Описывая первый штурм Сталинграда, нельзя забыть о событиях, происходивших в этот момент к северу от города, на так называемом северном заслоне, образовавшемся вследствие прорыва немецкой 6-й армии к Волге 23 августа. Это важно по нескольким причинам.
Во-первых, потому что они являются неотъемлемой частью сражения как целого. Это может удивить, но в тех ожесточенных боях принимало участие значительно больше войск, нежели в самом городе. А их результат непосредственно влиял на ситуацию в Сталинграде. Откажись советское командование от активности на этом направлении — и 6-я армия за несколько дней смогла бы кратно увеличить огневую мощь и численность штурмующей Сталинград группировки. Удержалась ли бы тогда наша 62-я армия при всем ее безусловном героизме — вопрос риторический.
Это важно и по иной причине. В послевоенное время Сталинградской битве как одному из крупнейших событий Великой Отечественной было уделено немало внимания. Писались книги, снимались фильмы, подвиги героев воспевались в монументальном искусстве. Однако почти всегда культурный прицел был сфокусирован на обороне самого города и победоносной операции «Уран», в ходе которой была окружена группировка противника. Происходившее к северу от Сталинграда, при всей важности, оставалось для широких масс неизвестным. Для профессиональных историков путь в эту сторону был тоже закрыт — военные архивы по осенним контрнаступлениям Сталинградского и Донского фронтов (это один и тот же фронт, до и после переименования) в советское время хранились под грифом секретности. Открыли для исследователей их лишь в нулевые годы. На сегодняшний день написан ряд серьезных исторических работ, посвященных этой теме. В каком-то смысле, уделяя событиям за рамками самого города достойное внимание, мы восстанавливаем историческую справедливость и приближаем читателя к реальности судьбоносной Сталинградской битвы.
Мы оставили северную группу войск в начале сентября (смотрите статью в 510-м номере газеты), когда выдохся второй каскад советских контрударов по немецкому фронту. Незамедлительно стало готовиться новое наступление, цель которого была всё та же — пробиться к осажденному городу. Назначенной датой начала операции стало 17 сентября. Ресурсы, выделенные для нее Ставкой, впечатляют. Это около пяти полнокровных стрелковых дивизий, мощное пополнение для танковых корпусов и бригад, десять артполков усиления, в которые вошли: 24 пушки 122-мм, 40 гаубиц 122-мм и 66 пушек-гаубиц 152-мм. Также в войска прибыло около сотни установок реактивной артиллерии БМ-8 и БМ-13 (знаменитые «Катюши»). С воздуха наступление Сталинградского фронта поддерживали 118 истребителей, 84 штурмовика и 21 бомбардировщик 16-й воздушной армии. Нужно обратить особое внимание на усиление огневой мощи наступающих войск — как мы помним, именно преимущество немцев в артогне стало одним из главных факторов неудачи предыдущего контрудара.
Ядром наступающей группы войск оставалась 1-я гвардейская армия под командованием К. С. Москаленко. Все эти масштабные резервы предназначались в основном ей. Соседствующая с ней 24-я армия также не сидела без дела, но ее активность всё же была второстепенна, она скорее оттягивала на себя силы противника. Однако план претерпел изменения — в этот раз направление удара шло не по кратчайшему пути, а в обход уплотнившегося участка немецкой обороны, вдоль железной дороги Котлубань — Гумрак. Войска строились в три эшелона. В первом эшелоне было пять стрелковых дивизий, три танковые бригады и один танковый корпус, самый сильный — 7-й под командованием П. А. Ротмистрова. Во втором эшелоне находились три стрелковые дивизии и один танковый корпус. Третий эшелон составлял резерв командующего армией и состоял из одной стрелковой дивизии и одного танкового корпуса. Курировать подготовку наступления продолжал являвшийся тогда представителем Ставки Г. К. Жуков.
