О неотвратимости возрождения милитаристского духа Японии

Японский синтоистский храм Ясукуни занимает особе место в общественной и политической жизни этой страны.

В отличие от множества других храмов традиционной политеистической религии японцев — синто, разбросанных тут и там на многочисленных островах Японии и являющихся своеобразными пристанищами божеств, духов (ками), Ясукуни считается прибежищем не духов вообще, а душ воинов, умерших за императора и страну в ходе многочисленных войн, которые вела Япония.

Неспроста именно к этому храму приковано особое внимание стран — соседей Японии, прежде всего Южной Кореи, КНДР и Китая, для которых почитание японцами своих военных героев, сражавшихся и умерших за императора, является напоминанием о том, с какой нечеловеческой жестокостью многие из этих «героев» вели себя на оккупированных территориях, как безжалостно и методично они вырезали сотнями тысяч местное мирное население, ставили на людях жуткие медицинские эксперименты и по большому счету вообще отказывали жителям оккупированных территорий в праве считаться людьми.

Соседи Японии, испытавшие на себе все ужасы оккупации, почти на генетическом уровне запомнили, что именно милитаристская Япония вытворяла во славу императора с корейским и китайским народами в ходе оккупации их территорий в XX веке.

Причем конфликты на этой почве в последние десятилетия стали уже обыденностью для отношений данных стран.

На первый взгляд загадочное (для декларирующей свой неотменяемый пацифизм нации) нежелание японцев предать забвению память о нескольких миллионах солдат императорской армии, чьи души «обитают» в храме Ясукуни, вызывает у соседей этой страны всё большее и большее напряжение.

Так, еще одним звеном в длинной череде подобных событий стал скандал, произошедший 21 апреля 2024 года в связи с тем, что премьер-министр Японии Фумио Кисида направил ритуальное подношение в храм Ясукуни в виде украшенного лентами вечнозеленого дерева сакаки (клейера японская), являющегося обязательным ритуальным атрибутом камидана — синтоистского алтаря.

Протест против поступка премьер-министра поспешили выразить власти Южной Кореи и Китая (а также множество других стран, включая Россию), расценивающие подобные акции как шаги к возрождению японского милитаризма, который они вспоминают с вполне понятным содроганием. Японские же власти дежурно оправдывались тем, что Кисида совершил свой поступок в качестве частного лица.

Правда, эта версия слабо вяжется с сообщениями японских же СМИ о том, что ритуальное подношение имело деревянную бирку с подписью «премьер-министр Фумио Кисида». Согласитесь, странно видеть подношения от частного лица, которое подписывается с указанием своих официальных регалий.

В целом же данный мини-скандал является отнюдь не первым и явно не последним. Так, в 2013 году произошел один из наиболее громких инцидентов подобного рода. Тогда возглавлявший японское правительство Синдзо Абэ лично посетил храм и сделал подношение душам пребывающих в нем воинов. Спустя год в храм наведалась огромная парламентская делегация из 146 депутатов, а также ряда членов правительства.

Упорство и настойчивость, с которыми японские власти отстаивают свое право иметь настоящий пантеон сражавшихся за императора воинов-мучеников, невзирая на то, что ряд из них признан военными преступниками Токийским международным трибуналом, порождает закономерный вопрос, есть ли цель в таких действиях и если есть, то какова она?

Однако чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подробнее разобраться с тем, какие именно ритуалы проводятся в храме Ясукуни и как такие ритуалы сопрягаются с актуальной политикой Японии и процессами, происходящими в мире в целом.

Да здравствует император! Банзай!

Слово синтоизм происходит от японского синто — «путь богов». Религию синто исследователи определяют как религиозно-мифологический и ритуально-практический комплекс, связанный с почитанием богов ками.

Истоки синтоизма уходят корнями вглубь народных верований, мифов и ритуалов первобытной древности. В качестве единого религиозного учения синтоизм начал складываться в VII–VIII веках первого тысячелетия, причем он на протяжении всего времени существования испытывал влияние буддизма, конфуцианства и даосизма.

