Внутри позднесоветского общества стремительно оформлялись те омерзительные тенденции, которые потом обернулись крахом СССР и постсоветским регрессом. Оформляться эти тенденции начали очень рано. И, конечно же, не девушки из южнорусской провинции с их страстями по джинсам являлись наиболее активными адептами всего того, что обернулось крахом СССР.

В 1965 году я, будучи школьником, перешедшим в девятый класс, проходил недолгую летнюю производственную практику. Проходил я ее в издательстве газеты «Московская правда», находившемся недалеко от школы, где я учился. Это была не журналистская, а именно производственная практика, в ходе которой я должен был осваивать азы собственно производственного процесса — из здоровенной комнаты, обставленной чертежными столами, так называемыми кульманами, начерченное должно было передаваться представителям рабочего класса, типографским рабочим, в чью задачу входило превращение переданных им чертежей в реальную продукцию.

Работая в этой здоровенной комнате у своего кульмана, я не мог не соприкасаться с представителями нашей крайне рядовой интеллигенции, никоим образом не сопричастной тому, что творилось в журналистской среде или в еще более высоколобой сфере гуманитарной.

Каждое утро одна и та же представительница этой рядовой интеллигенции, занятой не гуманитарной деятельностью, а изготовлением заурядных чертежей, которые следовало превращать в столь же заурядную реальность, должна была передавать чертежи из комнаты, где они изготовлялись, в собственно производственные помещения, находившиеся несколькими этажами ниже. Возвращаясь после этой передачи чертежей в ту комнату, где они изготовлялись, эта дама, не имевшая, повторяю, никакого отношения к собственно гуманитарной фронде и являвшаяся типичным представителем самой тривиальной части научно-технического сословия, отпускала что-нибудь по поводу тех рабочих, которым она передавала чертежи.

Произносилось буквально следующее: «Наш славный гегемон опять пьян».

Или: «Я прихожу к гегемону, а он лыка не вяжет».

И так далее.

В каждой из таких уничижительных реплик говорилось именно о гегемоне.

Гегемон в переводе с греческого означает вожатый, проводник, руководитель, наставник. Таковым может быть и руководитель государства. Александра Македонского, например, провозгласили гегемоном на Втором Коринфском конгрессе, имея в виду то, что с момента провозглашения он является главой Коринфского союза.

В последующие эпохи гегемонией называлось геополитическое или культурное владычество той или иной страны над другими территориями, в том числе и колониальными.

Чуть позже этот термин стали использовать, характеризуя положение того или иного класса в протекающих исторических процессах.

В Советском Союзе гегемонией пролетариата называлась его руководящая роль в союзе классов, социальных слоев и групп, объединенных общими интересами. Об этой гегемонии говорили и Маркс, и Энгельс, часто ее именовали диктатурой пролетариата. Наиболее четко все, что касается этой гегемонии, сформулировано Лениным в статье «О старых, но вечно новых истинах», опубликованной в газете «Звезда» 11 июня 1911 года.

В этой статье Ленин, полемизируя с представителями либеральной буржуазии, рекомендующими пролетариату держаться в хвосте процесса борьбы с самодержавием, вести себя скромнее в политическом смысле, сосредотачиваться на специальных вопросах, говорит следующее: «Либеральная буржуазия вздыхает по таким „порядкам“, когда бы она могла иметь перед собой рабочих, несклонных „ораторствовать слишком пламенно“, достаточно „терпимых“ к буржуазии, к идее сотрудничества с буржуазией, „ко всем мероприятиям правительства“. Она вздыхает по таким порядкам, когда бы эти скромные „сотрудничающие“ с нею рабочие могли „сосредоточиться на специальных вопросах“ социальной политики, скромно соглашаясь штопать тришкин кафтан буржуазного попечения о „меньшом брате“. Одним словом, русские либералы вздыхают по таким, приблизительно, порядкам, которые мы видим теперь в Англии или Франции в отличие от Пруссии. В Англии и во Франции буржуазия господствует полновластно и почти (за малыми исключениями) непосредственно, тогда как в Пруссии первенство за феодалами, за юнкерами, за монархическим милитаризмом. В Англии и во Франции буржуазия особенно часто, свободно и широко пользуется методом привлечения на свою сторону выходцев из пролетариата или изменников его делу (Джон Берне, Бриан) в качестве „сотрудников“, спокойно „сосредоточивающихся на специальных вопросах“ и обучающих рабочий класс „терпимости“ к господству капитала».