Утром 16 сентября, накануне начала операции, в штабе 1-й гвардейской армии проходило совещание с участием командиров дивизий и корпусов. Был сооружен макет местности в полосе предстоящего наступления, на котором командирам подразделений ставились боевые задачи. На этом совещании присутствовал Жуков. Он не был пассивным слушателем, напротив, взял на себя активную и довольно непростую роль. Этот эпизод описан в воспоминаниях командира 7-го танкового корпуса П. А. Ротмистрова. Есть смысл привести из них подробную цитату (особенно в контексте постсоветского мифа о Жукове, как о «мяснике, не щадившем солдат»).
«Заместитель Верховного Главнокомандующего сказал, что войска 1-й гвардейской армии сражались героически, но они могли бы действовать более успешно при условии наилучшей организации боя и взаимодействия между пехотой, танками и артиллерией, а также в звене дивизия — полк — батальон.
— Мы воюем второй год, — продолжал Георгий Константинович, — и пора бы уже научиться воевать грамотно. Еще Суворов говорил, что разведка — глаза и уши армии. А именно разведка у вас работает неудовлетворительно. Поэтому вы наступаете вслепую, не зная противостоящего противника, системы его обороны, пулеметно-артиллерийского и, прежде всего, противотанкового огня. Ссылка на недостаток времени для организации разведки неосновательна. Разведку всех видов вы обязаны вести непрерывно, круглосуточно, на марше и при выходе в районы сосредоточения. — Жуков повысил голос: — Нельзя полагаться только на патриотизм, мужество и отвагу наших бойцов, бросать их в бой на неизвестного вам противника одним призывом «Вперед, на врага!». Немцев на «ура» не возьмешь. Мы не имеем права губить людей понапрасну и вместе с тем должны сделать всё возможное, чтобы выполнить приказ Ставки — разгромить вражескую группировку, прорвавшуюся к Волге, и оказать помощь Сталинграду… — Г. К. Жуков тяжело опустился на стул рядом с командармом, что-то тихо сказал ему и, вновь поднявшись, объявил: — Начало операции переносится на сутки, чтобы вы смогли тщательно подготовиться к ней».
Нам сегодня может показаться, что одни сутки — это пустяк. Однако нужно обратиться к контексту тех дней. В разгаре первый штурм Сталинграда, стартовавший 13 сентября. Немцы прорвались в центр города, бои идут у самой Волги. Это те самые обстоятельства, когда промедление смерти подобно — однако, прекрасно понимая это, Жуков настоял на еще одном дне для лучшей разведки противника и подготовки личного состава. Как сообщается в документах 1-й гвардейской армии, дополнительное время было использовано для лучшей рекогносцировки на местности — она была проведена командирами всех ступеней, от корпуса до отдельного танка. Также отрабатывалось взаимодействие танков с пехотой — из стрелковых дивизий были выделены красноармейцы для танковых десантов, которые занимались отработкой взаимодействия с машиной: как сидеть на танке, спешиваться, сопровождать его и так далее.
Предваряя рассказ о самом наступлении, стоит сказать о противостоящем 1-й гвардейской армии противнике. В первую очередь это XIV танковый корпус, состоявший из 60-й, 3-й моторизованных и 16-й танковой дивизий. О последней несколько слов отдельно. Именно 16-я танковая дивизия являлась тем бронированным кулаком, что пробивал коридор от Дона до Волги 23 августа, и именно на нее затем легла тяжесть его удержания под первыми советскими контрударами. Соответственно, состояние и численность этого подразделения находились под особым контролем у командования 6-й армии. Вот что пишет о 16-й танковой дивизии военный историк А. Исаев: «Согласно приложению к журналу боевых действий 6-й армии, в 16-й танковой дивизии на 14 сентября было четыре танковых батальона, что выделяло ее не только из числа соединений 6-й армии, но и всего вермахта… Фактически 16-я танковая дивизия стала соединением истребителей танков противника. Больше полусотни Т-3 с 60-калиберным 50-мм орудием были серьезным аргументом в борьбе с советскими танками. Это орудие гарантировано поражало и КВ, и Т-34 на наиболее вероятных дистанциях боя». В общей сложности в рядах XIV корпуса находилось 160 танков и самоходных артиллерийских установок.
