Корр.: Философия Николая Федорова, с одной стороны, укорененная в православии, а с другой — очень авангардистская, революционная — какую роль она сейчас может сыграть в патриотической мысли?
Александр Балакирев: О патриотизме в современной России я хочу сказать отдельно. Очень хорошо, что сейчас патриотическое движение выступает в защиту таких ценностей русской, советской цивилизации, как наука, техника, образование. Об этом много говорят. Но патриотическое сообщество уделяет недостаточно внимания ценностным основам этих достижений. А они очень серьезные. И здесь имя Федорова должно обязательно прозвучать.
Вообще ведь все эти достижения были осуществлением определенной мечты, определенной веры, особенной устремленности русских людей XIX и начала XX века, которые советская власть могла в значительной мере осуществить, реализовать. Духовные истоки этих устремлений должны быть обозначены. Когда это будет сделано, масштаб всех наших ценностей и достижений раскроется гораздо глубже. Люди смогут наконец почувствовать, что эти ценности принадлежат им. Понять то, что они на самом деле знают, но не осознают. Им дано, но они не осознают до конца то, какое огромное содержание находится в их культуре, в их традиции, в той цивилизации, которая их окружает. Ну, остатках цивилизации. Если эти вещи будут протранслированы через информационную систему, возможности которой сегодня очень велики, это придаст патриотическому движению, патриотическому сопротивлению гораздо большую эффективность.
Корр.: Украинский майдан сформировался в том числе потому, что он ответил на нараставший в разлагавшейся стране запрос на радикализм. Те, кто мечтает разрушить Россию, наверняка давно работают с подобным запросом в нашей стране. А в какой степени Федоров может стать «позитивным радикалом», то есть и радикальным, и позитивным?
Александр Балакирев: Когда в 2015 г. гремело дело присоединившейся к ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) российской студентки Варвары Карауловой, высказывались мысли, что это очень талантливый и сильный человек, который в окружающей действительности не нашел того, чего хотел. Не знаю, правда ли, что эта студентка не нашла драйва в окружающей жизни, не нашла, куда приложить свои силы, и поэтому стала исповедовать такие безумные вещи. Но то, что молодые люди не видят драйва в окружающей действительности, это правда. И это большая опасность. Если всё так, то им этот драйв предложат в виде майдана, например. Противостоять этому может только культура и ощущение тех пространств, которые раскрываются перед человеком, когда он к ней приобщается.
Под культурой я имею в виду и художественное наследие, русское слово, русскую мысль, и идеи, которые осуществлены в области науки, техники, в области воспитания, педагогики и так далее. Это, конечно, более тонкая вещь. Это не «движуха». И это немножко другой уровень кислорода, свободы. Собственно говоря, у меня есть опасения, что современная молодежь в значительной мере не способна к этому приобщиться, потому что нет ничего в ее жизненном опыте, что могло бы с этим резонировать.
Тут должен быть определенный уровень образования, воспитания, культуры, чтобы приобщение состоялось. Но какое-то меньшинство, готовое к этому, безусловно, существует. Вот его важно, очень важно, не потерять. Я встречал таких людей, удивительно интересных. Это, например, молодой инженер, который работает как частный предприниматель, в частной фирме, занимающейся внедрением технических разработок. Этот молодой человек с увлечением рассказывал о проектах в области радио, которые они осуществляют в ряде российских городов.
Он поразил меня своей эрудицией. Мы долго говорили с ним о русской промышленности, о русских инженерах начала ХХ века. Он в этом разбирается прекрасно. В самолетах разбирается, в причинах их падения и так далее. Это редкий, конечно, человек. Но такие люди, безусловно, существуют, они попадаются в поездах. Что мог, я ему рассказывал из того, что мы с Вами сейчас обсуждаем. Если эту глубину дать, то мы еще завоюем определенные сегменты очень активных, очень умных молодых людей.
Корр.: Вы говорите: не могут подключиться к культуре, у них чего-то нет в жизненном опыте. Но смерть, на войну с которой звал Николай Федоров, в опыте есть у всех в какой-то мере.
Александр Балакирев: Она вытесняется. Человек гонит смерть от себя. Прохождение через опыт смерти — это инициация. И не всем это, так сказать, дано в опыте. У нас и культура такова, что она не думает, что смерть — это мера смысла. Об этом, может быть, действительно, лучше говорить с молодежью языком искусства, а не языком философии. Николая Федорова читать тяжело. Его можно излагать с конкретными цитатами. Но нельзя просто взять и бросить человека в этого Федорова. Это я считаю бесплодным делом. Тут нужны какие-то публикации, какие-то разъяснения. Вот Анастасия Гачева огромную работу проводит. Будет Федоровская энциклопедия — доктрину Федорова можно будет преподносить как социальные идеи. Поскольку Федоров — самая универсальная фигура, он высвечивает очень многое. Он действительно вдохновлял многих не ортодоксально мыслящих левых русских людей.
С его идеями были знакомы и Маяковский, и допустим, Хлебников, и Заболоцкий, и Горький. Федоров знаменует собой масштаб утопического мышления, которое было проявлено в России в десятые, двадцатые, тридцатые годы XX века. Это то, без чего многие вещи становятся непонятными в нашей культуре. Поэтому знать Федорова нужно, и тут нужны умные посредники, умные пропагандисты, которые могут преподнести эти идеи и актуализировать их.
Корр.: Спасибо, Александр Сергеевич.