Далее Ленин рассматривает не только двусмысленность подобной апелляции к якобы необходимой пролетарской скромности. Наряду с этим Ленин уже в 1911 году по сути говорит о будущем фиаско русской буржуазии, которая разительно отличается от той буржуазии, которая осуществляла антифеодальные революции на Западе в конце XVIII столетия.

Вот что он пишет по этому поводу, называя пролетариат младшим братом, помогающим старшему буржуазному брату свергать феодализм на Западе: «Буржуазия в Англии и во Франции в свое время, в половине XVII века или в конце XVIII, не вздыхала по случаю „нетерпимости“ меньшого брата, не строила кислых гримас по поводу „слишком пламенных ораторов“ из числа этого меньшого брата, а сама поставляла ораторов (и не только ораторов) самых пламенных, будивших чувство презрения к проповеди „терпимости“, к бессильным воздыханиям, к колебаниям и нерешительности. И из числа этих пламенных ораторов находились люди, в течение веков и веков оставшиеся светочами, учителями, несмотря на всю историческую ограниченность, зачастую наивность их тогдашних представлений о средствах избавления от всяческих бедствий».

Далее Ленин противопоставляет такую историческую эффективность англо-французской буржуазии бессилию буржуазии Пруссии и России и формулирует то, что, по его мнению, вытекает из несомненного бессилия буржуазного класса в Российской империи. Того бессилия, подчеркну еще раз, которое вопиющим образом было продемонстрировано в период между Февральской и Октябрьской революциями 1917 года.

Вот что, по мнению Ленина, вытекает из такого бессилия: «…в эпохи буржуазных преобразований (или вернее: буржуазных революций) буржуазная демократия каждой страны оформливается так или иначе, принимает тот или иной вид, воспитывается в той или иной традиции, признает тот или другой минимум демократизма, смотря по тому, насколько гегемония переходит в решающие моменты национальной истории не к буржуазии, а к «низам», к «плебейству» XVIII века, к пролетариату XIX и XX веков…»

Предвидя всё то, что можно назвать трагизмом русской большевистской революции, Ленин описывает некую историческую развилку, которая, по его мнению, определяется именно природой гегемонизма в предстоящем историческом катаклизме. Тут всё определяется, по мнению Ленина, тем, «будет ли гегемония в решающие моменты принадлежать буржуазии или ее антиподу, будет ли первая или последний (опять-таки в эти решающие моменты) „центром притяжения для демократического крестьянства“ и для всех вообще демократических промежуточных групп и слоев».

Завершая полемику с теми, кто отрицает историческую дееспособность пролетариата в XX веке, Ленин констатирует, что «идея гегемонии составляет одно из коренных положений марксизма, разрыв с которыми (или даже равнодушие к которым) у ликвидаторов является глубочайшим источником целого ряда непримиримых принципиальных разногласий с противниками ликвидаторства».

В официальной советской идеологии застойного периода утверждалось, что гегемония пролетариата не только воплотилась на практике в ходе революции 1905–1907 годов, в ходе Февральской революции и особенно в ходе Октябрьской революции, но и представляет собой нечто актуальное и в эпоху так называемого развитого социализма. Что рабочий класс — это самая передовая организованная сила, которая призвана осуществлять руководство обществом в период построения социализма. Что рабочий класс сохраняет руководящую роль и в системе общенародного государства в период строительства коммунизма вплоть до полного уничтожения классов.