Другими вескими аргументами немцев были мощные пехота и артиллерия. VIII-й армейский корпус, державший оборону на «северном заслоне», состоял из пехотных дивизий, каждая из которых насчитывала по 9 батальонов, поддерживавшихся минимум в средней численности. Пехотой были насыщены также и моторизованные дивизии, имевшие по 5–7 батальонов. Стоит напомнить также про новые противотанковые орудия, вставшие в 1942 году на вооружение вермахта, и мощную дальнобойную артиллерию, часть которой, да, была задействована в штурме Сталинграда, но большая часть оставалась на месте. Паулюс строго исполнял свой же завет в приказе от 19 августа о подготовке броска к Волге («войска могут встретить сильные контратаки в сторону нашего северного фланга») и сделал однозначный выбор. Более сильные подразделения оставались в обороне к северу от Сталинграда, а более слабые — отправились штурмовать городские кварталы.
Сильный противник был не единственным неприятным обстоятельством для готовившейся к наступлению группы советских войск. Другой неприятностью стало отсутствие эффекта внезапности. Скрыть подготовку в принципе было очень сложно в открытой степной местности, тем более в условиях немецкого превосходства в воздухе. Однако нужно сказать, что особенных мер штаб фронта и не предпринимал, хотя имел на руках соответствующие рекомендации от Жукова, который совсем недавно (в конце июля — начале августа) руководил подготовкой Погорело-Городищенской операции на Западном фронте. Несмотря на то, что достичь всех поставленных целей тогда не удалось, в ходе нее советские войска смогли прорвать немецкую оборону на большую глубину и занять ряд населенных пунктов. Не в последнюю очередь это стало результатом скрытной подготовки. Однако в нашем случае немцы ждали удара.
Наступление началось рано утром 18 сентября (напомню, уже пять дней идет штурм Сталинграда). На направлении главного удара 1-й гвардейской армии действовали 308-я и 316-я стрелковые дивизии. Их поддерживали 62-я и 87-я танковые бригады 7-танкового корпуса Ротмистрова. Во втором эшелоне шла 3-я гвардейская тяжелая танковая бригада. Первой боевой задачей, поставленной перед наступающими, было овладеть грядой высот, протянувшихся за немецкой линией обороны. В каком-то смысле нам, вникающим сегодня в события 80-летней давности, очень повезло. Архивы сохранили для потомков рассказы бойцов и командиров 308-й стрелковой дивизии о тех днях. Интервью были взяты по горячим следам, в апреле 1943 года, и хранят огонь того времени. Описания последующих событий будут сопровождаться выдержками из этих рассказов.
Вот как комиссар 339-го полка Дмитрий Андрианович Петраков описывал подготовку рядового состава к атаке: «Мы получили задание во что бы то ни стало ночью пойти в расположение батальона и провести работу с таким расчетом, что в 5 часов начнется артиллерийская подготовка, а затем мы будем наступать. Мы излазили буквально все окопы. Людей накормили и объяснили им значение этих высот, обещав им награду: за пойманного немецкого солдата — орден Красной Звезды, за офицера — орден Красного Знамени, а кто первый войдет на высоту — орден Ленина. Многие из бойцов говорили, что языка нам всё равно не видать — как поймают его, так головой в воду».
В 5:30 раздался грохот тяжелой артиллерии, через пятнадцать минут к нему присоединился вой реактивных «Катюш». В 6 утра над полем боя появились штурмовики 16-й воздушной армии. В 7:00 артиллерия перенесла огонь в глубину обороны, танки и пехота двинулись в атаку на окопы противника.
В первые же часы наступления был достигнут серьезный успех — несмотря на мощный огонь немецкой тяжелой артиллерии, атакующие заняли господствующую над местностью высоту 154,2. Рассказывает майор Василий Белугин, комиссар 347-го стрелкового полка:
«18 сентября, получив задачу наступления, атаки и разгрома врага на высоте 154,2, овладения этой высотой и дальнейшего наступления на Бродкин хутор и хутор «Новая надежда», приступили к выполнению этой задачи… Под покровом ночи окопались и, несмотря на ураганный огонь противника, утром 18 сентября с исключительным подъемом среди красноармейских масс мощным броском овладели высотой 154,2.
