии с пролетариатом. Из ада спасают таким способом.

Одновременно с этим возникали две глубоко антихристианские идеи. Одна очевидная, что ад — это очень хорошо. И незачем оттуда выводить. Наоборот, его-то и надо построить.

Это монолог Великого Инквизитора у Достоевского. Нынешний проект «Великий Инквизитор» потрясающе в этом смысле силен, и все, с кем я разговаривал, из людей, которые занимаются не конспирологией, а закрытой теорией элит, в том числе в спецслужбах, например, в «Штази», все они были убеждены, что за витриной сомнительного демократизма стоит проект «Великий Инквизитор».

«Будут миллиарды счастливых младенцев и узкая группа страдальцев, взявших на себя познание добра и зла», — говорит Великий Инквизитор. Он говорит Христу: «Мы уже давно с ним (с сатаной), а не с тобой».

«Мудрый дух говорил с тобой в пустыне, и было сказано, что он искушал тебя. Вспомни первый его вопрос, хоть и буквально он был таков: ты хочешь идти в мир, идешь туда с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которой они в простоте своей, прирожденном бесчинстве своем, не могут осмыслить, которого боятся они, страшатся, ибо никогда и ничего не было для человека и человеческого общества невыносимей свободы. А видишь сии камни в этой нагой раскаленной пустыне, обрати их в хлебы, и за тобой пойдет человечество, как стадо. Благодарное и послушное». И так далее.

Потом говорит: «Ты не захотел лишить человека свободы», — подчеркивая, что Христос — идея свободы. «А знаешь ли, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, и есть только голодные. Накорми. Тогда и спрашивай с них добродетели».

А дальше: «И никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными. И кончится это тем, что они придут к нам, а мы в этот момент будем глубоко в подполье. И скажут: „Лучше поработите, но накормите“. Поймут, наконец, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы».

Эту идею взяли на вооружение.

Моя мать дружила с крупными критиками и литературоведами старшего поколения. Одним из них был Вильмонт, он занимался Шиллером и Гёте. Она рассказывала, что Вильмонт мучился мыслью, откуда Шиллер взял Великого Инквизитора. Что он знал? И почему потом Достоевский, который мог самостоятельно создавать образы, как мы понимаем, взял образ, столь очевидно унаследованный от Шиллера?

Когда король Филипп говорит Великому Инквизитору: «Ты озаришь мой разум новой верой, прощающей отцу сыноубийство?» — тот отвечает: «Во имя справедливости извечной Сын Божий был распят».

Мы читаем Шиллера и не понимаем глубину сказанного. Король продолжает: «И эту мысль ты мнишь учредить во всей Европе?» — «Во всех краях, где процветает крест».

А на слова короля: «Но Карлос — мой единственный наследник, кому я оставлю Испанию?» — что отвечает Великий Инквизитор? — «Тленью, но не свободе». И король соглашается: «Мы едины в мыслях».

Значит, была порождена какая-то глубокая идея тленья, и она, эта идея Великого Инквизитора, выражена достаточно очевидно и с достаточной степенью откровенности, непонятной только тем, кто живет себе и живет, и занимается замечательными вещами, которыми мне тоже хотелось бы заниматься — воспитанием детей, чтением высокой классики, приглядываются к тому, как устроен мир — а этим не занимаются, им это непонятно. Но ведь название «Великий Инквизитор» взято на вооружение сначала иезуитами, а потом — ЦРУ.

И ЦРУ совсем не так далеко от этих иезуитов, как кажется. Джорджтаунский университет, Фордхейм и все прочее — это вполне себе кузницы кадров, и когда мы говорим, что вся Америка протестантская и англосаксонская — это же неверно. Уж как минимум клан Кеннеди таким считать нельзя, и он не один. Сейчас латиноамериканское и итальянское католическое движение очень укрепляются, а они изнутри уже совсем не обязательно католические, там уже и Церковь Смерти очевидно существует латиноамериканская, и вуду, которым, опять-таки, занималось ЦРУ…

Черт их знает, этих самых демократов, в какой степени они просто болтали о том, что разрушают все табу во имя свободы, а в какой степени — сознательно готовили такую несвободу, по отношению к которой все эти человеческие моральные табу являются высшим выражением свободы?!

