«Да поможет Господь немецкому оружию и Гитлеру», — эти слова из воззвания Петра Краснова от 22 июня 1941 года достаточно широко известны в наши дни. С похожими речами в первые недели нападения Германии на Советский Союз выступили практически все вожди белоказачьей эмиграции.
Так, бывший до 1917 года наказным атаманом Войска Донского Михаил Граббе 28 июня декларировал: «От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла границы мощная германская армия, поражая полки Коминтерна. Великая началась борьба. Донское казачество! Эта борьба — наша борьба… Бог браней да ниспошлет победу знаменам, ныне поднятым против богоборческой красной власти!»
Само собой, хвалу нацистам вознес и глава созданного под германским патронажем Общеказачьего объединения в Германской империи, Словакии и Венгрии Евгений Балабин: «Ныне освободительная задача возлагается Всеблагим Промыслом на Вождя Великой Германии Адольфа Гитлера. Под его мудрым и благословенным водительством началось освобождение России, шестой части света, и не одной только России, но всего человечества, на священные права и свободу которого кремлевские злодеи замышляли и упорно подготовляли изменническое нападение».
Готовность принять участие в деле борьбы с большевизмом изъявили и лидеры менее известных, но едва ли менее активных белоказачьих организаций — например, глава действовавшего в Чехословакии Казачьего национального центра Василий Глазков в телеграмме заверял Гитлера, что «Казачий национальный центр в исторический момент решения Вождя приносит ему… выражение радостного чувства верности и преданности».
Все эти восторженные славословия в адрес гитлеровцев — очевидно, «ничуть не противоречащие» казачьему духу вольнолюбия и непокорства, — изливались в те самые дни, когда в Белостокско-Минском котле вместе с сотнями тысяч других бойцов Красной Армии погибали воины 6-го казачьего кавалерийского корпуса.
Апологеты казаков-коллаборационистов нередко говорят, что казачьи соединения Красной Армии будто бы казачьими не являлись, поскольку в них служили не только «природные казаки». Иной раз этот тезис доводится совсем уж до абсурда: якобы в хуторах и станицах к тому времени вообще казаков не осталось, а их место заняло «мужичье», которое-де в казачьих дивизиях и корпусах РККА и служило. Интересно, осмелился бы кто в лицо сказать генералам Сергею Горшкову и Тимофею Шапкину, полному георгиевскому кавалеру Константину Недорубову, Ивану Хомутову, Герою Советского Союза Александру Иринину и десяткам тысяч других казаков-красноармейцев, что они, оказывается, «пришлые мужики»? И, да, что в казачьих частях РККА служили не только казаки, это правда. Но также несомненно и то, что казаки служили не только в казачьих частях. И, что еще важнее, как мы дальше увидим, гитлеровцы тоже не больно-то заморачивались «чистотой» казачьих коллаборационистских формирований. Так что же получается — казаки, вставшие под стяги со свастикой, тоже не казаки? А кто же тогда казаки?..
При этом отметим, что в первые месяцы войны против Советского Союза германское политическое и военное руководство вообще не рассматривало возможность создания из казаков каких-либо военных формирований, а белоказачьей эмиграции отводило роль одного из рупоров антисоветской пропаганды. А потому обращенные к казакам призывы Краснова, Граббе, Глазкова и др. записываться в ряды вермахта гитлеровцы воспринимали даже с недоумением. Тем более, что сам Гитлер давал вполне ясную установку: «Ни о каком возникновении вооруженной силы западнее Урала больше никогда не может быть и речи… Жизненным принципом должно быть и остаться на веки веков: никому, кроме немца, не должно быть позволено носить оружие!.. Только немец может владеть оружием, а не славянин, не чех, не казак, не украинец!»