Первый и второй батальоны, продолжая выполнять последующие задачи полка, наступали на хутор Бродкин и «Новая надежда» и к 11 часам овладели Бродкиным и продвинулись дальше, несмотря на большие потери. Третий батальон, взойдя на высоту 154,2, приступил к закреплению успеха и начал организовывать круговую оборону высоты».
Главной ударной силой наступавших были, конечно же, не стрелковые батальоны, а танки. Бригады 7-го корпуса действительно ушли за высоту, атаковав лежавшие за ней населенные пункты. Однако почти сразу же обозначились две серьезные проблемы. Во-первых, продавить оборону противника удалось лишь на узком участке фронта, соседи обеспечить схожего успеха не смогли. И это ограничило прорвавшимся маневр и подставило их под сильный огонь с флангов. Во-вторых, пехота быстро понесла серьезные потери от артиллерии и авиации противника, отставала от танков, а позже и вовсе залегла.
Перед командирами 62-й и 87-й бригад встал выбор — прорываться дальше вглубь обороны или бить во фланг, помогая соседям. 62-я бригада двинулась на юго-запад, стремясь расширить прорыв, а 87-я направилась вдоль железной дороги, углубляя его. Их противниками стали противотанковые батареи в глубине обороны, которые не способна была подавить советская артподготовка. К тому же подоспели немецкие танки, подошедшие из Сталинграда. Обе бригады понесли тяжелейшие потери и вынуждены были откатиться назад, к занятой высоте.
Последним аргументом, потенциально способным переломить ситуацию, был второй эшелон развития успеха, который должен был входить в прорыв, но по факту использовался как штурмовое подразделение. В 10:30 полки 207-й и 221-й стрелковых дивизий и бригады 4-го танкового корпуса получили приказ атаковать противника в направлении Гумрака. К полудню они подошли к захваченным первым эшелоном позициям. Вот как дальнейшую тяжелую историю описывает в своей книге историк А. Исаев:
«…наступающая советская пехота была прижата к земле. 45-я танковая бригада остановилась и без пехоты вперед не пошла, вытянувшись в колонну вдоль железной дороги. 102-я танковая бригада двинулась в глубину обороны противника. Несмотря на захват господствующей высоты, достижения утреннего наступления ограничивались достаточно узким пространством к западу от железной дороги на Сталинград. Узость пробитого коридора позволяла простреливать его на всю глубину. Справа и слева в машины 102-й бригады полетели бронебойные снаряды… Были сразу же подожжены четыре танка… Танки пошли вперед, выходя из секторов обстрела орудий противника. Следующей неприятностью стал огонь слева, со стороны железной дороги… Еще пять танков 102-й бригады вышли из строя. Препятствиями для прорыва дальше на юг стал хутор Бродкин и прикрытый противотанковыми пушками овраг». Итогом атаки стала полная потеря танков — все они были сожжены.
Однако с точки зрения немцев опасность еще не миновала — в руках советских войск оставалась захваченная в первые часы господствующая высота. Она позволяла простреливать всю окружающую местность, и, если бы на нее подтянули мощную артиллерию, крах немецкой обороны в зоне обстрела был бы неизбежен. Потому к вечеру высота сама подверглась мощнейшему огню из всех калибров и налетам авиации. Затем начались немецкие контратаки.