Но вспомним, что говорили коммунисты, которые совсем не безусловны, но у которых же было ядро смысловой правды, иначе почему бы русский народ их принял? Они говорили: «Из царства необходимости — в царство свободы»:

«В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе».

Что имелось в виду? Под необходимостью имелась в виду вся неумолимая сфера закономерности, природа, наделяющая человека некими роковыми качествами. Свобода же — это то, что находится по ту сторону необходимости.

А кто, вспомним, абсолютизировал необходимость у Достоевского? «Необходимо лишь необходимое. Вот девиз земного шара отселе». Это провозглашал Шигалёв в «Бесах».

Анна Шафран: Мы продолжаем программу. С нами Сергей Ервандович Кургинян, политолог, публицист, театральный режиссер и лидер движения «Суть времени». Мы на «Бесах» Достоевского остановились.

Сергей Кургинян: Да-да. Говорили (были такие любители у нас в антисоветских кругах), будто бесы — это большевики. Но помилуйте: «Мы пустим пьянство, донос, мы пустим неслыханный разврат. Мы каждого гения задушим в младенчестве»,  — этот тезис разве имел какое-то отношение к большевикам? Кто пускал пьянство? «Пьянству — бой!» Разврат?.. Как говорилось в анекдоте про то, чем удерживают мужчину в узах брака: «Англичанка — телом, француженка — делом, итальянка — грацией, а русская — парторганизацией».

Анна Шафран: Отлично!

Сергей Кургинян: Хорошо, можно было по этому поводу смеяться: «Мой муж — негодяй, верните мне моего мужа».

Говорят, в первые годы после революции имел место разврат. За что уцепились? За то, что брякнула Коллонтай про «свободную любовь» и «стакан воды». А как на это обрушился Ленин, понимавший, что только еще не хватало мораль разрушить — и вообще все рухнет?

Потом Сталин эти моральные скрепы вывел на максимум. И они же держались каким-то способом!

Значит, бесы — это что-то другое. Это — шигалёвщина. И мы видим, что это такое. Но главное — сама идея ада.

Есть идея, что ад хорош. И что он сам изольется, как лава из вулкана. Ее понимал и поднимал Алексей Толстой в «Хождении по мукам». Что когда Зверь из бездны вырвется просто так, не к нему спустится кто-то — какие-то люди пойдут из «рая» через жертву в ад и оттуда людей, меняя их, начнут вытаскивать, — а когда сама эта человеческая магма, доведенная до зверского состояния, изольется, то это будет… А что это будет? Это будет путь к самой свирепой, останавливающей этот разлив диктатуре.

Так вот то, что именовалось Демпартией, было в последние десятилетия движением в сторону Великого Инквизитора через ускоренное расчеловечивание человека, было реализацией идеи создания дегенерата, инфантила, «счастливого младенца». Коротко живущего, в отличие от элиты, которая будет жить долго.

Идея «свободы» как вседозволенности, как снятия всех норм и табу, все это вместе создало гигантский леваческо-демократический клубок, никакого отношения не имеющий ни к идеалам большевиков, выводивших человека из социального ада ради того, чтобы, очистив, поднять его («…в царство свободы дорогу…»), ни Рузвельта и его людей, ни Томаса Манна с его новым гуманизмом. Все то, на чем держалась демократия до начала 1950-х годов, начало медленно-медленно исчезать. Не без помощи ЦРУ и сексуальной революции. Не без помощи ювенальных технологий, создающих «счастливого младенца» самим запретом для родителей на его воспитание.

Кто сексуальную революцию устроил-то? Кто такие эти хиппи? Но мы же знаем теперь, что все это — сознательная наркотизация населения и прочее, и, конечно, гигантский взрыв расчеловечивания — тоже было связано с этими же вещами и тем, что по ту сторону процесса возникнет Великий Инквизитор (а ведь был парагвайский опыт иезуитов, перенесение этого опыта и так далее).

