События, которые произошли в конце октября 1917 года, несомненно, являются одним из ключевых моментов, которые формируют образ мира на протяжении всего ХХ века. Сам факт того, что название Октябрьской революции имеет варианты: Великая Октябрьская социалистическая революция, Октябрьское восстание, Октябрьский переворот, большевистский переворот, большевистский путч и т. п., свидетельствует о многочисленных точках зрения на эти события. Одно не вызывает сомнений, и это точно определено британским историком Эриком Хобсбаумом, — ХХ век начался с Октябрьской революции и завершился распадом СССР.

Сегодня мы живем в эпоху крайностей и противостояния, когда системные левые партии не смеют достойным образом отметить столетие Октябрьской революции. Сто лет спустя она продолжает поляризовать, но вместе с тем и напоминать о существовании альтернатив, и левые должны ответить на вызовы новой эпохи.

Разделение на левых и правых началось с Французской революции и с противостояния между теми, кто поддерживал радикальные перемены, и поборниками более умеренных мер, между якобинцами и жирондистами, между либералами и консерваторами. В США до сих пор наблюдаются остатки этого разграничения, при этом демократов как либералов называют «прогрессивными» или «левыми».

В ХIХ веке подъем марксизма и связанных с ним партий изменил представление о «левом» и связал его с миром, находящимся за пределами капитализма. ХХ век — это век подъема «левого» в его различных версиях. Октябрьская революция принесла «левое» в форме государственного социализма в виде догоняющей модернизации в странах, отстающих от мирового развития.

СССР имел такое огромное воздействие на мировую систему, что послужил толчком для возникновения левых либералов, левых консерваторов и социал-демократов, которые путем либеральной демократии создали социальное государство, основанное на перераспределении материальных благ в развитых западных странах. Это привело к формированию среднего класса и так называемого потребительского капитализма, а также к подъему «левого» в глобальном масштабе до 60-х годов ХХ в.

ХХ съезд и доклад Хрущева положили начало кризиса левого коммунизма, что привело к разногласию между Китаем и Россией и к утрате позиций коммунистических партий в Западной Европе. Заговорили о «новом левом», которое нашло выражение в леворадикальных бунтах в Западной Европе и США в 60-е годы ХХ века.

Любая значительная перемена усиливала недоверие к существующим «левым» и «правым». Появлялись мнения о том, что не существует «левого» и «правого». В 70-х годах ХХ века начались кризисные процессы в версиях «левого» в развитых капиталистических странах, а также в бывших социалистических странах Восточной Европы.

Выход из кризиса в развитых капиталистических странах ознаменовал появление неолиберализованного и глобализированного капитализма, при котором снижение возможностей прироста капитала в рамках национальных государств компенсировалось предоставлением ему пространства для глобального движения в поиске конкурентных преимуществ. Маргарет Тэтчер в 1979 г. и Рональд Рейган в 1981 г. положили конец предшествующему социальному государству и относительному равенству, которое оно обеспечивало, формируя значительный средний класс.

Середина 70-х годов ХХ века были временем, когда бывшие социалистические страны в наибольшей степени приблизились к развитым капиталистическим государствам, а после этого возник вопрос их приспособления к новой промышленной революции, которая началась на Западе и посредством которой неолиберальный капитализм дополнительно пытался повысить норму прибыли.

В таких странах, как Болгария, начали развиваться ключевые технологические отрасли новой промышленной революции: электроника и биотехнологии, но в социалистических странах в целом и в Советском Союзе безуспешно искали подходящую реформу, чтобы ускорить этот процесс. Этот поиск привел к горбачевской перестройке, которая направила потребность в переменах в крайне неверное русло, в отличие от того, как Китай отреагировал на эту потребность. Результатом явился распад и исчезновение всемирного «левого» в версии советского государственного социализма.

В тяжелом положении оказались и партии левых социал-демократов. Уже после Второй мировой войны социал-демократы отказались от марксизма, а впоследствии и от идеи быть выразителями интересов определенного класса. В 80-е годы ХХ века левые социал-демократы переживали кризис, из которого вышли благодаря распаду СССР и бывших социалистических стран, откуда были выкачаны гигантские ресурсы, послужившие толчком для развития западных экономик. Тогда социал-демократия отказалась от своих прежних позиций и приняла глобализированный и неолиберальный капитализм, трансформируясь в «Третий путь» Тони Блэра и «Новый центр» Герхарда Шредера. Это принесло ей временные успехи в 90-х годах.