Майор Белугин рассказывает:
«Высота главенствовала над местностью. С нее просматривалась местность на 8–10 километров. С 10 часов утра минометный и артиллерийский огонь противника не прекращался ни на минуту, а армада самолетов на бреющем полете группами по 10–15 штук непрерывно бомбили до темноты, сбрасывая огромное количество смертоносного металла. <…>
С левого фланга надвигается снова угроза — 30 танков противника, приняв боевые порядки, медленно двигаются на высоту 154,2. Пехота противника не отрывается от танков. На танках автоматчики. Командир полка принял решение использовать все средства, имеющиеся на высоте. С оружием в руках он заставил занять огневые позиции минометной роты соседней с нами дивизии. Я собрал до 10 расчетов ПТР. Командир полка Барковский хочет организовать мощный кинжальный пулеметный огонь. Он собирает все станковые пулеметы, сам проверяет их, указывает цели и в этот момент смертельно ранен. Что-то он хотел нам сказать, но не договорил. <…>
Танки приближались. Вызываю начальника штаба, любимца полка, Игоря Мирохина: «Ну, дорогой, принимай полк. Помнишь, ты еще в Черемушках мне говорил: «Годик-два побуду на штабной работе, а затем можете доверить мне полк». Всего лишь прошло два месяца». — Есть принять полк». И Игорь Мирохин, проверив огневые позиции, с противотанковым ружьем в соседнем со мной окопчике открывает сам огонь по танкам.
Пикирующие самолеты противника и самолеты, работающие на бреющем полете, как воронье насели на высоту. Но не это главное. Главное — остановить первый танк. Всё остальное пойдет своим чередом. Игорь Мирохин — прекрасный стрелок. Это он первый в дивизии из противотанкового ружья свалил «мессершмитт». И здесь с первого выстрела остановил правофланговый танк, а вторым выстрелом зажег средний. Плохо, что в боевом питании еще не смазывают патроны для противотанковых ружей. Трудно вынимать их из магазинной части противотанкового ружья. И Игорь Мирохин лопаткой открывает замок, стреляет, и третий танк противника запылал. Двести метров. В 150 метрах противник изменил боевые порядки. Фланговые танки вышли на главное направление, начали продвигаться прямо с фронта. Игорь Мирохин останавливает четвертый танк. «Нехорошо, зажигай!» Зажег. И на шестом выстреле по пятому танку выстрелы слились: выстрел Мирохина и выстрел пушки из танка противника. И Мирохина не стало. Убит прямо в голову. Прекрасный человек, храбрейший воин, боец со стальными нервами в один миг обезглавлен. Весь мозг на меня.
Четыре с половиной часа адской атаки! Четыре с половиной часа сверхчеловеческого напряжения! Команду принял на себя. Наши 45-мм пушки и взвод противотанковых ружей окончательно дезорганизовали противника. Танковая атака отбита.
Темнеет. Начинаю созывать командиров. На высоте тихо. Горсточка автоматчиков, 10 человек, 2 противотанковых ружья, из 14 пулеметов работает только один… Кругом горящие танки, как большие свечи. Немедленно надо оказать помощь раненым. Немедленно надо просить помощи у комдива.
С таким же напряжением бой продолжался и 19-го числа. <…> В пять часов дочурка Майя вытаскивала меня на палатке, раненного во время атаки. Радостно сообщая о том, что приказ выполнен, она успела мне шепнуть: «Скоро выздоровеем и снова будем здесь». Я оказался в госпитале».
По завершении рассказа участника событий майора Белугина, повествующего о боях 308-й дивизии на высоте 154,2, нужно сказать, что высота всё же была потеряна, ее не удалось удержать под натиском немцев. Об этом бесстрастно свидетельствуют боевые документы. Известно также письмо в адрес командующего Сталинградским фронтом А. И. Еременко, подписанное Жуковым и Маленковым:
«В результате непринятия мер по закреплению высота 154,2 была сдана противнику. Это не первый случай, когда части Сталинградского фронта с большими жертвами овладевают тактически выгодными пунктами, но потом не закрепляют за собой захваченного объекта, не организуют на нем хорошей системы артиллерийского огня, не подготовляют танки и не организовывают управления, в результате чего дают возможность противнику вновь выбивать наши части из захваченных пунктов. Считаю, что такое отношение командиров к своим обязанностям по закреплению захваченных у противника объектов и рубежей равносильно преступлению».