Это все, маркируемое бэкграундом Демпартии и проектом «Великий Инквизитор», который и есть «глубинное государство», а не какая-то совокупность бюрократии. Почему она? Чем она организована? Что они хотят сказать? Что «это масоны»? Масоны уже давно превратились в декорацию. Что там на самом деле происходит?

И ответом на это был импульс какой-то внутренней Америки, который ошеломил. Америка сумела, вопреки всем этим вальпургиевым ночам, избрать Трампа! Она сказала этому нет — расчеловечиванию, перверсии бесконечной, снятию моральных ограничений, разрушению истории. Возникла в каком-то смысле глубинная историческая Америка, в отличие от имеющейся «реальной Америки демократов».

И эта глубинная историческая Америка выбрала Трампа. И тут возникает вопрос, кого же она выбрала? И кто ей оказался предложен?

Потому что внутри того, что мы называем «трампизмом», есть несколько достаточно очевидных слагаемых. Прежде всего я хочу сказать, что на фоне этой демократической гадости кто угодно выглядит белым и пушистым. И, конечно, когда определенные силы начинают говорить с позиции «нет этому», я их не могу не поддержать. А кого поддержать?! Коль идти больше некуда, кого поддержать? Вот это омерзительное левачество, этот демократический постмодернизм? Поневоле начинаешь смотреть туда.

Но нельзя же смотреть туда просто восхищенным взглядом обывателя, видящего, что, наконец-то, кто-то «возбухнул» против гомиков, разрушения истории, всяческих перверсий и расчеловечивания человека!

У того, что мы наблюдаем, есть три базовых слагаемых. Первое слагаемое — коммерчески бандитское, гангстерское. Я не вкладываю в это никакого отрицательного смысла. Они все живенькие, «миленькие», веселенькие. В конце концов, живые, а не мертвые. Но они — гангстеры. Все эти бесконечные разговоры про сделки… Сделка такая, сделка другая. Сделка туда, сделка сюда. Они же упиваются этим! Посмотрите на их глаза, когда они говорят «сделка». Имеется в виду, я тебе распальцовку сделаю, и ты отъедешь — Сделка. «Я ставлю Путину дедлайн». Из анекдота:

— Звери, отдайте все это! А то будет как вчера!
Звери отдали.
— А как было вчера?
— А вчера не отдали.

Вот этот пиар: «Лежать! Бояться!» — он гангстерский. Он очевиден, он существует.

Второй слой этого всего дела уже не гангстерский. Он, как бы это сказать, великодержавный. Им не заказывали Make Russia Great Again, им заказывали Make America Great Again. Снова реиндустриализация, ремилитаризация, будет сильная Америка. И если кто-то думает, что эта сильная Америка будет национальной, что Трамп изоляционист — ну, мне кажется, что это существенное упрощение картины. А ведь есть еще третий уровень, религиозно-фанатичный.

Посмотрите в глаза Трампа. Вы не видите, что он считает себя избранником Божьим? А ведь это очень видно. Он считает себя клевым «делилой», мощным державником и избранником Божиим. Вместе с Америкой.

Тут есть организация, на нее бы надо было все-таки обратить взоры, а у нас этого не делают. Это — Новая апостольская реформация, НАР. Новая апостольская реформация — это огромное движение, очень хитро устроенное. Это такой конгломерат разных организаций, которые говорят про себя разное. И очень плотное ядро.

Новая апостольская реформация поддержала Трампа. Помните женщину-врача, которая, как и мы, была категорически против ковидобесия? Но, выступая против него, она заодно сказала, что все гинекологические заболевания происходят от совокуплений с демонами. И когда коллеги потребовали, чтобы она, дабы не дискредитировать антиковидное движение, от своих экстравагантных высказываний отказалась, она сказала нет. Вот она — одна из основных трамписток. Это — НАР.