Как религия, выросшая из первобытных обрядов и культов, синтоизм включает в себя тотемизм и анимизм, примитивную магию, культ мертвых, культ вождей, культ воинов и так далее.

Синтоизм приобрел важнейшее значение для монархической власти в Японии, поскольку, согласно космогонии синто, родившиеся из первичного хаоса семь поколений богов, последовательно сменяя друг друга, в итоге породили богиню-солнце Аматэрасу.

Она, в свою очередь, передала бразды правления земным миром своему сыну Осихомими («Обильный Колос»), который впоследствии наделил такой властью уже своего сына Ниниги («Изобильный»), спустившегося на Землю и вступившего в брак с дочерью местного бога. От этого союза появилось на свет двое детей, младший из которых потом породил сына, ставшего в итоге отцом первого японского императора Дзимму.

Синтоизм, таким образом, на практике представлял собой форму высшей легитимации императорской власти на землях Японии в глазах населения.

Однако в XII веке роль императора в управлении страной утрачивает былое значение и власть сосредотачивается в руках вожаков влиятельных военно-политических кланов — сегунов, которые стали оттенять роль синтоизма в пользу буддизма, желая принизить значение императора в управлении страной и обосновать верховенство своей власти.

Многие столетия синтоизм развивался и изменялся под воздействием буддизма и других религиозных систем, но важнейшие для обсуждаемой нами темы подвижки произошли в первой половине XIX века благодаря идеям одного из наиболее значимых теологов религии синто Хирата Ацутанэ (1776–1843 гг.), который также являлся активным критиком правления сегуната и выступал за восстановление императорской власти.

Благодаря ему в рамках синтоизма сложилась теория, согласно которой души воинов после смерти не преображаются в будд или не уходят в Страну мрака (Страну желтых источников), а становятся божественными духами (ками).

Подобное превращение для обычного человека ранее представлялось почти невозможным, поскольку, согласно поверьям японцев, душа человека при соприкосновении со смертью подвергается осквернению — кэгарэ, и без особых очистительных ритуалов от этой скверны избавиться не способна. Однако самоотверженная гибель воина, считал Хирата, сама по себе является препятствием для такого осквернения, поэтому обожествление воинов императора допустимо.

Причем согласно идее Хираты души тех воинов, которые погибли за свою страну и императора, не остаются безмолвными на том свете, а продолжают охранять покой последующих поколений японцев, что повышает значимость ритуальных подношений для них.

Синтоизм, отметим, исходит из того, что божества ками часто пребывают в буйном (арамитама) состоянии, и, чтобы умилостивить их, человек должен совершить индивидуальную молитву (норито) и приношение (синсэн), то есть регулярно устанавливать мистическую связь с духами, в том числе и вступая с ними в определенный диалог.

Соответственно, религиозный человек, совершающий подношения в храме Ясукуни, по определению стремится наладить такой диалог с духами погибших воинов для тех или иных целей. Сделав такую заметку на полях, вернемся к вопросу трансформации синтоизма в японскую государственную идеологию.

Учение Хираты было взято на вооружение правительственными войсками в ходе начавшейся в 1868 году реставрации Мэйдзи — политической и социально-экономической модернизации страны, в ходе которой, однако, власть была возвращена императору. Важно отметить, что Хирата был, как бы это сейчас сказали, довольно радикальным националистом, среди прочего отстаивавшим идею о превосходстве Японии как «страны богов» и японцев как «потомков богов» над всеми иными странами и народами.

Именно на подобные идеи обопрется власть после реставрации Мэйдзи, сформировав своеобразную государственную модель синтоизма, в последующем ставшую основой для создания религиозно-идеологической системы японского национализма, неотъемлемой чертой которого станет ярое чувство национального превосходства. На этой основе в Японии начала выплавляться новая единая государственная общность с ее милитаристским национальным духом.

Для формирования подобного боевого духа любой нации необходим пантеон мучеников, погибших во благо родины, но сохраняющих мистическую связь с поколениями живых.