Говорилось также о международном рабочем классе и мировой системе социализма, выступающих в качестве гегемона всемирной антиимпериалистической борьбы.

В фокусе полемики между избыточно догматической позднесоветской идеологией и разного рода ее левыми международными оппонентами находился вопрос о том, как влияет повышение уровня жизни в развитых капиталистических странах на революционную энергию рабочего класса.

Избыточно догматическая позднесоветская идеология отрицала очевидное понижение революционности западного рабочего класса, а также очевидную связь между таким понижением и ростом жизненного уровня рабочих на Западе. Отрицалась также исключительность гегемонии пролетариата, давшей какие-то исторические результаты только в России, где сложились обстоятельства, отсутствующие и на Западе, и в странах третьего мира.

Когда оппоненты советских догматиков говорили им: «Ну посмотрите, это ведь всё действительно так», то им отвечали: «Мы не позволим лить воду на мельницу врага, бросать тень на плетень, подрывать основы». Чем это кончилось ― достаточно очевидно.

Но меня тогда, в ходе прохождения обычной производственной практики, поразила та яростность, с которой вполне рядовая представительница не гуманитарной, подчеркну еще раз, а сугубо технической интеллигенции говорила о «славном гегемоне», который пьян, не вяжет лыка и так далее. Она яростно ненавидела этого гегемона уже в 1960-е годы, то есть более чем за тридцать лет до того, как распался СССР.

И это не было исключительным явлением. Мне в дальнейшем приходилось не раз сталкиваться с такой же ненавистью к «славному гегемону», проявляемой сугубо рядовыми представителями наизауряднейшей части нашей технической интеллигенции.

Что же касается интеллигенции гуманитарной, то тут и вовсе зашкаливало.

Ненависть бывает слепой и зрячей. У советского сценариста и поэта Александра Галича ненависть была очень и очень зрячей. Галич бил в больные точки тогдашнего советского общества. А основной такой точкой был обсуждаемый сейчас вопрос о судьбе пролетарского гегемона.

Галич, давая характеристику этому гегемону, писал следующее:

Не квасом земля полита,
В каких ни пытай краях:
Поллитра — всегда поллитра
И стоит везде трояк!

Поменьше иль чуть побольше
Копейки, какой рожон?!
А вот разделить по-Божьи —
Тут очень расчет нужон!

Один — размечает тонко,
Другой — на глазок берет,
И ежели кто без толка,
Всегда норовит —
Вперед!

Оплаченный процент отпит,
И — Вася, гуляй, беда!
Но тот, кто имеет опыт,
Тот крайним стоит всегда.

Он — зная свою отметку —
Не пялит зазря лицо.
И выпьет он под конфетку,
А чаще — под сукнецо.

Но выпьет зато со смаком,
Издаст подходящий стон,
И даже покажет знаком,
Что выпил со смаком он!

И — первому — по затылку
Отвесит, шутя, пинка.
А после
Он сдаст бутылку
И примет еще пивка.

И где-нибудь, среди досок,
Блаженный, приляжет он.
Поскольку —
Культурный досуг
Включает здоровый сон.

Он спит.
А над ним планеты —
Немеркнущий звездный тир.
Он спит,
А его полпреды
Варганят войну и мир.

По всем уголкам планеты,
По миру, что сном объят,
Развозят Его газеты,
Где славу Ему трубят!

И громкую славу эту
Признали со всех сторон!
Он всех призовет к ответу,
Как только проспится Он!

Куется ему награда,
Готовит харчи Нарпит…
Не трожьте его!
Не надо!
Пускай человек поспит!..

Это было написано в том самом 1966 году, когда я услышал от нашей рядовой научно-технической интеллигентки про не вяжущего лыка славного гегемона. Согласитесь, что сходство и по годам, и по интонации является впечатляющим и просто не может быть сводимым ни к частным случаям, ни к экзотическим случайностям.

Говорить приходится о другом ― очень горьком и очень тревожном.