Никак нельзя сказать, что командование фронта не понимало описанных изъянов боевой работы. В уже упомянутых рекомендациях Жукова, написанных им по итогам опыта Погорело-Городищенской операции, вопрос скорейшего закрепления занятых позиций оговаривался особо: «Для закрепления захваченных опорных пунктов в каждой армии были выделены отряды закрепления в составе рот до батальона и по 2–3 отремонтированных трофейных танка».
Тем не менее, несмотря на тяжелые потери и обидные промахи, мириться с неудачей советское командование не желало. Вскоре была предпринята еще одна мощная попытка наступления. В этот раз в дело вмешался сам Сталин, предложивший перенести направление главного удара на восток. В Директиве Ставки ВГК № 170619 Верховный дает свои рекомендации, снова подчеркивая связь северной группы войск с прижатыми к Волге армиями Чуйкова и Шумилова:
«Мне кажется, Вам следовало бы главный удар перенести с направления Кузьмичи на район между высотами 130,7–128,9 в шести-восьми километрах северо-восточнее Кузьмичи. Это дало бы вам возможность соединиться со сталинградцами, окружить группу противника на западном берегу Волги и освободить 66-ю армию для активных действий в сторону Сталинграда… Быстрое соединение северной группы со сталинградскими войсками является условием, без которого вся операция может стать безуспешной».
Снова подготовка, отработка взаимодействия танков с пехотой. В этот раз наступление началось вечером — в 18:00 24 сентября после получасовой артподготовки советские войска пошли в атаку. История практически полностью повторилась: танковые бригады прорвали передний край обороны, пехота следовала за ними с быстрым снижением темпа, а через какое-то время и вовсе залегла под авиационным и артиллерийским огнем противника. Отдельные танки, прорвавшиеся в глубину обороны, были сожжены, остальные вместе с пехотой откатились назад на исходные позиции. Последовавшие попытки также не принесли успеха.
Однако не нужно думать, что немецкие войска сносили советские атаки легко. Как правило, скупые на эпитеты немцы отмечают происходившие события как «тяжелые оборонительные бои». Известно также письмо пехотинца 6-й армии ефрейтора Ганса Хюскена, написанное 23 сентября (то есть в разгар описываемых нами событий). В нем отчасти передана «окопная правда» противостоявших советскому натиску немцев:
«Каждый день с ожесточением при помощи танков прорывали наш участок, вследствие чего все наши части были в панике. Ты можешь поэтому себе представить наши потери. На одном участке дивизии лежало закопанными около сотни танков. Постепенно доходило до того, что нервы больше не выдерживали. Я никогда еще не был в таком положении, как здесь. Мы ничего не получали, всё запаздывало, даже продовольствие…»
Сравнение потерь атакующей и обороняющейся сторон в сентябрьских наступлениях дает очень тяжелое соотношение. Всего в течение месяца безвозвратные потери Сталинградского фронта составили 107453 человека (потери касаются не только описанного выше наступления, но и предыдущих попыток). Противостоящие им соединения 6-й армии при этом в этот период недосчитались около 11 тысяч человек. При таких больших потерях удалось добиться лишь косвенных результатов — отвлечения части сил от штурмующей Сталинград группировки и притяжения других боеспособных дивизий на этот участок фронта. Это, конечно, облегчило жизнь защитникам города и создало предпосылки для ноябрьского контрнаступления — оборона противника на удаленных от Сталинграда флангах неуклонно слабела. Однако своих непосредственных целей — прорыва фронта, окружения находившихся у Волги немецких дивизий, соединения с 62-й армией — операция не достигла.
Не заставили себя ждать кадровые решения Верховного. 28 сентября вышел приказ Ставки ВГК № 994209:
«1. Образовать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта с непосредственным подчинением каждого из них Ставке — из состава Сталинградского фронта — Донской фронт, включив в него 63, 21, 4-ю танковую, 1-ю гвардейскую, 24-ю и 66-ю армии и из состава Юго-Восточного фронта — Сталинградский фронт, включив в него 62, 64, 57, 51 и 28 армии.
2. Назначить командующим Сталинградским фронтом генерал-полковника тов. Еременко А. И.
3. Назначить командующим Донским фронтом генерал-лейтенанта Рокоссовского К. К.»