Уже во время свержения власти сегуната правительственные войска, опираясь на учение Хираты, начали проводить особые обряды почитания душ воинов, погибших за императора, — секонсай.

В 1869 году в Токио по приказу императора было построено святилище Секонся, спустя десять лет переименованное в храм Ясукуни. В этом храме почитались души воинов, принявших смерть в боях за восстановление императорской власти во время реставрации Мэйдзи.

Так японский культ почитания воинов-мучеников начал тесно переплетаться с синтоистскими представлениями о Японии как «земле богов», где в каждом камне, дереве или ручье обитают божества ками, и идеологическими конструкциями исключительности Японии, ее превосходства над другими странами и народами.

Градус синтоистского национализма особенно усилился после череды крупных военных побед, одержанных Японией. Это и война с Империей Цин (1894–1895 гг.) и завоевание Тайваня (1895–1902 гг.) и, наконец, Русско-японская война (1904–1905 гг.), сокрушительной победой над одной из великих мировых держав, коей тогда считалась Россия.

Базой для роста националистических идей в японском обществе в этот период также стала сформулированная в начале XIX века доктрина кокутай (национальной сущности), которая нашла свое отражение в Конституции 1889 года.

Согласно этой доктрине, Япония представляет собой уникальный государственный организм, внутри которого император является первосвященником религии синто, а все жители японских островов созданы божественными сущностями — ками. Японцы, потомки ками, должны поддерживать живую связь с ними посредством культа предков.

Таким образом, в Японии на высшем государственном уровне была закреплена ультраправая религиозно-идеологическая система ценностей — «государственное синто», легитимизирующая японский милитаризм и экспансионизм.

Примечательно, что именно во время войны с Россией пропаганда синтоизма приобрела в Японии особенно серьезный размах. Тогда основанная на религии националистическая идеология стала транслироваться населению через различные формы военно-патриотического воспитания. Разумеется, такая агрессивная государственная политика в идеологической сфере привела к невероятному подъему национального духа.

Своего пика эти тенденции достигли в 30-е и 40-е годы XX века, на которые пришелся период максимального могущества японской империи.

Здесь следует подробнее остановиться на ритуальной стороне поклонения духам воинов в храме Ясукуни, чтобы лучше понимать суть проводимых в нем обрядов.

В отличие от традиционных синтоистских храмов, божества, «обитающие» в Ясукуни, не являются мифическими или легендарными историческими фигурами. В этом храме поклоняются душам воинов, погибших за свою страну и императора.

Храм Ясукуни также интересен тем, что в нем отсутствуют какие-либо останки погибших и даже мемориальные доски или надгробия. Души погибших воинов списочно как бы прикреплялись посредством особых ритуалов к этому храму, и желающие могли встретиться с соответствующим духом в его стенах.

Процедура подобной списочной «прописки» выглядит следующим образом: 1) имена и адреса погибших записываются тушью на традиционной японской бумаге васи; 2) проводится особый обряд, при помощи которого призываются духи умерших и осуществляется их соединение с именами, закрепленными на манускрипте; 3) после этого общий список всех закрепленных за храмом душ размещается в нем.

Следует понимать, что подобные ритуалы японцами воспринимались крайне серьезно, поскольку им в целом органично присущ культ предков, то есть представление о том, что души мертвых после ухода из жизни сохраняют мистическую связь с живыми.

Существуют вполне реальные примеры, когда пилоты-камикадзе размещали амулет Ясукуни над повязкой на голове, обещая при этом вновь встретиться друг с другом в храме. Некоторые из таких пилотов даже писали письма своим детям, приглашая их посетить Ясукуни в будущем, когда они захотят вновь увидеть своего отца.

Считается, что на сегодня в списках храма Ясукуни закреплено около двух миллионов человек, по преимуществу погибших в войнах, которые Япония вела в первой половине XX века.

Уже после поражения Японии в ходе Второй мировой войны возникла дискуссия о том, что в Ясукуни наряду с обычными солдатами почитаются и японские военные преступники, признанные таковыми Токийским трибуналом. Причем обнаружилось это намного позднее — в 1979 году.