В «Манифесте коммунистической партии» есть такие методологически невероятно актуальные строки: «Основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц, образование и увеличение капитала. Условием существования капитала является наемный труд. Наемный труд держится исключительно на конкуренции рабочих между собой. Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны».

Почему я говорю о методологической, а не о политической актуальности этих строк? И почему я противопоставляю два этих типа актуальности?

Потому что научно-технический прогресс и впрямь достаточно сильно изменил характер труда рабочих, численность рабочего класса, жизненный уровень его основных представителей. Так что революционную роль неких пролетарских ассоциаций в XXI веке вряд ли стоит преувеличивать. И стало быть, о собственно политической актуальности данных строк особо говорить не приходится.

Что же касается методологической актуальности, то она полностью определяется самим словом «могильщик», а также способностью тех или иных общественно-политических систем взращивать этих самых могильщиков в ходе своего самовоспроизводства, становящегося со временем всё более унылым и затруднительным.

Авторы «Коммунистического манифеста» настаивали на том, что правящий класс буржуазного общества взращивает себе могильщика в виде пролетариата. И что это происходит в силу неумолимых объективных обстоятельств. Но разве правящий класс феодального общества не взращивал себе могильщика в виде буржуазии? Разве он не взращивал этого могильщика в силу столь же неумолимых объективных обстоятельств? Разве в рамках любого классового общества господствующий класс не взращивает себе в виде могильщика тот класс, который со временем, укрепляясь, начинает задумываться о том, нельзя ли отнять господство прежнего господина и превратиться самому в господина нового?

В конце советского фильма «Битва в пути», снятого по одноименному роману Г. Е. Николаевой в 1961 году (прошу читателя обратить внимание на приводимые в этой статье датировки), звучала песня «Руки рабочих». Музыку к песне написал В. Баснер на стихи М. Матусовского.

В связи с политической актуальностью этой песни я приведу ее целиком.

Еще повсюду на Земле
Предутренний покой,
А мы шагаем, не спеша,
Дорогой заводской.
Мы начинаем этот путь
В один и тот же час.
Идут хозяева Земли,
Идет рабочий класс.

Припев:

Руки рабочих!
Вы даете движенье планете,
Руки рабочих ―
мы о вас эту песню поем,
Руки рабочих создают
все богатства на свете,
Землю родную прославляя трудом!

Мы честь рабочую храним
И ей верны всегда.
Не раз проверена в делах
Династия труда.

Сердца надежные, как сталь,
Испытаны не раз.
Идут хозяева Земли,
Идет рабочий класс!

Припев.

Гордись всегда, что ты живешь
В кругу большой семьи,
Что где-то рядом держат путь
Товарищи твои,
Что солнце каждый новый день
Восходит ради нас.
Идут хозяева Земли,
Идет рабочий класс!

Припев.

Зачем я привел текст этой песни, вовсе не являющейся особым шедевром?

Потому что в тексте настойчиво повторяется тезис о гегемонии пролетариата в СССР. В тексте песни говорится о том, что хозяином земли (то есть гегемоном) является рабочий класс, что для этого класса на земле каждый день восходит солнце, что этот класс собою гордится, что он является носителем собственной гордости и чести, что руки рабочих дают движение планете и так далее.

Ну так вот, в Советском Союзе нечто подобное прозвучало последний раз в данном, не слишком популярном и не очень высококачественном фильме. Это была своеобразная помпезная агония всего, что адресовало к гегемонии пролетариата и жестко высмеивалось как нашими антисоветскими творческими интеллигентами, так и рядовыми представителями научно-технической интеллигенции.

В 1983 году в Политиздате был издан словарь под названием «Научный коммунизм». Словарь был создан рядом авторов под общей редакцией академика А. М. Румянцева.

Алексей Матвеевич Румянцев (1905–1993) ― это один из очень видных советских номенклатурных ученых. Его ученики говорили, что Алексей Матвеевич всегда был сторонником идеи еврокоммунизма, то есть скрытым противником всего того, что он должен был проповедовать в качестве представителя позднесоветского официоза.

