Интервью с детским психологом И. Я. Медведевой

Осенью 2023 года российские образовательные ведомства решили радикально пересмотреть требования для единого государственного экзамена по литературе. В демонстрационной версии экзамена они убрали из списка произведений, обязательных для подготовки к экзамену, классиков XVIII — первой половины XIX вв. (Фонвизина, Державина, Жуковского, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя).

Эта новость вызвала широкий общественный резонанс. Родительские организации, эксперты в области образования резко отрицательно отнеслись к подобной инициативе.

В Минпросвещения попытались весьма лукаво оправдываться и заявили, что сокращение списка литературы сделано, так как классиков изучают в 5–9 классе и сдают ОГЭ, а потому в ЕГЭ они не нужны.

Но ОГЭ по литературе не является обязательным, его сдают только 3 % школьников. Все остальные изучают русскую литературу этого периода поверхностно. А после изъятия русских классиков и из ЕГЭ плохо знать русскую литературу будут все школьники. Ведь не секрет, что подготовка к ЕГЭ превратилась в натаскивание детей по темам, включенным в экзамен.

Любопытны слова из «Спецификации контрольных измерительных материалов» о том, что ряд заданий ЕГЭ может формулироваться с опорой на литературные произведения М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, Д. И. Фонвизина, В. А. Жуковского, А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя.

Может формулироваться, а может и нет. Это как чиновники решат. А решают они совершенно определенным образом.

Наступление на литературу началось уже давно. Нынешние наши образовательные ведомства лишь продолжают дело своих предшественников — разрушителей российского образования. Однако раньше процесс этот проходил мягко и осторожно. Из программы изымались отдельные произведения великих русских писателей, некоторые переводились в разряд необязательных для изучения и заменялись произведениями современных авторов.

Изъятие же русских классиков из главного государственного экзамена — это знаковое событие. О том, что оно собой знаменует, мы решили спросить детского психолога, писательницу, члена Союза писателей России Ирину Медведеву.

Корр.: Ирина Яковлевна, как Вы относитесь к тому, что школьникам, сдающим ЕГЭ, уже не обязательно знать Пушкина, Лермонтова, Гоголя?

Ирина Медведева: Мне кажется, что исключение лучших писателей, которыми мы можем гордиться перед всем миром и которых знает весь мир, из главного экзамена — это злодейство. Злодейство по отношению к детям, будущим взрослым. И плоды этого злодейства видны уже сейчас.

Дети стали существенно меньше читать, в том числе и в школе, изучать вот эту лучшую плеяду представителей нашей классической литературы. Как будто опять всё вернулось к хрестоматийным строчкам Маяковского:

Улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.

У меня не так давно было наблюдение случайное по этому поводу. Мой приятель, очень талантливый режиссер, поставил в Московской области, неподалеку от Москвы, в Красногорске, в Молодежной студии, замечательный спектакль. Спектакль о войне, о девчонках, которые были разведчицами и погибли. Поставил с самыми простыми средствами, потому что это какой-то клуб, где Молодежная студия существует, а получился замечательный спектакль. Сейчас редко видишь такие спектакли по хорошей советской драматургии, с хорошей постановкой, сделанные человеком, неравнодушным к теме, который не просто поставил то, что нужно, а живет этой темой.

И вот я взяла с собой двух молодых людей: 30-летнего парня — он уже зрелый человек, молодой, но зрелый — и 18-летнюю барышню, за которой он ухаживал в это время. Я пригласила знакомых ребят, потому что играет молодежь и вообще-то смотреть такие спектакли должна молодежь.

И поскольку режиссер знал, что я приду не одна, он после спектакля вышел к нам спросить о впечатлении. Меня впечатления переполняли, я не могла успокоиться, если я чего-то не могла сказать, то просто от волнения, от слез, но он ждал каких-то слов от этих молодых людей. Он уставился сначала на 30-летнего парня, и тот увидел, что от него ждут отзыва. А парень умный, я его знаю довольно хорошо, у него голова на месте и занимается он каким-то бизнесом, как сейчас принято. Он даже руководит этим бизнесом.