После разразившегося международного скандала японские власти якобы попытались решить вопрос путем выведения имен 14 военных преступников из общих списков и перевода их в какой-то иной храм.

Однако религиозные деятели, окормляющие Ясукуни, заявили, что доктрина синто не предусматривает возможности переводить куда-либо духов, которые были ритуально закреплены в общем списке.

На этом, в сущности, все вялые попытки властей разрешить данный казус сошли на нет, а ритуальное поклонение духам японских воинов со стороны высших должностных лиц продолжилось.

Когда взойдет солнце

Завидное упорство японских властей, которые на протяжении последних примерно семидесяти лет не желают предавать забвению главный милитаристский храм страны, разумеется, не может не раздражать, а в последнее время и всерьез беспокоить соседей Японии.

Премьер-министры, а также члены правительства Японии и даже сам император неоднократно посещали Ясукуни для проведения обрядов уже с 1950-х годов. И даже после того, как в 1979 году всплыла информация о том, какие именно солдаты императорской армии почитаются в этом храме, правительственные делегации не прекратили посещать его с визитами.

Немаловажно и то, что император Хирохито, правивший Японией с 1926 по 1989 годы, ни разу публично не взял на себя ответственность за совершённые Японией злодеяния и не принес за них официальных извинений и слов раскаяния.

Токио обвиняют в том, что публичные речи официальных лиц, содержащие какие-то слова сожаления, носят слишком общий характер и не имеют конкретных формулировок (как правило, ограничиваясь словами о «несчастливой странице истории»). Кроме того, такие речи обычно не подкрепляются какими-либо официальными документами, тем самым преимущественно оставаясь лишь словами.

В то же время счеты, которые имеют к Японии ее соседи, крайне серьезны и с каждым днем о них вспоминают всё чаще.

Так, в 2022 году по случаю 77-й годовщины начала японской агрессии в отношении Китая англоязычное отделение издаваемой ЦК Компартии КНР газеты «Жэньминь жибао» опубликовало инфографику, посвященную последствиям японской оккупации (1931–1945 гг.).

В публикации отражен масштаб потерь, понесенных в результате японского террора. К примеру, Пекин считает, что в результате японской оккупации на территории Китая погибло более 35 миллионов человек, из них 3,8 миллиона относятся к военным потерям.

Отдельно китайское издание напоминает, как 13 декабря 1937 года японцы учинили массовую резню в Нанкине, продолжавшуюся несколько недель и приведшую к уничтожению более 300 тысяч мирных жителей.

Еще одно ключевое обвинение со стороны КНР состоит в том, что более 200 тысяч китайских женщин были насильно сделаны работницами так называемых станций утешения, то есть обращены в сексуальное рабство.

Неудивительно, что китайская общественность и экспертное сообщество довольно жестко комментируют поведение японских официальных лиц. Так, по мнению зам. декана Института современных международных отношений Университета Цинхуа Лю Цзянъюна, «выходки» японских официальных лиц, не желающих прямо признать вину Японии, демонстрируют их близость к правым силам и обнажают опасную тенденцию трансформации взглядов японцев на свою военную историю.

Китайские государственные СМИ и официальные лица уже чуть ли не в каждом материале или заявлении, которые посвящены Японии, открыто обвиняют Токио в стремлении пересмотреть свою пацифистскую конституцию, а при характеристике самой Японии всё чаще называют ее «страной, способной пойти на войну».

На фоне всего этого Япония ведет в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) политику, которую сложно не назвать милитаристской. Она явно свидетельствует о том, что Япония всерьез собирается стать ключевой военной силой в регионе, способной в том числе и на военную экспансию.

Причем уже вполне отчетливо видны контуры будущего военного блока, в рамках и с санкции которого Япония будет такую экспансию осуществлять. Так, ныне покойный премьер-министр этой страны Синдзо Абэ в 2006 году представил свою глобальную стратегию, названную тогда «Свободный и открытый Индо-Тихоокеанский регион».