А Алексей Матвеевич был именно таковым. Являясь членом ЦК КПСС более двадцати лет, депутатом Верховного Совета СССР, будучи достаточно известным сторонником Никиты Сергеевича Хрущева, Алексей Матвеевич заведовал различными отделами ЦК КПСС в конце сталинской эпохи. Он был также главным редактором самого главного рупора КПСС — журнала «Коммунист», шеф-редактором журнала «Проблемы мира и социализма», локомотивом реформаторских идей, сформулированных Е. Г. Либерманом в газете «Правда» с подачи именно Румянцева, и так далее.

Вот что сказано о соотношении гегемонии и общенародности в словаре, изданном под редакцией Румянцева в самые что ни на есть застойные годы.

Общенародное государство ― это государство социалистического типа, выражающее интересы и волю всего народа и служащее орудием построения коммунизма.

То есть в первых же строках говорится о том, что воля всего народа, не имеющего внутри своей целостности никаких структурных отличий, направлена на построение коммунизма. И что не имеет смысла говорить, что чья-то воля направлена в эту сторону в большей степени, а чья-то ― в меньшей.

Как издевательски пел по этому поводу тот же Галич: «Значит все мы, кровь на рыле, / Топай к светлому концу! Ты же будешь в Израиле / Жрать, подлец, свою мацу!»

Тут дело не в том, где кто будет что именно жрать — мацу, пиццу или что-нибудь еще. Дело в том, что все вместе куда-то прутся. И в этом «всемстве», осужденном еще Достоевским и выступающим в статье Румянцева в качестве сусальной благости под названием «единый народ», нет никаких различий и конфликтов, порождающих историческую динамику. Вот к чему пришла советская идеология, или к чему ее привели в период перед крахом СССР. Какие там руки рабочих, умоляю вас! Не надо об этом.

Мы представляем собой единый народ, вдохновленный КПСС на строительство коммунизма. На поверхности коммунистический фундаменталистский лак, а внутри с трудом скрываемый сарказм. И всё это объединяет коммунистических олимпийцев типа Румянцева и его шефов с рядовой интеллигенткой, говорящей о пьяном гегемоне, и с А. Галичем, не лишенном зрячести в своем антисоветском сарказме.

Сообщив нам о такой метаморфозе, исключающей пролетарский гегемонизм, он же диктатура пролетариата, а также исключающей восклицания о хозяевах земли, рабочей чести и прочем, официозный ученый-обществовед дает далее в словаре, который он отредактировал, такое объяснение указанной метаморфозы.

Государство в собственном смысле возникло в результате раскола общества на классы и из потребности для господствующего класса держать в узде народные массы. Оно явилось продуктом и проявлением непримиримых классовых противоречий. Основной функцией этого государства была и остается ныне в капиталистических странах функция подавления. В ходе социалистической революции эксплуататорская государственная машина разрушается и вместо нее создается государство диктатуры пролетариата.

Ну это, как говорится, за здравие. То есть в начале обоснования приводятся совсем расхожие определения, даваемые классиками марксизма-ленинизма. А дальше излагается нечто новое:

Общенародное государство возникло с формированием и выступило как преемник государства диктатуры пролетариата, после того как последнее выполнило свои исторические задачи.

С какого бодуна оно их выполнило? Откуда это следует? Могут ли эти задачи быть выполнены до построения коммунизма? Что такое этот самый «развитой социализм»?

Хрущев с ума великого пообещал на XXII съезде КПСС, проходившем в 1961 году, что за двадцать лет будет построен коммунизм. Эти двадцать лет закончились в 1981 году. А в 1983 коммунистический номенклатурный официоз говорит о том, что построен-де, мол, некий развитой социализм. Зачем нужна эта сугубо химерическая конструкция? Для того чтобы ею вытеснить все предыдущие обещания, не отказавшись от них при этом.

