Романов Роман Евгеньевич, кандидат исторических наук, Институт истории СО РАН

Сто лет назад возникла новая форма российской государственности — СССР, ставший многоцелевым ответом на вызовы «сверхтурбулентной» эпохи 1914–1945 годов. Первая мировая война, вызвавшая кризис западного индустриального общества («белый модерн»), привела к тому, что Россия выбрала альтернативный путь перехода от традиции к современности. Исторический выбор, сделанный в октябре 1917 года, позволил перезапустить революционно-прогрессистский вектор просвещения, исчерпавший себя в рамках европейской цивилизации. Этот переломный момент послужил исходным рубежом для возрождения страны в виде союзного государства, воплотившего в жизнь Советский проект за счет мобилизации «восставших масс». В данном контексте ключевое значение приобретает вопрос о базовой мобилизационной стратегии, использованной большевиками для конструирования красного модерна.

Цель формировавшейся в СССР в конце 1920–1930-х годов стратегии патриотической мобилизации состояла в привлечении людских масс к созданию нового мироустроительного проекта, метод — в культивировании советского героизма, ожидаемый результат — в восхождении общества до высшего уровня современности, где у человека больше не будет препятствий для свободного развития.

Попробуем выявить глубинные социокультурные факторы, обусловившие восход, расцвет и закат стратегии патриотической мобилизации в СССР.

1. В начале XX века в России параллельно функционировали два мироустроительных проекта — уходившая православная традиция и наступавший капиталистический модерн. Сознание крестьян-традиционалистов базировалось на органичном синтезе религиозно-мифологических представлений (Бог-отец и Мать-земля) и рациональных аграрно-ремесленных практик, направленных на коллективное выживание семьи и общины. Сознание горожан-модернистов (буржуазия, чиновничество, интеллигенция) основывалось на сочетании научно-технического рационализма и индустриальных практик, нацеленных на развитие общества атомизированных индивидов. Суть смыслового разлома между угасавшей традицией и растущим модерном состояла в том, что классический вход в современность вел к разрыву связи между сакральным ритуалом и повседневностью.

2. Первая мировая война стала катастрофическим актом психологического отчуждения миллионов солдат-крестьян, уже не ходивших в бой плечом к плечу. Подсознательной реакцией на этот процесс стало их морально-политическое сплочение во время революции 1917 года. Большевики смогли сделать это сплочение организованным за счет коммунистической идеи, предполагавшей вход в современность единым строем. Его связующим звеном являлся ритуал несения красного знамени, который символизировал прометеевский огонь и кровь революционеров, пожертвовавших собой ради прогрессивного будущего человечества. Во время Гражданской войны эти символы канализировали мощную энергию революционного катарсиса в боевые и трудовые подвиги красных героев, вставших на защиту советской России от капитализма, сбросившего маску гуманизма в ходе великой войны.

3. В конце 1920-х годов — 1930-е годы большевистское прометейство соединилось с курсом ускоренной индустриальной модернизации, что позволило советскому государству начать осуществление стратегии патриотической мобилизации. Ее реализация стала возможной вследствие экстраполяции ритуального несения Красного знамени на производственные будни форсированной индустриализации. Идеологический символизм воплотился в ударническом и стахановском этосе труда-битвы, олицетворявшем дух социализма («Время — вперед!»). Его основными носителями выступали молодые крестьяне в рабочих спецовках, отвергнувшие под влиянием революции и коллективизации религиозно-мифологические обычаи отцов и дедов («Бога нет», «Вон от земли»). В свою очередь, подсознательная приверженность архетипу героя и крестьянской привычке к выживанию (кто не работает, тот не ест) наряду с получением азов общего и технического образования сделала большинство советских людей созидателями социалистического модерна, способствовавшего ментальной адаптации выходцев из традиционного социума к новому мироустроительному проекту.

4. Стратегия патриотической мобилизации достигла апогея в годы Великой Отечественной войны, когда боевой и хозяйственный фронт массово пополнялся молодежью с крестьянскими корнями и советским идейным воспитанием. В это время большевистское прометейство органически соединилось с образом Родины-матери (архетип Матери-земли), верой в Победу и реабилитацией православной церкви (архетип Бога-отца). Продуктивный симбиоз мифологической архаики, крестьянской традиции и индустриального модерна позволил большевикам мобилизовать скрытый потенциал переходного общества на разгром нацистской Германии и «объединенной» ею Европы.

5. Закат и отмирание стратегии патриотической мобилизации обусловливались постбольшевистским периодом развития СССР (1950-е — 1980-е годы). С одной стороны, был провозглашен курс на строительство коммунизма, что свидетельствовало об очередной попытке экстраполяции идеологического символизма (этос труда-битвы) на реалии позднесоветской жизни. С другой стороны, возник смысловой разлом между социалистическим модерном и современностью, так как завершение входа в последнюю требовало полного разрыва связи между сакральным ритуалом и повседневностью. Окончательно сложившийся социум атомизированных горожан-модернистов сделал однозначный выбор в пользу научно-технической революции, повышения качества жизни и индивидуальной свободы. Информационно-технологический рационализм и культ массового потребления органично соединились с новыми квазисимволами — джинсами, рок-н-роллом и инвалютой (архетип золотого тельца), пришедшим на смену угасшему прометейству и образу Родины-матери. Ментальная деформация позднесоветского общества («Родина-уродина», пацаны и т. д.) привела к разрушению культурной матрицы Красного мироустроительного проекта и распаду СССР.

6. Распад СССР стал катастрофическим актом психологического отчуждения миллионов бывших советских граждан, разделенных новыми государственными границами и огромным социальным расслоением. В современной России подсознательной реакцией на этот процесс стало морально-политическое сплочение их большинства во время специальной военной операции. Российское государство смогло сделать это сплочение организованным за счет идеи «Русского мира», опирающейся на реанимированные советские символы (Красное Знамя Победы, Родина-мать, культ героев). Судьба новой стратегии патриотической мобилизации зависит от того, насколько органичным будет синтез очередного сакрального ритуала и постиндустриальных рациональных практик и к каким далеко идущим последствиям в будущем этот синтез приведет.