Однако уже осенью нацистские политические и идеологические установки вошли в явное противоречие с военными реалиями. Стало ясно, что быстрого разгрома Красной Армии и слома организованного советского сопротивления не произошло. В условиях затягивающейся войны, непрерывно растущих потерь, нехватки пополнений и растущего партизанского движения поиск дополнительной живой силы и материальных ресурсов для германских войск на Восточном фронте стал насущной задачей. И немецкие военачальники на местах стали активно импровизировать в поисках ее решения. Вот тогда-то в вермахте и приступили к организации из военнопленных и перебежчиков различных коллаборационистских формирований — в том числе казачьих.
У истоков одного из первых таких формирований оказался бывший майор РККА Иван Кононов. Сведения об обстоятельствах перехода Кононова в услужение нацистам противоречивы. По версии самого Кононова, записанной им после войны, вместе с ним на сторону гитлеровцев якобы перешел весь 436-й стрелковый полк, которым он командовал. Данная версия долго ходила среди антисоветчиков, обрастая самыми феерическими подробностями навроде той, будто полк переходил к немцам с развернутым знаменем и под аккомпанемент полкового оркестра.
Впрочем, и без таких душераздирающих деталей кононовская версия с торжественным переходом целого полка вызывает массу вопросов. Почему немцы никак не использовали такой сочный инфоповод в своей пропаганде? Почему подобное вопиющее происшествие, да еще случившееся спустя несколько дней после грозного приказа Ставки № 270 об ответственности за сдачу в плен, осталось совершенно незамеченным в Красной Армии?
Ну, и камня на камне от данной версии не оставляет тот факт, что 436-й стрелковый полк продолжал фигурировать в документах 155-й стрелковой дивизии, частью которой он являлся, до самого ее расформирования в ноябре 1941 года. К примеру, в утренней оперсводке штаба 155-й стрелковой дивизии от 22 сентября говорится: «436 сп обороняет вос. берег р. Десна на участке Белые Березки, изгиб р. Десна 2 клм юж. Запесочье… КП — лес южн. 200 метров Корнауховка». Из этого явно следует, что с Кононовым перебежала разве что небольшая группа бойцов 436-го полка.
Еще больше вопросов вызывают противоречия в биографии Кононова. По советским документам он родился в 1906 году в городе Житомир по адресу Гудковская, 88. Но, попав к немцам, Кононов вдруг «вспомнил», что он потомственный донской казак, родился в 1900 году в станице Новониколаевской, потерял из-за большевистского террора отца, мать и троих братьев и потому является рьяным врагом советской власти. В данной версии остается неясным, почему Кононов открыто перешел в стан борцов с большевизмом только в августе 1941-го: ведь и в советско-финской войне он участвовал (и орден Красной Звезды там получил), и Великую Отечественную встретил вместе с 436-м полком не в глубоком тылу, а в Белоруссии, где впервые угодил в окружение.
Так или иначе, очутившись в стане нацистов, Кононов изъявил желание присоединиться к их «крестовому походу» и в октябре 1941 года был вызван в Могилев. Там командующий тылом группы войск «Центр» генерал пехоты Максимилиан фон Шенкендорф назначил его командиром формирующегося 102-го казачьего эскадрона. Источником личного состава для эскадрона стали расположенные в Белоруссии и западных областях России лагеря военнопленных. При этом, записывая военнопленных в казачий эскадрон, ни гитлеровцы, ни сам Кононов не слишком беспокоились о том, имеют ли вербуемые реальное отношение к казачеству.
Формирование коллаборационистских частей постепенно получило признание на самом верху нацистской военной иерархии. В апреле 1942 года Гитлер официально разрешил применение кавказских и казачьих частей на фронте и в «антипартизанских» (то есть карательных) акциях, признав их «равноправными союзниками». Фактически же эти подразделения уже несколько месяцев применялись германским командованием. И казаки-коллаборационисты особо зарекомендовали себя в глазах своих патронов именно в роли карателей. Так, эскадрон Кононова, развернутый в августе 1942 года в 102-й казачий батальон, получил от вполне удовлетворенного его действиями генерала Шенкендорфа следующую характеристику: «Поведение казаков по отношению к местному населению беспощадное».