Для того чтобы это слишком сильно не пахло тем, что на протяжении всего предыдущего этапа существования советского государства именовалось поганым социал-демократическим ревизионизмом, говорится следующее:

Советское общенародное государство не имеет ничего общего с так называемым «свободным народным государством», идею которого выдвинули немецкие социал-демократы в 70-х гг. прошлого века. Идея создания такого государства в условиях буржуазного общества, на базе буржуазной демократии, без социалистической революции была оппортунистической и иллюзорной. Общенародное государство в СССР не иллюзия и не мечта, а реальный факт, результат деятельности миллионных масс трудящихся, возглавляемых Коммунистической партией.

Вы что-нибудь можете понять в этой ахинее? Когда определенное государство создается без революции, то оно оппортунистическое и иллюзорное. А когда оно создается после социалистической революции ― то оно замечательное. А какая разница в том, какие используются политические технологии? Важен прежде всего политический результат. Он у них за бугром иллюзорен, а у нас нет? Так объясните, в чем именно! А не прячьте концы в воду, ускользая от ответственности за непостроенный хрущевский коммунизм, который Эрих Фромм справедливо называл «гуляш-коммунизм».

Но место этого объяснения занимает такое полуироническое начетничество.

Общенародное государство ― один из этапов в развитии политической организации общества после свержения власти эксплуататоров. Основная особенность его состоит в том, что оно не является орудием подавления какого-либо класса. Поскольку эксплуататорские классы исчезли, оно выражает коренные интересы всех трудящихся. Определенные ограничительные функции, сохраняющиеся при общенародном государстве, не носят характера классового подавления. Принуждение применяется не к классам, а к некоторым лицам, нарушающим нормы социалистического общежития. Такого рода принуждение будет иметь место до тех пор, пока обществу не потребуется никаких других способов принуждения, кроме общественного мнения.

Авторов этих строк хотелось бы спросить, каким же образом на месте развитого социализма возник супержесткий и антисоциальный ельцинизм, а также всё остальное? И как могла обрушиться предыдущая лепота в условиях общенародного единства?

Но если вы авторов об этом спросите, то они скажут, что действовали по заданию, из-под палки, что не верили в то, что говорили. А говорили они, в частности, следующее:

В отличие от буржуазного государства, социальная база которого постоянно сужается (почему это она сужается? ― С. К.), закономерностью развития социалистического государства является неуклонное ее расширение (докуда? До постсоветской олигархии? ― С. К.). Сложившееся в СССР социально-политическое и идейное единство выражается понятием «советский народ», поэтому государство становится орудием общенародной воли.

То есть классовая теория, являющаяся неотменяемой в рамках марксизма-ленинизма, вдруг отменяется? Ну так прямо скажите об этом! Ан нет, говорится следующее:

«Это не означает, однако (ну, фокусники… ― С. К.), что общенародное государство на современном этапе его развития можно назвать надклассовым или неклассовым. Советское государство является общенародным именно потому, что крестьянство и интеллигенция стали социалистическими, перешли на позиции рабочего класса, цель борьбы революционного пролетариата стала целью всего народа».

Тут самое трогательное, что интеллигенция перешла на позиции рабочего класса и, видимо, поэтому говорит, что «наш славный гегемон опять пьян».

«Как внутри страны, так и на международной арене социалистическое государство проводит классовую политику в интересах рабочего класса и всех трудящихся, защищает права всех народов на национальную независимость, свободу, демократию и социальный прогресс. Классовая природа общественного государства проявляется в сохранении рабочим классом его ведущей роли».

Любое уголовно наказуемое мошенничество представляет собой эталон честности и благопристойности на фоне такой наглой эквилибристики, в которой ведь и для гегемонизма лукавым образом оставлено какое-то лукавое место.