И вот, когда он поймал на себе прямой взгляд режиссера, а может быть, впервые в жизни к нему подошел настоящий режиссер спектакля, который он только что смотрел, — он очень напрягся и сказал «круто». Потом понял, что надо что-то добавить к этому. Видно было, как он вымучивает хоть какое-то еще слово. Но он не смог, он корчился безъязыкий. А потом он сказал «цепляет». Третьего слова он уже не подобрал. Тогда режиссер посмотрел на девушку, она сказала тоненьким голоском: «Согласна».

Вот и всё. Я думаю, что очень во многом это результат отсутствия литературы как привычной культуры человека, результат отсутствия чтения классической литературы. Я вообще сейчас подумала, что настоящие большие писатели, большие творцы (можно сказать, cо-творцы Творцу Небесному), они чем-то похожи на первых людей — на Адама и Еву. Потому что Адаму и Еве до грехопадения Господь дал задание. Он не только разрешил им пробовать все плоды райского сада, кроме плодов с древа познания добра и зла. Он дал им задание называть предметы, растения, зверей, птиц. И вот настоящие литераторы, настоящие большие писатели, они действительно чем-то напоминают Адама и Еву. Но предметы, вещи, окружающие нас явления, названы уже. Они называют то, что трудно выразимо для обычного человека. Какие-то нюансы, детали. То, что обычный человек, даже если и замечает, не знает, как выразить.

То есть они продолжают дело первых людей — Адама и Евы. Это со-творцы. Ведь у многих людей, которые любят чтение, оно наверное, как у меня, уже изменило состав крови. Я с пяти лет читаю сама. До этого мне читали близкие — родители, бабушка, дедушка. И мне кажется, что у меня был бы совсем другой состав крови, если бы я не знала каких-то стихов, какой-то прозы.

И вот я подумала, что некоторые жизненные явления мы видим не первобытно. Сначала мы их видим, как их назвали великие писатели и поэты. Вот я, например, когда вижу большие сосновые деревья, я сначала думаю или чувствую стихами Тютчева:

Шумят верхи древесные
Высоко надо мной.

Это он дал мне глаза увидеть так кроны деревьев. Когда я вижу небо в средней полосе, я вспоминаю стихи Тургенева, которые стали популярным романсом. Я вижу не небо невысокое, как любой обычный человек видит небо, а я вижу глазами Тургенева — гения, который сказал, что небо широкое:

Многое вспомнишь родное далекое,
Слушая ропот колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.

И вот для меня, потому что я с детства знаю эти стихи, небо широкое. И это гораздо более точно названо.

Если мне говорят о том, что у кого-то из моих знакомых или у детей моих знакомых родился ребенок и его уже показали отцу, у меня сразу перед глазами не этот ребенок, которого я, естественно, еще не увидела и даже не его мама, которую, может быть, я знаю.

Я вижу потрясающий кусочек из «Анны Карениной», когда Левина или, как говорил автор «Карениной», Лёвина, наконец акушерка пригласила туда, где Китти только что родила. Она подняла ребенка, и он был над матерью, над Китти, как огонек над светильником. Ну разве обычный человек может так увидеть? А вот Толстой дал мне и многим людям счастье вот так увидеть рождение ребенка. И первое впечатление, которое получает отец, когда ему показывают ребенка — как огонек над светильником.

И вся жизнь читающего человека помечена вот этими называниями. Поэтому очень часто то, что мы считаем собственными впечатлениями, мы даже не замечаем, что это впечатления великих авторов, которые стали нашими. Они подарили нам какие-то невероятные впечатления, какие-то волшебные очки, можно сказать. Поэтому, конечно, мир человека, который знает великую русскую классику, несравненно богаче, ярче, глубже, прекраснее. Он видит Божий мир не просто через увеличительное стекло, а он видит через разные прекрасные, гениальные цветные линзы наших классиков.