Правда, с формируемыми главным образом из военнопленных казачьими частями немцам хватало и проблем. Многие вербуемые шли в них с одной целью — вырваться из ада нацистских лагерей. Так что во многих казачьих частях, несмотря на все усилия нацистов по отсеву явно ненадежных, дезертирство стало вполне обычным делом. Особенно это касалось Украины, где гитлеровцы организовали Штаб формирования казачьих войск и поставили формирование коллаборационистских подразделений на поток. Например, 121-й казачий батальон, сформированный в городе Лубны из военнопленных, содержавшихся в местном лагере, вскоре после образования поднял восстание. Перебив приставленных к ним немецких солдат, казаки ушли в леса, где переименовались в партизанский отряд имени Буденного.
Официальное признание со стороны гитлеровцев придало казачьим формированиям новый статус. Нацистским идеологам предстояло придать концептуальное обоснование казачьему коллаборационизму. Этим занялся мюнхенский Институт исследований континентальной Европы. В своей работе сотрудники данного института взяли за основу давнюю идеологему самостийников о казачестве как отдельном народе. В эту концепцию была добавлена свежая мысль, будто бы казаки — потомки той части остготов, которые не ушли с нашествием гуннов на запад, в Паннонию и Италию, а остались в степях Северного Причерноморья. Данный этнографический новодел роднил казаков с германскими народами. Что, в свою очередь, позволяло разрешить противоречие со словами Гитлера о том, что никому, кроме немцев, не должно быть позволено носить оружие.
В ходе летне-осеннего наступления на Кавказ германские войска оккупировали низовья и большую излучину Дона, Кубань, дошли до Терека. В своей Кавказской кампании немцы возлагали большие надежды на использование местных противоречий по принципу «Разделяй и властвуй». Одной из основных опор своего господства на захваченных территориях они предполагали сделать казачий сепаратизм, противопоставив, по давней формуле атамана Краснова, большевизму шовинизм. Приход нацистов на донские земли вызвал всплеск энтузиазма у Краснова, напророчившего формирование на Дону коллаборационистских войск общей численностью в 100 тысяч человек.
Под эгидой оккупационных властей в Новочеркасске был сформирован Штаб Войска Донского.
Возглавил этот штаб Сергей Павлов — бывший участник белого движения, неплохо, впрочем, устроившийся при помощи поддельных документов при советской власти и даже ставший инженером на паровозостроительном заводе.
Другой член штаба, бывший белогвардеец Тимофей Доманов, тот даже и без сокрытия личности отнюдь не стал в Советском Союзе парией — он работал одно время шахтером, а затем бухгалтером. Да, он попадал под арест в 1934 году и в тюрьму в 1938 году, но вовсе не за свое белоказачье прошлое, а за растраты. В тех ситуациях он так же не потерялся — подался в сексоты.
Словом, перед нами весьма характерные портреты «жертв большевизма», под стать основателям Локотского самоуправления Воскобойнику и Каминскому — такие при любой власти ухитряются недурно существовать.
Но организация частей из донских коллаборационистов, вопреки прогнозам Краснова, оказалась делом далеко не простым. Хотя тех, кто встретил оккупантов хлебом-солью, оказалось совсем не мало, и во многих станицах даже произошла стихийная организация отрядов самообороны, однако перспектива возможной отправки на фронт повального энтузиазма почему-то не вызвала. От идеи создания чисто казачьих добровольческих частей пришлось отказаться почти сразу, допустив прием в них не только казаков. А в декабре нацистам и их приспешникам пришлось поставить крест и на принципе добровольчества, перейдя к мобилизации. По станицам и хуторам были разосланы письма с четко расписанным необходимым числом призывников.
Схожая ситуация сложилась и на Кубани. Там тоже началось с прожектов о 100 тысячах казаков-добровольцев, а вылилось в создание россыпи разношерстных коллаборационистских частей. Части эти несли охранную службу в тылах либо вкраплялись в состав германских соединений.