Много позже, в 2017 году, эта стратегия была поднята на знамена администрацией президента США Дональда Трампа как средство сдерживания развития Китая. Американские власти начали крайне часто использовать категорию «Индо-Тихоокеанский регион» в противовес более привычному термину «Азиатско-Тихоокеанский регион».

Именно на основании активизированной США в тот период «Индо-Тихоокеанской стратегии» начали формироваться либо получили второе дыхание различные оборонные альянсы, такие как QUAD (США, Индия, Япония, Австралия), AUKUS (Австралия, Великобритания, США), а также значимые двусторонние и многосторонние международные договоры в сфере безопасности.

Ключевое значение для дальнейшей милитаризации Японии имеет «Соглашение о взаимном доступе» (The Reciprocal Access Agreement — RAA), которое Токио планирует подписать в ближайшее время с властями Филиппин.

Причем стороны уже не скрывают, что данное соглашение должно, наконец, объединить хотя бы минимальный пул стран в работоспособную форму «азиатского мини-НАТО», поскольку предыдущие попытки, в виде того же QUAD и AUKUS, существенных успехов на этом поприще не имели.

Для США крайне важно создать в Азиатско-Тихоокеанском регионе какую-то реальную военно-политическую силу, опираясь на которую можно было бы сдерживать Китай. Поскольку, обладая лишь своими ограниченными контингентами на немногочисленных военных базах, к тому же с чудовищно растянутой военной логистикой, далеко в деле противодействия и военного сдерживания такой страны, как Китай, не уедешь.

И единственной крупной силой, готовой включиться в эту игру, является Япония, которая в этом видит возможность избавиться от своего статуса проигравшей во Второй мировой войне страны и окончательно отказаться от навязанного ей «обременения» в виде пацифистской конституции.

На Филиппинах же, после ухода с поста президента хоть и эксцентричного, но нейтрально-прокитайского Родриго Дутерте, новым главой государства стал сын бывшего диктатора Фердинанда Маркоса, возглавлявшего страну с 1965 по 1986 годы, Фердинанд Маркос — младший. Этот политик, при сохранении риторики о нейтралитете Филиппин, стал довольно активно сдвигать страну в проамериканскую сторону и открыто демонстрировать холодность в отношениях с Китаем.

Филиппины быстро стали превращаться в форпост США на южном фасе «антикитайской тихоокеанской дуги». В 2023 году Вашингтон и Манила достигли договоренности о предоставлении филиппинскими властями американским военным доступа к четырем новым военным базам, в дополнение к пяти уже имеющимся в соответствии с заключенным в 2014 году Соглашением о расширенном оборонном сотрудничестве (EDCA).

В том же 2023 году Маркос-младший встретился в Вашингтоне с президентом США Джо Байденом, который в ходе встречи подтвердил «железные» союзнические обязательства США перед Филиппинами, в том числе и на случай военного конфликта.

По итогу этой встречи было опубликовано совместное заявление, в котором среди прочего декларировался курс на установление трехсторонних форм сотрудничества между Филиппинами, Японией и США, а также между Филиппинами, Австралией и США.

При этом Филиппины в данном круге «союзников» занимают наименее привилегированное место, лишь предоставляя свою территорию в качестве плацдарма для сдерживания Китая. К примеру, договором с США о взаимной обороне от 1951 года филиппинским властям запрещалось проводить инспекции и осмотры американских военных объектов, что теоретически не мешало армии США размещать на этих базах даже ядерное оружие, например, на своих атомных подводных лодках.

Об этом прямо заявил в 2022 году президент Дутерте, признав, что «американцы находятся здесь, они на самом деле не покинули Кларк или Субик» (бывшие военные базы США «Субик-Бей» и «Кларк-Филд»), а также посетовав на то, что в свое время у него не было другого выбора, кроме как разрешить неограниченное присутствие военных США на территории Филиппин, поскольку между двумя странами заключен союзнический договор.