И, знаете, очень важно, что развивается сердце. Я много работаю с детьми. Сейчас у совершенно нормальных детей очень часто несердечный ум, то есть ум неполноценный. Мы, психологи, особенно психологи, которые знают клинику — а я клинику знаю не только по учебникам, я работала в детской психиатрической больнице в начале своей карьеры, — мы хорошо знаем, что вот этот рациональный ум при отсутствии говорящего сердца — это ум шизофреника. Сердце мертвое и очень расчетливый, шахматный, можно сказать, ум, бывает у шизофреников.

У них иногда так развивается экстраполяция, что они рассчитывают на 20 шагов вперед, но они всё равно неполноценны с точки зрения интеллекта. Не только с точки зрения души в чистом виде. Потому что ум несердечный — неполноценный.

Так вот, наша классика уж так растит сердце человека, как, наверное, никакая другая, потому что это такая тонкая психологизация и, главное, такая потрясающая нравственная оценка того, о чем они пишут!

Они же не нейтральны, наши классики, они очень пристрастны в самом лучшем смысле этого слова. Они не просто развивают сердце как орган чувства, а они учат чувствовать правильно. Поэтому, наверное, у людей еще классической русской культуры, то есть с чтением книг, так развито чувство справедливости. Можно сказать, что это сверхценность русской культуры.

И это, конечно, отражается в настоящих, в лучших образцах русской литературы. Вот эта милость к падшим, откровенная ненависть к холодной жестокости. Это же воспитывает нравственность. А что такое воспитание нравственности? Это ценно и само по себе. Ну это и гарантия психической гармонии. Человек с развитой нравственностью, даже если у него изначально есть какие-то отклонения в психике, он же таким образом гармонизируется, потому что литература ему подсказывает то, чего, может быть, он, если в нем есть какие-то психические сдвиги, сам не чувствует. Что хорошо, что плохо, где добро, где зло, где правда, где ложь, где справедливость, где несправедливость.

А налаживая нравственность, мы обязательно приносим пользу психике. Психика и нравственность связаны самой прямой связью.

И еще, сегодня детей в интернете подстерегают ужасные опасности. Они могут проглотить столько помоев, не понимая, что это помои, что страшно даже об этом думать. Сегодняшний интернет приносит детям большой вред. Но если у ребенка поставлено нравственное чувство, как с детства поставлена рука у пианиста, если помогает русская классическая литература, он будет отвращаться от порока и в жизни, и в том же интернете. Потому что порок антиэстетичен, порок уродлив.

Настоящее эстетическое чувство очень редко бывает от рождения, от природы, но литература-то очень помогает его развить. Если у ребенка развито будет чувство прекрасного, это принесет пользу и нравственности, и психике. Потому что психика, зараженная грязью, не может долго оставаться здоровой. Мне кажется, то, что собираются произвести — это изменение, вредоносность которого трудно переоценить.

Вообще, мне хочется сказать в связи с этим несколько слов об указе президента, которому скоро будет год. Указ № 809 касается приоритета нравственных и традиционных ценностей в нашей жизни. Мне кажется, что большинство людей даже не знают об этом указе. А те, кто знают, быть может, не понимают огромного значения этого указа. Революционного, в самом лучшем смысле этого слова.

Это не возвращение к старому, потому что традиционные ценности вне времени. Это просто возвращение нас на путь вневременных ценностей. Только благодаря им происходит дальнейшая человеческая жизнь. А как только мы верим в то, что эти ценности устарели (нам это внушали почти 40 лет, и продолжают внушать, кстати, несмотря на указ президента), человеческий род пресекается. Сначала извращается, а потом и пресекается, потому что в извращенном виде он не может долго существовать. Вот и всё.

