От редакции: принципиальное решение об отходе от Болонской системы в российском образовании принято. Вроде бы принято. Хотя есть большие сомнения у тех, кто это произнес, не зря ли они это сделали и не стоит ли «открутить назад». Однако оставим на их совести эти сомнения и отметим, что дискуссии о направлениях отхода продолжаются. Часто обсуждения ограничиваются вопросами о двухуровневой системе высшего образования. Но Болонский процесс к этим уровням не сводим. Он затрагивает также проблемы оценки качества образовательных программ, кадровую политику вузов и влияет на фундаментальность образования. Своим взглядом на причины отказа от Болонской системы и перспективы создания новой, национальной системы с нами поделился доктор экономических наук, профессор Кайсын Азретович Хубиев.
Нам выпало жить в эпоху реформ и перемен. Некоторые из них «криво» начинаются и проблематично заканчиваются. Одному из крупных политических деятелей России принадлежала фраза — мы обычно уж если начнем куда-то вступать, так обязательно куда-нибудь и наступим. Кажется, это произошло и с Болонской системой, куда мы вступили два десятилетия назад. Без радости вступили и без печали отказываемся, но осадок, в виде понижения общего уровня образования, остался.
При включении России в Болонский процесс была надежда на то, что модель образования, созданная в пространствах с более развитой экономикой, решит наши проблемы. Реформаторов не смутило то, что на Болонскую систему не перешли страны с еще более развитой экономикой (США) и бурно развивающейся экономикой (Китай). Сразу отметим, что практическая реализация этой системы дала немалый положительный опыт, особенно в технологии образовательного процесса. Но она не сработала в достижении главной номинальной цели — повысить уровень образования.
Более того, когда принимался закон об образовании, нормативно перестраивавший российскую систему образования по Болонской системе, мнение профессионального сообщества, в том числе и мнение Союза ректоров России, законодателями не было учтено. Была тогда популярной фраза: образование — это настолько важная сфера, что ее реформу нельзя доверить самим участникам образовательного процесса. Руководители вузов обвинялись в консерватизме, нежелании что-либо менять. Но некомпетентность и дилетантизм куда хуже консерватизма практикующих профессионалов. Они хотя бы не навредят, поскольку подавляющее большинство профессионалов заинтересованы в позитивных реформах образования по целому ряду причин. Коллег, не заинтересованных в улучшении области своей профессиональной деятельности, нам встречать не приходилось.
Теперь складывается обратная ситуация, но по той же логике. На совещании Союза ректоров 2 июня 2022 года говорилось о необходимости проявления осторожности при отказе от Болонской системы. Мотивировалось это тем, что на формирование новой модели потрачено много ресурсов и увеличился приток иностранных студентов. Судя по дискуссии, которая развернулась в широких кругах общественности, большинство склоняется к гибридной форме, с учетом отраслевой и профессиональной специфики.
Но обсуждения необходимости отхода от Болонского процесса сосредоточились в основном на двухуровневом образовании, оставляя в тени другие существенные недостатки этой системы. В том числе влияние Болонского процесса на сотрудников вузов — преподавателей и ученых. Неотъемлемой частью Болонского процесса является содействие разработке сопоставимых критериев и методологий оценки качества образования. Болонская декларация прямо не предписывает использовать те или иные количественные системы оценок качества учебных программ или работы преподавателей. Относящиеся к Болонскому процессу документы вроде как оставляют вузам свободу в выборе критериев оценки (и найма) своих сотрудников. Но критерии оценки при этом должны быть прозрачными и справедливыми, а формируемая в вузе обстановка должна способствовать ведению преподавателями научной деятельности…
Стоит ли удивляться, что в подобных условиях вузы в число критериев оценки качества работы преподавателей включают публикации в высокорейтинговых международно-индексируемых журналах? Оценку по этому критерию просто администрировать, результаты оценки понятны внешнему аудитору. Казалось бы, удобно, но к чему это вело?
Введение количественно измеряемой системы оценок результатов научной деятельности преподавателей и научных сотрудников выхолащивало содержание научных работ. А требование публикаций в высокорейтинговых зарубежных журналах было ничем не прикрытой научной колонизацией России. Во-первых, сотрудники государственных вузов и научных институтов финансируются за счет российского государственного бюджета и деятельность ученых должна быть направлена на решение проблем национальной экономики, т. е. работа должна идти в интересах отечественных налогоплательщиков. У зарубежных издателей свои интересы. Они не обязаны совпадать с российскими. Соответствующими были и требования. Лишь небольшой части авторов удавалось соответствовать зарубежным требованиям и пробиться в высокорейтинговые журналы.