«Мы не знаем и никогда не узнаем, привезено ли сюда ядерное оружие, это опасное оружие войны. Имейте это в виду, потому что это действительно опасно», — заявил Дутерте.

Теперь же преемник Дутерте с огромной энергией налаживает оборонные связи с Японией, пока что в сфере разведки, например, закупая японские радиолокационные системы и планируя встраивать их в единую с Японией и США мониторинговую разведсеть.

В апреле 2024 года правительство Филиппин подписало контракт с японским предприятием Mitsubishi Electric Corp. на поставку военных радаров, используемых силами самообороны Японии.

Филиппинские военные заявляют, что мобильный радар способен точно отслеживать суда в море, а также дроны и самолеты на расстоянии до 300 морских миль, и что он может быть легко размещен и приведен в действие даже на отдаленных островах.

Манила планирует приобрести у Японии как минимум четыре таких радара к 2026 году. По словам министра обороны Филиппин Гилберто Теодоро, полученными с радаров данными Манила будет делиться с США и Японией.

Помимо этого, Япония пообещала предоставить Филиппинам несколько патрульных кораблей и дронов для осуществления морского мониторинга, а также проводить совместное морское патрулирование Южно-Китайского моря.

Разумеется, в Китае видят и прекрасно осознают, как сжимаются «кольца анаконды». К примеру, по словам директора Института исследований Северо-Восточной Азии Академии общественных наук китайской провинции Хэйлунцзян Да Чжигана, северные Филиппинские острова находятся очень близко к южной части острова Тайвань, и как только Япония развернет там свои РЛС, то такие радары могут быть объединены в единую сеть с РЛС, расположенными на островах Рюкю и Исигаки на юге Японии, что позволит японским военным отслеживать всё, что происходит с севера и юга от острова Тайвань.

Эксперт также предупредил, что такое положение вещей может в итоге привести к тому, что Филиппины в будущем могут стать плацдармом для интервенции Японии в Юго-Восточную Азию и Тайваньский пролив.

И самое главное: после подписания Токио с Манилой соглашения RAA Япония чуть ли не впервые после Второй мировой войны сможет обеспечить присутствие своих воинских подразделений на той территории, которая не так давно находилась под оккупацией Японской империи.

В этом смысле Соглашение о взаимном доступе имеет огромное значение даже не с сугубо военной точки зрения, а с морально-идеологической. Во-первых, Япония из страны-агрессора начнет превращаться как бы в защитника стабильности в регионе от «авторитарного» Китая. Во-вторых, Токио наконец-то получит возможность вполне легально заняться ускоренной милитаризацией как самой Японии, так и передаваемых ей США под опеку зон влияния в рамках Азиатско-Тихоокеанского региона, первой из которых, очевидно, станут Филиппины.

В Китае такие перспективы вызывают тревогу. Так, по словам эксперта Китайского института международных исследований Сян Хаоюя, соглашение RAA направлено на упрощение процедуры размещения военного персонала, оружия и боеприпасов в странах, подписавших соглашение.

Посредством RAA, считает аналитик, Токио может расширить свое военное влияние, и это станет значительным шагом вперед в усилиях Японии по преодолению послевоенных ограничений. Он также отметил, что это соглашение укрепит сотрудничество в сфере обороны и безопасности со странами-партнерами и поможет Японии значительно продвинуться в региональной оборонной стратегии Японии.

Несмотря на то, что RAA подразумевает взаимный доступ военнослужащих стран-участниц к военным базам друг друга, вполне очевидно, кто в связке Япония — Филиппины является ведущим, а кто ведомым.

Таким образом, соглашение RAA между Токио и Манилой может стать одним из первых серьезнейших шагов по преодолению Японией своего пацифистского послевоенного наследия, а также на пути восстановления при помощи военной экспансии былого влияния Японской империи.

Жив ли еще самурайский дух?

