В этой статье Сергей Кургинян делает зарисовку честного крепкого советского хозяйственника, руководителя брежневской эпохи, и задается вопросами, почему такой типаж людей не смог противостоять краху СССР, почему схожий типаж людей не смог противостоять приходу к власти бандеровцев на Украине. И прозрачно намекает на то, что современный ухудшенный типаж подобного хозяйственника в России не сможет ничего противопоставить возможной оранжевой революции у нас.

Поразительно, но мне буквально за считанные дни до прочтения этой статьи был явлен образ такого советского хозяйственника. Я вырос в небольшом рабочем поселке, который находится в 4 километрах от средних размеров города, к которому поселок относится административно. Но поселок, сколько себя помню и по рассказам тех, кого я знаю, всегда жил достаточно обособленно.

Несколько дней назад я узнал, что администрация нашего города назвала новым именем один из переулков. Я, естественно, вначале заподозрил неладное. Обратился к документам и узнал, что новое название получил переулок в два дома, выделенный из улицы Свердлова. Начал узнавать, что же за человек, в честь которого решили назвать данный переулок. Оказалось, что это один из советских директоров завода, вокруг которого образовался наш поселок. Начал читать и ахнул: за время его руководства (почти четверть века) была построена фактически вся поселковая инфраструктура, включая огромный ДК, стадион, санаторий, больницу, школы, пионерлагерь, полторы сотни домов. Просто всё. И вот смотрю я на то, что делают наши городские власти и что сделано тогда, и вижу, что это просто несоизмеримо.

Человеку, о котором я говорю, не пришлось руководить в лихолетье 90-х. Он вышел на заслуженную пенсию в начале 80-х. А покинул этот мир в 1996-м, уже после катастрофы развала СССР.

Я могу по рассказам моего отца представить этого человека. Например, когда директор делал обход завода, он здоровался за руку с каждым рабочим, причем заходил в каждую туннельную печь, где велась разгрузка готового огнеупорного кирпича. А температура там такая, что люди, работающие там, выпивали за смену несколько литров воды.

Человек этот не застал развала СССР на посту директора. Я не знаю, что он чувствовал, думал, делал, когда рушилась страна, поэтому бестактно было бы выдвигать какие-то предположения. Но вот некий образ крепкого советского хозяйственника у меня возник благодаря знакомству с жизнью этого человека.

Отвечая на вопрос, почему такой типаж людей не смог противостоять краху страны, Сергей Ервандович говорит, что у него отсутствовал дух борьбы, в отличие от врагов Советского Союза. Но кроме этого, как мне кажется, существует еще ряд причин того, что так называемые хозяйственники чурались всего политического и идеологического.

Одной из таких причин является травма политических репрессий 30-х, когда бюрократический слой был приучен к тому, что самое безопасное — это сидеть и не дергаться, недаром возникло выражение «колебался вместе с линией партии».

Другой причиной, мне кажется, было то, что, уходя от политики и идеологии в «реальные дела», люди переставали видеть за деревьями лес. Сергей Ервандович в одной из своих лекций зачитывал рассказ Богданова, в котором революционные рабочие разговаривают с симпатизирующим им инженером и сетуют на то, что даже скинув власть капитала, но оставшись в организации и познании на прежнем уровне, они окажутся под властью инженеров и ученых, чья деятельность останется для них сродни магии. Богданов предлагал решить эту задачу созданием всемирной организационной науки. Усвоив такую универсальную науку наук, человек бы мог быстро осваивать любую нужную ему специальность. Богданов, безусловно, рассуждал в правильном направлении, но, как мы убедились, на деле и управленец, и ученый также оказались заперты в узких рамках своих специальностей.

Значит, синтез знаний должен происходить на еще более высоком этаже. Где же этот этаж, и осуществляет ли вообще хоть кто-то такой синтез? Этот вопрос остается для меня пока без ответа.