Вот что пишется дальше:

«Диктатура пролетариата есть государственное руководство обществом со стороны рабочего класса в условиях существования антагонистических классов и классовой борьбы. Этими условиями вызываются своеобразные формы руководства и определенный политический режим, предусматривающий некоторые привилегии для господствующего класса с целью облегчить проведение его политики. В связи с громадными изменениями, происшедшими в стране в результате полной и окончательной победы социализма, государственное руководство в форме диктатуры уже не вызывается необходимостью. „Выполнив задачи диктатуры пролетариата, ― говорится в Конституции СССР, ― Советское государство стало общенародным“. Это новый этап в осуществлении исторической миссии пролетариата, которая будет завершена лишь с построением полного коммунистического общества».

То есть пролетариат лишен средств осуществления своей исторической миссии, но историческая миссия за ним сохраняется. И это записано в так называемой брежневской Конституции СССР, принятой в 1977 году.

«Один из основных признаков общественного государства ― совершенствование форм народного представительства в целях обеспечения участия всех граждан в управлении обществом. Этот процесс включает дальнейшую демократизацию избирательной системы, развитие демократических принципов выборности, сменяемости и подотчетности в работе органов власти и управления, усиление общественных начал в области управления, развитие таких органов управления, которые носят одновременно государственный и общественный характер. Это означает, что к работе по управлению делами общества будет привлекаться все более широкий круг людей».

О каких новых формах народного представительства говорится в 1977 году, когда принимается Конституция, или в 1983 году, когда пишется подробно разбираемая нами статья в официозном словаре?

Власть коммунистической номенклатурной бюрократии носит абсолютный характер. И поэтому надо сказать о том, что миссия пролетариата, осуществляемая партией, продолжает осуществляться. А почему надо сказать, что она осуществляется по-новому, в рамках какого-то общенародного государства? Не потому ли, что уже полностью подготовлен будущий развал партийной монополии? И что подготовлен он именно коммунистической бюрократией, она же номенклатура?

В конце обсуждаемой нами статьи звучит такая уже совсем бессмысленная барабанная дробь:

«Общенародное государство ― определенная ступень на пути к отмиранию государства и перехода к коммунистическому общественному самоуправлению. Однако оно сохранится до полной победы коммунизма, построение которого ― высшая цель Советского государства. „Главные задачи социалистического общенародного государства: создание материально-технической базы коммунизма, совершенствование социалистических общественных отношений и их преобразование в коммунистические, воспитание человека коммунистического общества, повышение материального и культурного уровня жизни трудящихся, обеспечение безопасности страны, содействие укреплению мира и развитию международного сотрудничества“ (Конституция СССР)».

Зачем я так подробно разбираю замшелые и двусмысленные идеологические продукты эпохи, которая так бесславно закончилась?

Потому что в ту эпоху общественная однородность была иллюзией, декларацией, а на самом деле внутри тогдашнего общества уже вызревал его могильщик. В лице кого?

Прежде всего, в лице интеллигенции, которая могла ненавидеть общество, частью которого являлась, — по-разному. Но она была едина в этой ненависти. Или, точнее, она делилась на ту часть, которая в этой ненависти была единой, и ту часть, которая либо вообще проявляла полное безразличие к политике, либо вяло топала за своей более активной частью.

Такая интеллигенция взращивалась слоем, который в первом приближении можно назвать правящей номенклатурной бюрократией.

Наиболее активное участие в таком взращивании, конечно же, принимала спецслужбистская номенклатурная бюрократия. Но и другие сегменты совокупной номенклатурной бюрократии тоже не отставали от своего спецслужбистского собрата.

И всё это дополнялось предельной апатией бывшего гегемона, теперь же ставшего рабочим классом, который гегемонию потерял, а миссию должен продолжать исполнять.

По этому поводу еще в 1920-е годы встревоженными перерождением партии большевиками говорилось, что оторванная от пролетариата партия не погибнет в неравном бою, а предаст интересы породившего ее рабочего класса. Это тогда называлось термидорианским перерождением, взращиванием определенного могильщика в недрах социалистического общества. Как именно отработал этот могильщик, мы убедились на практике относительно недавнего прошлого.

Что говорит нам оно по поводу нашего недалекого будущего?

(Продолжение следует.)