Подводя итоги, хотелось бы заметить, что любая самая современная военная техника, будь то новейшие танки, самолеты, военные корабли, ракетные комплексы или дроны, останется грудой бесполезного металла, пока за рычаги управления не сядут высоко мотивированные, морально устойчивые и идеологически «заряженные» солдаты. Причем одним из неотъемлемых элементов такой устойчивости и «заряженности» сегодня, как впрочем, и тысячелетия ранее, является готовность пожертвовать собой ради своей страны и народа.

Такая готовность к самопожертвованию невозможна без воспитания посредством различных инструментов (идеологических, духовных, религиозных и так далее) особенного, характерного для того или иного народа качества — его национального духа.

И, наоборот, при вытравливании из народного духа такой готовности к самопожертвованию можно попытаться «сломать ему хребет», повредить или уничтожить внутреннюю готовность к сопротивлению, отстаиванию суверенного бытия. Одним из хрестоматийных примеров подобного слома является политика «денацификации», проводившаяся США в отношении Германии после Второй мировой войны.

Понимая это и желая окончательно расправиться со своими врагами, американцы немало сделали для того, чтобы ослабить или перерезать определенные струны национального духа тех же немцев, поскольку германская нация объявлялась злокачественно больной.

Об этом довольно внятно рассказал один из идеологов денацификации немецкий психолог Карл Густав Юнг, который уже 11 мая 1945 года заявил о «психологической неполноценности немцев», наличии у них комплекса неполноценности, компенсируемого манией величия, которые, по мнению Юнга, могут быть преодолены только путем принятия этого «факта» и признания своей коллективной вины.

В сущности, денацификация и была одним из этапов убийства того самого национального духа через формирование устойчивого комплекса коллективной вины. Грубо говоря, вольтаж этого комплекса вины должен был быть таким, чтобы немецкий народ подвергся своеобразной электросудорожной терапии, от которой невозможно оправиться.

Разумеется, в рамках привития такого чувства вины непременным условием является поругание и развенчание сонма героев, которые собой олицетворяют этот самый национальный дух.

Жителям России эта процедура хорошо знакома, поскольку именно по этим западным лекалам в момент перестройки и после демонтажа СССР в нашей стране осуществлялась политика десоветизации. А если смотреть глубже, то началось это самое поругание раньше, с десталинизации.

Вряд ли кто-то забыл, с каким остервенением возводили хулу не только на Сталина, Ленина или большевистских мучеников, но и на героев Великой Отечественной войны, начиная с «маршалов Победы» и заканчивая Николаем Гастелло, Александром Матросовым, Зоей Космодемьянской и многими другими.

Целью десоветизации и десталинизации было как раз навязывание жителям России того самого комплекса вины и через это превращение в «черную дыру» сначала всего советского периода истории нашего народа, а затем и всех остальных, вплоть до Петра Первого, Ивана Грозного и даже первых русских князей.

То есть чувство коллективной вины использовалось Западом в качестве крайне важного и «убойного» инструмента как при денацификации гитлеровской Германии после ее поражения, так и в деле расправы над советским народом после победы в холодной войне с СССР. Инструмент в этом смысле являлся довольно универсальным, а его задачей был слом национального (народного) духа.

В случае с СССР мы имеем дело с поистине уникальной ситуацией, когда комплекс вины создавался по большей части на основе мистификации и сфальсифицированных «преступлений кровавого режима».

Однако Германия и Япония повинны в совершении реальных чудовищных человеконенавистнических злодеяний (достаточно вспомнить концлагеря, эксперименты Менгеле или японский «Отряд 731», участники которого в ходе опытов с биологическим оружием заражали живых людей смертельными вирусами, используя в качестве подопытных, которых японцы называли «бревна», военнопленных и местных жителей). «Героями» гитлеровского режима или милитаристской Японии были бойцы дивизий СС «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова» или же «самураи», на спор рубившие катанами мирных жителей Нанкина в 1937 году.

Несмотря на всё это, процесс денацификации, на удивление, в Японии оказался много более мягким, чем в той же Германии, и, по большому счету, народных масс он так и не затронул (да и вопрос, насколько глубоко оказались затронуты немцы, также является довольно дискуссионным).