А это не только женщины, занимающиеся гинекологией. Это какой-нибудь генерал Флинн и другие, выстоявшие в период гонений против Трампа и оказавшиеся ну прямо острием трампизма, таранившим американскую демпартийную мерзость.

Они все НАР. Эта «Новая апостольская реформация» утверждает себя следующей после протестантской. Она убеждена, что задача в том, внимание, чтобы не make America great again построить, а теократическое, антидемократическое, абсолютно диктаторское глобальное государство. Именно глобальное. Планету Земля надо подготовить к тому, что они считают пришествием Христа, но не так, что это будет катастрофа, ждите. Надо все вычистить, все авгиевы конюшни, создать абсолютную диктатуру того, что они называют христианством (и к чему уже весьма напряженно относятся очень-очень многие). А потом, когда их диктатура победит, придет Христос, и все будет замечательно.

Они вобрали в себя диспенсационалистов, которые говорили, что их заберут на летающие тарелки. Теперь, говорят, никаких летающих тарелок, здесь будем мы. Там есть концепция христианского сионизма и Третьего храма. Что это за диктатура, непонятно, но главное, абсолютно непонятно, как они хотят ее добиться, при том что это мощнейшая организация.

Анна Шафран: Не очень понятно, как христианство сочетается с тоталитарной властью.

Сергей Кургинян: Это мощнейшая теократическая власть. Даже не монархия: государь, гиббелины, гвельфы… Теократическая власть: все регионы поделены на доминионы и они под контролем тех или иных сил тьмы. Дьявол изгнан, а его ставленники — демоны — нет. И они проводят его законы. Экзорцизмы идут в каждом из регионов, длинные «лечебные» экзорцизмы.

Конечно, это пятидесятники, то есть «Святой Дух» прямо приходит к ним. Там есть апостолы, там есть экзорцисты, там есть лидеры. Тот, кто зачинал это движение, некий Вагнер, уже давным-давно объявлен святым.

Я не хочу сводить весь трампизм к этому, но есть этот религиозный экстатический момент, создающий огромную мотивацию, настоящую страсть, есть огромные человеческие массы, верующие в это: в практику религиозного очищения от демонов, экзорцизм, исцеление. Это все целители, они накладывают руки. Их очень много. Они рвутся к тому, чтобы число их сторонников было поближе к миллиарду, но уже сейчас никто толком не понимает, сколько их. Это гигантское движение, и это прямо острие фанатического трампизма. Фанатического.

Я представляю себе хорошо, кто такой Кит Келлог. Это такой спецназовец и аналитик из школы Бжезинского, и он не может любить Россию. Kill a Commie For Mommy.

Но кто такие эти молодые ребята, которые хотят там что-нибудь наварить, и как именно? Насколько они легкомысленны в плане обогащения и безразличны к тому, каким способом оно достигается — это отдельный вопрос. Что такое все эти компьютерщики, тот же Питер Тиль, говоривший, что не понимает, что такое демократия. И что эта идея в прошлом, полностью.

Говорят: «Но они зато за традиционные ценности!» Но Тиль — это первый миллиардер, который заявил, что он по ту сторону традиционных ценностей. И это тот, кто ведет вице-президента Вэнса по жизни все время. Возникает вопрос, а как он его ведет?

Это, конечно, очень деликатные вопросы. Я не хочу тут никакого экстремизма проявлять. Но это же сложный комплекс.

Теперь возникает вопрос о том, что в момент, когда Демократическая партия, ее леваки, ее вот эта постмодернистская мерзость, ее все эти темные слои напугали народ Америки, настоящий исторический народ, этот народ рванул к Трампу! По принципу господина Мармеладова: «А коли идти больше некуда?» — он инстинктивно рванул к Трампу.

Как их можно за это упрекнуть? Трамп за традиционные ценности, за Великую Америку, за рабочие места, за все остальное. Как их можно упрекнуть в том, что они рванули туда? А куда им было идти? Слишком отвратителен стал демократоид. Это не Рузвельт. И не легкомысленная барышня Камала Харрис, которая все никак не могла свести концы с концами, оппонируя Трампу. Кто ее выставил на позорище?! Почему ее выставили? Чтобы проиграть.