Кризис 2008 года стал предпосылкой ускоренного роста всех неравенств — внутри стран, между регионами в государствах, между центром и периферией в ЕС, что привело к процессам распада. Внутригосударственные неравенства привели к усилению этнических и религиозных партий, краху системных левых и правых партий и успеху несистемных сил. Территориальные неравенства в странах привели к «Брекситу», а происходящее в Каталонии — к росту евроскептицизма. Неравенство между центром и периферией вылились в переселение 20 миллионов человек из Восточной Европы, превращение крупных регионов в этих странах в деинтеллектуализированные гетто и демографические дома престарелых за счет капиталистического центра.

Это имело катастрофические последствия и для социал-демократических партий, занимающих левое системное пространство в рамках неолиберального капитализма. Анализ состояния социал-демократии показывает, что экономический кризис 2008–2009 годов стал поворотным моментом. Показательными в этом отношении являются результаты в основных регионах:

• Северной Европы (Великобритания, Швеция, Дания, Финляндия);

• Центральной Европы (Франция, Голландия, Бельгия, Германия, Австрия);

• Южной Европы (Португалия, Испания, Италия и Греция);

• Восточной Европы (бывшие социалистические страны).

В Северной и Центральной Европе упадок устойчив и, по-видимому, необратим. Там социал-демократические партии являются представителями максимум одного из 5 избирателей. В Южной Европе судьба ПАСОК является показателем социал-демократического коллапса. В Болгарии у БСП были самые сильные позиции после 1989 года, когда она стала единственной бывшей коммунистической партией, победившей на первых выборах в начале перехода к капитализму. После 2000 г. она настолько переместилась вправо, что опередила партии с правым уклоном везде в Европе, вводя плоский налог без необлагаемого минимума, превративший Болгарию в страну с одним из самых высоких уровней неравенства в Европе.

Социал-демократические партии некогда утверждали, что являлись партиями рабочего класса. В последние десятилетия они отказались от этого. Теперь парадокс заключается в том, что повсюду рабочих привлекают антииммигрантские и антиглобалисткие партии и лидеры. В США проигрывающий белый рабочий класс поддерживает Трампа, во Франции крупнейшей рабочей партией является «Национальный фронт» Марин Ле Пен. В Дании социал-демократы отказались от рабочих, а протекционистская и антииммигрантская «Датская народная партия» заговорила о том, что это их партия, и привлекла их на свою сторону. За антиглобалистские и считающиеся правыми партиями «Альтернатива для Германии» и «Австрийская партия свободы» голосуют работники супермаркетов и безработные.

В 2012 г. ПАСОК в Греции получила всего 13,2 %.

На последних парламентских выборах во Франции результаты ФСП снизились до 9,5 %, и если в предыдущем парламенте она имела 286 мест, то сейчас их всего 40.

Ранее в Голландии Лейбористская партия получила 5,7 %.

В Германии результаты социал-демократов снижаются, а «справа» их вытесняет профашистская «Альтернатива для Германии».

В Австрии социал-демократы также потерпели поражение на последних выборах.

В Чехии, несмотря на то, что это страна с наименьшим уровнем неравенства в ЕС, рейтинг системных социал-демократов рухнул катастрофически, они заняли лишь шестое место, набрав 7,3 % на выборах в октябре 2017 года. Более того, победил популист–олигарх и впервые в Восточной Европе после 1989 года несистемная коммунистическая партия получила немного больше голосов, чем социал-демократы, и заняла пятое место, а одним из ее главных требований явилось проведение референдума и выход из НАТО.

В Болгарии БСП в 90-х годах обвинялась «справа» в том, что все еще является «коммунистической» и не «реформировалась», а теперь критика направлена с противоположной стороны по поводу того, что она называет себя «левой», однако в действительности действует как правая и неолиберальная партия.

Мы живем в эпоху растущего кризиса неолиберального капитализма, который переживает процессы распада и поляризации. После 2008 года неравенство в Европейском союзе растет. Разворачивается процесс растущей социально-экономической дифференциации между Северной, Южной и Восточной Европой. В Германии, которая является самой мощной экономикой в Европе, почти четверть национального богатства находится в руках 1 % населения. По данным Евростата, в 2015 году под угрозой бедности находится 17,3 % населения ЕС. 20 % наиболее обеспеченного населения получает в 5,2 раз более высокие доходы по сравнению с самыми бедными 20 %. Существуют различные способы измерения уровней неравенства в мире. Так, например, с помощью коэффициента Джини измеряется перераспределение доходов в экономике и неравенство доходов.¹

По данным Всемирного банка, коэффициент Джини во всем Европейском Союзе в 2015 году составлял 31.