Этот факт признают и российские, и китайские, и японские исследователи. Они обращают внимание на то, что после окончания Второй мировой войны власти Японии стремились всячески огородить население от какой-либо информации о массовых преступлениях японских войск.

К примеру, в учебниках по истории в послевоенные десятилетия не педалировалась тема преступлений, всё ограничивалось лишь кратким и неполным описанием хода боев. «Правильное» содержание учебников жестко контролировалось спецкомиссией при минобразования. Схожие процессы протекали в японской культуре, в том числе в кинематографе.

В итоге, как указывают аналитики, отсутствие достаточной информации и вымарывание преступлений из коллективной памяти привели к формированию нейтрального, не отягощенного чувством вины отношения японцев к событиям Второй мировой войны.

Более того, ввиду массовых авиационных налетов на японские города, а также ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки у японцев возникло представление о том, что их страна является жертвой военных действий, а не страной-агрессором.

В итоге исследователи данного вопроса констатируют, что, в отличие от Германии, Япония по этим причинам не была обременена чувством национальной вины за военные преступления.

Примечательны в этой связи результаты социологического исследования, проведенного Специальной японо-китайской комиссией по изучению учебников, учрежденной Японским союзом учителей в конце 1990-х годов.

Опросы показали, что только 8,5% японских учеников средней школы, 14,1% учеников старшей школы и 26,5% студентов университетов хоть что-то знали об «Отряде 731».

Порядка половины опрошенных (от 40–60% по большинству позиций), судя по всему, не знают, не уверены или боятся судить о том, лежала ли ответственность за войну на японском императоре, правительстве, армии и самом народе, констатируют исследователи.

Столь трепетное отношение японских властей к атрибутам милитаристского прошлого трактуется в Китае вполне однозначно — как стремление сохранить этот бронепоезд на запасном пути.

Так, в 2021 году официальный представитель министерства иностранных дел Китая Чжао Лицзянь заявил, что Ясукуни является духовным инструментом и важным символом для японских милитаристов.

По словам же генерального директора Института японоведения Китайской академии общественных наук Ян Боцзяна, в среде японских правых консерваторов растут антиамериканские настроения, поскольку США, по мнению таких политиков, тормозят развитие Японии и повинны в том, что пытались «кастрировать национальный дух Японии».

Как представляется, вовсе не желание почтить память павших воинов само по себе беспокоит Китай, а то, что таким образом в Японии подспудно будится задремавший на время милитаристский национальный дух, который сейчас, в преддверии больших потрясений в Азиатско-Тихоокеанском регионе, вновь потребен государству.

Токио всё очевиднее стремится использовать затруднения США в деле сдерживания Китая и добивается послаблений в американской политике в отношении Японии, которые могут привести к поистине эпохальным изменениям в регионе, особенно в случае создания в стране ядерного оружия.

Но для таких изменений, то есть радикальной милитаризации, Японии нужно будет довольно серьезно трансформировать общество, пробудить тот самый «самурайский дух».

Остается открытым вопрос, решатся ли США на то, чтобы дать отмашку на фактическое мягкое возрождение Японской империи в части многих констант ее существования. Прежде всего потому, что одной из констант поствоенного существования является тлеющий в глубинах японского общества накаленный антиамериканизм, до поры до времени прикрываемый пацифистской вуалью.

Однако процессы в этом направлении хоть и медленно, но движутся, поскольку Вашингтон находится в патовой ситуации и без Японии у США разобраться с Китаем явно не получается.

И, наконец, открытым является вопрос о том, а готово ли вообще сегодня японское общество, многие десятилетия варившееся в потребительском бульоне покоя и достатка, вновь взять на себя имперское бремя? В этом случае столь ценимым многими жизненным комфортом придется пожертвовать ради общей цели, а в каких-то случаях придется жертвовать не только комфортом.

И тогда мирная жизнь послевоенных поколений японцев окажется подобна цветению сакуры, которое поражает своей яркостью и красочностью, но при этом крайне мимолетно, поскольку очень скоро листьям придется опасть под мощными порывами ветра.