Между тем подобного рода публикации по факту стали общеобязательными. Поставленные в безвыходное положение, преподаватели и научные сотрудники, особенно в регионах России, из невысоких своих зарплат оплачивали публикации в зарубежных журналах. В последние годы эта практика была поставлена на поток, даже стали возникать посреднические организации, которые вполне легально способствовали продвижению статей российских авторов в рейтинговые зарубежные журналы и организации конференций с индексацией их материалов в базах данных Web of Science и Scopus. А в самое последнее время в интернете была развернута широкая реклама платных публикаций в зарубежных журналах любого уровня. Научный колониализм получил легально-публичную форму.
Во-вторых, возникла некая неопределенность в соотношении затрат и присвоения результатов у авторов, сумевших напрямую пробиться в зарубежные журналы, которые их признают и публикуют. Как оценить такую ситуацию? С одной стороны, затрагивается свобода научного творчества ученого. С другой стороны, затрагиваются интересы субъекта финансирования. Если они создали научный продукт высокого качества, первичное право на него должен иметь, как нам представляется, экономический субъект, который финансировал его создание, а не издатель. Иначе образуется асимметрия затрат и присвоения результатов. Речь, конечно же, не идет о тех, кто за свои средства и от своего имени ведет научные исследования и может угодным ему образом распространять его результаты. Или, например, с зарубежными партнерами ведутся совместные исследования на свободной, взаимовыгодной основе и организуются совместные публикации.
В-третьих, система оценки научных исследований попала в зависимость от зарубежных коммерческих провайдеров. Отчетность, гранты, цитирование, рейтинги, в том числе и при избрании по конкурсу преподавателей и научных сотрудников, оказались связаны с наукометрией. Новая национальная система образования должна выработать критерии оценки результатов научной работы отечественных ученых, исходя из интересов страны обитания налогоплательщиков, что не исключает, а наоборот, предполагает взаимодействие с зарубежной наукой и учеными на условиях доброй воли, свободы и взаимной выгоды.
Кроме того, Болонская система нанесла тяжелый удар по качеству школьного и вузовского образования на уровне фундаментальных принципов. Был вытеснен главный принцип отечественной педагогики — доверие и сотрудничество между преподавателем и учеником. Он заменен прагматическим отчуждением интересов сторон, а сам процесс образования превращен в услугу, нередко платную.
На уровне вузовского образования пострадал важнейший принцип — фундаментальность. По многократным высказываниям ректора МГУ В. А. Садовничего, фундаментальность университетского образования означает овладение законами природы и общества и умение применять их на практике. В области экономического образования, например, в статусе фундаментальной экономической теории вузы тридцать лет жуют мочало неоклассической теории. В рамках внедрения Болонской системы под благовидным предлогом деидеологизации из системы преподавания была исключена политическая экономия. Между тем фундамент политической экономии как науки сложился в системе капиталистической экономики и исследовал законы ее движения. На основе этого фундамента она исследовала все исторически существовавшие формы хозяйства и способы производства, а также межсистемные переходы.
Всё это в совокупности получило название «политическая экономия в широком смысле». В обновленном виде политическая экономия и теперь могла быть фундаментальным курсом. В начале третьего десятилетия ХХI века складывается новая экономическая, ценовая и воспроизводственная реальность. Ни одной отраслью экономической науки она не исследована. Политическая экономия имеет опыт исследования всех социально-экономических систем, имевших место в истории. Именно на базе политической экономии высказываются предостережения по поводу последствий затеваемых радикальных реформ в России.
В конце 1980-х, начале 1990-х годов на экономическом факультете МГУ проводились международные конференции с рекомендациями продвижения по китайскому пути реформ. Воспроизводственная теория политической экономии явилась фундаментом для разработки межотраслевых балансов, которые успешно использовались в разных странах, а развитие цифровых технологий и вычислительных мощностей современных компьютеров дают возможность для нового этапа развития теории и моделей межотраслевых балансов и их практического использования.
В других дисциплинах экономического знания положение не лучше. Студентам не читается обязательный курс «Экономика предприятия» (промышленного и сельскохозяйственного). Нет существовавшей в советское время производственной практики с обязательной командировкой студентов после второго курса на действующие предприятия, где они прикреплялись к планово-экономическим отделам и обязаны были ознакомиться с работой главных служб предприятия, от снабжения сырьем до реализации готовой продукции.
Подготовка бакалавра отличается тем, что его знакомят с основами теории по учебным дисциплинам с особым акцентом на рекламе, торговле, финансах. Раньше специалист по экономике получал набор компетенций, позволявших после выпуска приступить к практической работе. При этом набор учебных дисциплин был нацелен на комплексное изучение области будущей деятельности с обязательной привязкой к практике.
Представляется, что нынешняя дискуссия, сосредоточенная на двухуровневой системе образования, может выхолостить суть идеи отказа от Болонской системы и необходимости разработки собственной системы. Значительно важнее сейчас обсуждать вопросы содержания национальной системы образования, которая учтет положительный опыт советской системы, Болонской и иных зарубежных систем, но с обязательным выходом на новый мировой уровень.