Возникает вопрос: это история с диалектикой и со сшибкой сил, где консервативные силы — их мои коллеги и собеседники, занимающиеся закрытой теорией элит, называют «проект Омега» и считают антипроектом к «проекту Великий Инквизитор» и бэкграундом самих этих республиканцев, с сохранением каких-то частных возможностей? Как говорят специалисты по этому проекту, если ты плюнул в троллейбусе, тебя расстреляют, однако какая-то свобода, частная собственность и прочее — сохранены.

Вот эти два проекта, из которых один связывают с определенными группами в Пентагоне и Северным командованием, и другой — с определенными группами в ЦРУ, вот эти два проекта — они сшиблись? Или возникло другое? Ведь было ясно, что так или иначе избиратель шарахнется от демпартийной мерзости. Что она ему покажет такое, что он дернется в сторону. А там уже стоит ловушка. И как только американцы шарахнулись в другую сторону, им говорят: вот, милости просим в объятия «апостольской реформации» и всего остального.

Это игра? Или это спонтанная вещь? Это проект, конструкция? Или спонтанность исторического процесса? Что возобладает? И в какой степени спонтанность, которая называется «собственными колебаниями системы», будет находиться с вынуждающими, управляющими элементами во всем этом?

Этот Трамп — зачем? Что он должен протащить? Как можно установить единое господство специфически понимаемой христианской консервативности в той же Индии или в Китае? Это же нужно на всем земном шаре? Это же именно так говорится: «Надо подготовить земной шар к Пришествию. Мы его подготовим. И когда Он придет, то придет к нам». Как это все сделать-то?

Получается, для того чтобы это сделать, нужно сначала очистить Америку, превратить ее в то, что никакой демократией сделать нельзя.

Трамп в каком-то смысле очень симпатичный, как вообще живой человек симпатичен. Байден был мертвым внутри, а этот — живой. Он открыто радуется. Говорит: «Как сделал пошлины, как захреначил, прошу прощения, все это дело… так все сразу побежали мне задницу лизать». Доволен. Ужасно.

Деньги — в панике. Он непонятно что творит! Напоминает мне знаменитое высказывание из пьесы Брехта «Страх и отчаяние в Третьей империи»:

«Посмотрите на фюрера, когда он что-нибудь замышляет: непроницаем! Вы никогда ничего не знаете наперед. Он, может быть, и сам-то наперед ничего не знает. А потом сразу удар… молниеносно».

Так вот, он не знает сам, что он сделает в следующий момент. Это такой буйвол, нападающий на омерзительный мир. Когда мир омерзителен, то твои симпатии на стороне буйвола. Но ты же понимаешь, что это буйвол. И дальше вопрос: кто его запускает-то? У буйвола этого есть хозяин или нет?! Под маской трампизма надо протащить все, что не могла протащить Демпартия? А тогда это — что? Как это дальше должно разворачиваться? Это же не может разворачиваться так, чтобы огромное движение этой Новой апостольской реформации реформировало еще и, скажем, всю Индию.

В Армении, действительно, это был пилотный экземпляр. Вдруг оказалось, что вековечная историческая «эчмиадзинская» вера — Армянская Апостольская церковь — оказалась на втором месте в сравнении к какими-то сектами, весьма сомнительными и явно американизированными. На Украине эти секты («Живого слова») весьма сильно развернулись, их адептов там очень много.

Ну хорошо, пусть все это так, но все же нельзя всех обратить в НАР, да? Значит, нужно обратить Америку, победить, расставить своих людей, что-нибудь спровоцировать, зачистить противника, так завернуть гайки, чтобы все впали в абсолютный страх, навести террор, ликвидировать всю эту демократию, да? И тогда установить что-то.

А потом, установив это, начать продвигать во всем мире! Вам это ничего не напоминает? «Построение социализма в отдельно взятой стране» — построение «нового апостольства» в отдельно взятой стране, с дальнейшим переходом на мировой уровень.