Наша литература вся построена на нравственных ценностях. Даже когда писатель говорит об уродствах, он говорит с точки зрения наших традиционных нравственных ценностей. Конечно, они в своей основе христианские. Это основа всей нашей культуры уже более тысячи лет — христианские ценности, христианская этика.

Корр.: Наши чиновники сейчас очень любят говорить про воспитание патриотизма. А разве русская литература не патриотична? Зачем придумывать что-то искусственное, создавать разнообразные симулякры и при этом лишать детей доступа к настоящему живому источнику любви к Родине?

Ирина Медведева: Что касается патриотизма, надо отделять понятие такого психофизиологического патриотизма, который воспитывать не надо, от патриотизма, уже связанного с верностью и жертвой. Потому что психофизиологический патриотизм в большей или меньшей степени присущ почти всем людям. Это то, что в психологии называется импринтинг, первообраз. Вот человек привык уже к этому широкому небу, к этим березам, к этому борщу и черному хлебу, к родным запахам, к этой речи, ее звучанию, к этим лицам, по которым он может читать, он может производить психологическую дешифровку мимики лиц людей, живущих в России, таких разных, а чем-то похожих друг на друга. Это всё не надо воспитывать, а вот жертвенность, конечно, воспитывать надо.

Я поражаюсь не тому, что какие-то молодые и не очень молодые люди сбежали в Казахстан и в Грузию и еще куда-то после начала СВО. Я поражаюсь тому, как на фоне этой почти 40-летней информационной агрессии, почти 40-летнего расчеловечивания, когда внушали, что главное — возлюбить себя, комфорт, когда посадили всех на иглу комфорта (с моей точки зрения это самая страшная игла), оказалось, что столько героев. Это чудо Божье. Мы даже, наверное, не все понимаем, что это Божье чудо, что у кого-то ядро личности оказалось таким прочным. Генетическая память прочнее вот этого расстройства, расчеловечивания, которое было очень агрессивным, надо сказать, очень активным.

А если человек будет пропитан русской литературой... Ведь смотрите, даже наша лирика, в том числе и народная, всякие баллады, они больше не лирические, а эпические. У нас всё пронизано красотой подвига. Вот я воспитана на нашей литературе. Я и раньше чувствовала, но особенно остро чувствую сейчас ослепительную красоту подвига человека.

Для меня ничего красивее и нет. И я думаю, что литература в этом сыграла колоссальную роль. Потому что я воспитывалась в богемной среде, где, мягко говоря, учили презирать государство. Государство, общественную работу, военных. Но литература, на которую с детства отзывалась душа, оказалась сильнее. Я ничего так не боюсь, как разрушения государства, ни на кого так не надеюсь, как на военных. И вся моя жизнь — это сплошная общественная работа.

В том числе и потому, что русская литература показала мне красоту патриотического подвига. И вот интересно, что с возрастом ответ на эту демонстрацию только обострился. Потому что история обострилась, и чувства обострились, проявились как-то. Я еще хочу сказать в заключение, как русская литература уточняет нашу душу. Какие подробности русская литература дает душе, насыщает душу этими подробностями, деталями. И главное, мы себя лучше понимаем, читая русскую литературу. Мы знаем уже, что в нашем сердце, на что отзывается, от чего мы плачем, чему мы умиляемся, чему нам хочется подражать. Мы себя узнаём во многом через эту литературу. Это, я думаю, один из лучших способов — самопознание вместо самокопания. Вот я как психолог знаю, что самокопание — вещь довольно вредная. А самопознание — полезная. А грань очень зыбкая. Так что, я думаю, мы не дадим исключить нашу литературу, лучших ее представителей, лучшие ее образцы из жизни ребенка, подростка, юноши. Наоборот, надо, чтобы родители вернулись к чтению, чтобы вся атмосфера была пронизана русской культурой, в которой важнейшую роль всегда играет, и сегодня тоже, великая русская литература.

Беседу провела Жанна Тачмамедова