Напомню, что с 10 августа Еременко совмещал должности командующих двух фронтов. Впоследствии в мемуарах Андрей Иванович дистанцировался от неудач северных наступлений, ссылаясь на занятость обороной города и возлагая ответственность за них на представителя Ставки Г. К. Жукова. Однако именно Еременко являлся прямым командующим, его подписи стоят на планах операций. Он, конечно, несет за неуспехи большую ответственность, нежели прилетевший из Москвы в качестве «пожарной команды» Жуков, значительная часть рекомендаций которого была, ко всему прочему, проигнорирована.
В завершении рассказа об этой тяжелой и потому не очень известной странице Сталинградской битвы зададимся вопросом — почему же так и не удалось взломать оборону немцев, выстроенную в междуречье Волги и Дона? В чем причина ее столь высокой прочности? Нехватка подготовки и опыта советских войск? Ошибки командования?
Однозначного ответа нет. Имеет место пучок факторов. Однако среди них всё же можно выделить стержневой. В каком-то смысле, позже, в октябре и ноябре, были поставлены своеобразные «эксперименты». Были подготовлены и проведены еще два наступления. Занимался ими уже штаб Донского фронта К. К. Рокоссовского — ни Еременко, ни Жуков к ним прямого отношения не имеют. Однако и эти попытки проломить оборону 6-й армии оказались безуспешными. Сохранилась оценка результатов октябрьского наступления заместителя командующего фронтом генерал-майора Трубникова, данная по горячим следам, в котором откровенно звучит едкая горечь:
«Пехота не подымается, артподготовка у нас достаточная, средств артиллерийских у нас столько, что и говорить не приходится, на один километр у нас 74 орудия. У немцев здесь ни черта нет, немцы безусловно несут большие потери от нашего минартогня… Дело не в артиллерии, всех огневых точек не подавишь. Артиллерия свое дело делает, прижимает противника к земле, а вот пехота в это время не подымается и в наступление не идет…»
Отчасти с этой оценкой можно согласиться — подготовка штурмовых пехотных подразделений действительно имеет большое значение. Однако вряд ли качество советской пехоты в октябрьских атаках сильно отличалось от других подразделений Красной Армии. Пехота залегает не сама по себе, от трусости, а под мощным огнем противника. Известны два свидетельства, которые могут рассказать нам о системе артиллерийского огня немцев на данном участке. Г. К. Жуков в своих знаменитых мемуарах дает анализ неудач северных наступлений: «Заняв ряд командных высот, противник имеет дальнее артиллерийское наблюдение и может во всех направлениях маневрировать огнем. Кроме того, у противника есть возможность вести дальний артиллерийский огонь и из района Кузьмичи — Акатовка — совхоз „Опытное поле“. При этих условиях 24-я, 1-я гвардейская и 66-я армии Сталинградского фронта прорвать фронт обороны противника не могут».
Также историк Алексей Исаев приводит в своей книге соотношение интенсивности работы советской и немецкой артиллерии. По его подсчетам за сентябрь 1942 года 6-я армия Ф. Паулюса израсходовала около 98 тысяч снарядов для 150-мм, 155-мм и 210-мм орудий. В то же время противостоящие «северному заслону» советские войска ответили лишь 21 тысячей выстрелов к самой крупной в ее распоряжении 152-мм пушке-гаубице. Здесь нужно учесть, что 6-я армия работала артиллерией «на два фронта», и указанные цифры включают в себя как снаряды, потраченные на штурм Сталинграда, так и то, чем немцы оборонялись на севере. Но даже с учетом этого обстоятельства соотношение однозначно и глубоко не в нашу пользу. Думается, это подавляющее превосходство врага в артиллерии, несмотря на все приданные резервы — и есть главный, стержневой фактор неудач советских войск, наравне со многими другими.
«Железный ветер» бил в лицо не только бойцам непосредственно в Сталинграде, но и тем, кто волею судьбы оказался теснейшим образом с ним связан и сражался, был ранен или погиб в степи за город, которого мог даже не увидеть…