Мы имеем дело вот с такого рода вещами, если резьба не сорвется. А тогда те, кто ждут этого от проекта «Великий Инквизитор», скажут: «Ну вот, буйствовали с этим странным мужиком, считали себя свободными, хотели опять great again… какие-то ценности… И что, умылись? Сначала рецессия, потом падение производства, да? Повсюду говорит о мире, а идут войны. Убедились, что все это полностью провалилось?» Докуда оно провалилось?

И тогда возможен — я не говорю, что предопределен, но возможен — вариант, при котором где-нибудь к концу второго срока (а Трамп же уже говорит о третьем) произойдут какие-то совсем крутые события, такие мировые дестабилизации, по сравнению с которыми все эти «9/11», башни эти, покажутся ничем. И произойдут эти события во всем мире. А потом опять какая-нибудь супервирусная болезнь, при которой «уж спасаться, так спасаться» — одновременно с генными изменениями, при которых уже от этого деться будет просто некуда.

Я не говорю, что все это предопределено, что процесс будет развиваться в эту сторону, но эта причудливая смесь такого веселого гангстеризма, такой державной упертости и фанатизма, она ведь неизвестно во что превратится. Когда начнет распадаться, удержат ли ее, и кто ее будет удерживать? Я говорю о том, что такие возможности вполне существуют, к этому надо приглядываться как к гипотетическому сценарию и уж никоим образом не обольщаться.

И хочу еще сказать как театральный режиссер тем, кто ведет переговоры, ведь переговоры — это же всегда психологический момент. У нас существовала специальная такая дисциплина — психологические портреты. Так вот, есть люди, с которыми вы ведете переговоры, и вы достигли полного взаимопонимания, и у вас возникает ощущение, что «это такой человек, и так все здорово», а он не играет, он действительно такой на момент времени t₁, а в момент времени t₂, когда t₂ больше t₁, он диаметрально противоположный. Это может называться биполярным расстройством, а может быть какой-то странной композицией личности, наличием субличности внутри личности, да еще так, что они могут меняться местами. И тогда этот наблюдаемый человек не обманывает (обман распознаваем). Он просто разный, там отсутствует что-то, что это объединяет личности в единое целое. А как объединить в единое целое веселый гангстеризм, железный кулак и фанатическую веру? Притом что они есть.

Я могу сказать снова и снова одно: эта Демпартия и ее бэкграунд, все эти «великие инквизиторы» и все это расчеловечивание, целенаправленное разрушение права человека на восхождение (существенным вкладом, конечно, был демонтаж советского проекта, где новый человек и прочее присутствовали), — вот это все толкнуло людей в консервативную сторону. Это игра в две руки.

Поскольку история все же существует, а в ней спонтанные движения значат очень много, то сказать вот так вот «все придумали, взяли и сделали», я тоже не могу. Есть свобода. Есть она и базовая христианская идея — идея свободы для восхождения. Не свободы от восхождения, а свободы для восхождения. Но — свободы.

Когда-то один наш политический деятель сказал, что свобода лучше, чем несвобода. Кто же будет спорить! Вопрос заключается в неоднозначности понятия «свобода». Есть свобода от человечности — расчеловечивающая, а есть свобода для восхождения. И приравнивать две эти свободы друг к другу нельзя.

Тот, кто нас создал
         с мыслью столь обширной,
Глядящей и вперед и вспять,
                           вложил в нас
Не для того богоподобный разум,
Чтоб праздно плесневел он.

Поэтому в этом смысле мы находимся еще и на арене истории. Но внутри нее, обсуждая демократоидов и трампистов, мы не можем не видеть вот эти не очень бросающиеся в глаза людям, которые заняты обычными благородными вещами, такие стягивающиеся и прощупывающие дальнейшие возможности «субстанции», о которых я говорю. Они есть. Абсолютизировать их нельзя, но вычесть из анализа тоже нельзя.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, огромное Вам спасибо за этот очень глубокий анализ.