Что показывает этот коэффициент в Болгарии? В 1989-м — последнем году социализма в Болгарии — индекс Джини, измеряющий неравенство, равнялся 21,7, что означает, что речь шла об обществе с высоким уровнем равенства. В 2006 году, до вступления страны в ЕС, он возрос до 32,1, а в 2015 году, через восемь лет потребления «европейских ценностей», составил 37. Доля бедных в Болгарии сегодня в 11 раз больше, чем 30 лет назад, когда закончилась эра государственного социализма.

Единственное исключение среди левых партий в Европе составляют британские лейбористы, которые категорически отказались от неолиберального «третьего пути» Блэра и адекватно отреагировали на кризис, порожденный «Брекситом». Значение в этом смысле имеет и действующая в Великобритании мажоритарная система, при которой не столько несистемные, сколько системные партии стимулируются к радикальному изменению, чтобы завоевать позиции. Лейбористы отказались от «третьего пути» Тони Блэра, ставшего известным как «Тэтчер в штанах», и выигрывают от этого. Джереми Корбин превратил Лейбористскую партию в крупнейшую партию в Европе с числом членов около 600 000 человек.

После 1979 года политика Маргарет Тэтчер породила слово «приватизация» и придала ей положительный смысл. Эта политика, однако, спустя десятилетие привела к крупнейшему грабежу в истории Восточной Европы. Сегодня лидер Лейбористской партии Джереми Корбин побеждает благодаря противоположным лозунгам о национализации основных объектов инфраструктуры, удвоении числа кооперативов, о новой политике в условиях угроз труду в результате автоматизации.

В глобальном масштабе наблюдается рост новой постлиберальной реальности. Идет новая «холодная война» и новая милитаризация.

Нет, однако, достаточной ясности, что произойдет в результате системного кризиса капитализма. Будут ли развиваться события в направлении, которое приведет нас в лучший мир, зависит и от известного вопроса, «есть ли такая партия», которая смогла бы сделать это. Бесспорно одно — левые партии должны искать новые пути, модели и стратегии для продвижения вперед, которые будут подходящими для реалий ХХI века. Необходим новый тип лидеров, которые бы соответствовали новым реалиям, отличным от известных нам до сих пор.

Я бы выделил несколько основных направлений, которые важны для возрождения и трансформации левых партий в Европе:

Во-первых, следует иметь в виду, что при наличии свободного рынка товаров, услуг, финансов и рабочей силы в ЕС, невозможно проводить достаточно успешную левую политику только в одной отдельно взятой стране. Даже в самых богатых западноевропейских странах она сталкивается с определенными трудностями, и это видно из возникающих противоречий, порождающих националистические, популистские и даже фашизоидные реакции.

Во-вторых, следует снова подумать о социальной базе левых партий. Социал-демократы отказались от наемных работников как от своей социальной базы и от тезиса о том, что существует конфликт между трудом и капиталом. Но такой конфликт существует и он обостряется стремительными темпами в Европейском союзе, приводя к увеличению неравенства и бедности.

В-третьих, в рамках ЕС действует механизм неравенства и, соответственно, несколько основных сфер эксплуатации:

(1) снижение доли труда во вновь созданном продукте по сравнению с капиталом;

(2) уклонение капитала от налогообложения в оффшорных зонах;

(3) растущие региональные дистанции, которые приводят к процессам распада, таким как «Брексит» и борьба Каталонии за автономию.

(4) гигантская кража человеческого капитала из таких периферийных стран, как Болгария и другие страны Восточной Европы, что имеет катастрофические последствия для них.

В-четвертых, подталкивание Европы по направлению к «различным скоростям» приведет к росту неравенства, центробежные процессы будут усиливаться, социал-демократия окончательно умрет и ее место займут популистские, авторитарные и фашистские режимы, которые начнут действовать в распадающемся ЕС.

Существовавшее до сих пор системное неолиберализованное «левое» Тони Блэра находится на смертном одре. У левых партий есть будущее, если они смогут стратегически взглянуть на постлиберальный мир, который требует новой политики, отличной от политики в период социального капитализма до 70-х годов ХХ века, а также и политики неолиберального капитализма в последние десятилетия.

Красимир Премянов (Болгария) — президент парламентской группы Социалистической партии (1995–1997), председатель НПО «Союз фракийских обществ Болгарии»

---