Несмотря на поддержку части казаков, кинувшихся выслуживаться перед новыми хозяевами, южно-русские края не стали для нацистов спокойным тылом. Потому что были и другие казаки. Те, что вместе с остальными советскими людьми создавали подполье и организовывали партизанское движение, помогали советской разведке. Всего в общей сложности на Дону было сформировано 83, а на Кубани — 123 партизанских отряда, в рядах которых сражалось множество казаков. Условия Южной России, прежде всего преобладание степной местности, мало способствовали партизанской борьбе, так что многие отряды просуществовали совсем недолго. Но это обстоятельство лишь подчеркивает отвагу и самоотверженность сражавшихся в них воинов, в том числе казаков и казачек. Говоря о последних, конечно, нельзя не вспомнить про героических партизанок-разведчиц: погибшую в бою Анну Шилину и плененную, а затем после восьми дней пыток и издевательств задушенную Екатерину Мирошникову — а сколько было еще таких девушек? Но про них, конечно, ведущие федеральных телеканалов сегодня вещать не будут — это ведь не красновы и домановы, у которых «свой вклад, своя трагедия»!
Немецкая оккупация казачьих территорий продлилась недолго. Контрнаступление Красной Армии под Сталинградом поставило германские войска на Кавказе под угрозу окружения и вынудило в конце концов начать отход на те позиции, с которых вермахт начал свое летнее наступление. Вместе с нацистами берега Дона, Кубани и Терека массово покидали и их приспешники со своими родными и близкими. По тому, как живописали этот исход авторы газеты КНОД «Казачий вестник», очень хорошо видна идеология казачьего коллаборационизма: «Это едет не русская простокваша, не русское „ни рыба, ни мясо“ — элемент вечно всеми и всем недовольный и в достаточной мере пропитанный большевизмом. Это едет народ, морально здоровый, твердый, с определенным — остро противобольшевицким настроением и убеждением». Прямо-таки «дельфиньим» духом, знакомым по сегодняшнему дню презрением элиты к «анчоусам» и «ватникам» веет от этих строк… Добавим, что, по самым смелым оценкам, с юга России бежало с нацистами около 120 тысяч человек. Иначе говоря, подавляющее большинство казачества осталось, и это большинство, получается, в «морально здоровый казачий народ» не входило!
К весне 1943 года стало окончательно ясно, что никакие проекты 100-тысячных антибольшевистских казачьих армий не осуществятся. В собственно воинских казачьих формированиях на германской службе к тому времени насчитывалось около 25 тысяч человек, а весь ресурс для их пополнения и расширения сводился к беженцам, из которых далеко не все были пригодны к службе.
Однако казачьи формирования завоевали у нацистов репутацию полезного инструмента, прежде всего благодаря беспощадности — лучших карателей трудно было сыскать. И эта же беспощадность лишила казаков-коллаборационистов путей отступления, поскольку рассчитывать на пощаду со стороны красноармейцев или партизан (не важно, советских ли, французских или итальянских) им не приходилось. Особую же ненависть они снискали у красноармейцев-казаков — те, видя на врагах сочетание серой немецкой формы с папахами и кубанками, уже не думали о снисхождении. А потому немцы вполне могли рассчитывать и на лояльность присягнувших им казаков.
В силу вышесказанного, начатый нацистами в 1943 году процесс централизации и укрупнения казачьих формирований выглядит вполне закономерно. К идеологическому окормлению этих структур нацисты привлекли лидеров белоказачьей эмиграции, прежде всего Краснова. Последний возглавил созданное при рейхсминистерстве восточных территорий Главное управление казачьих войск.
Первым нацистским казачьим соединением стала 1-я казачья кавалерийская дивизия, сформированная весной — летом 1943 года в Польше на основе выведенных с Восточного фронта и пополненных частей. Командование дивизией было поручено генерал-лейтенанту Гельмуту фон Паннвицу — потомственному прусскому кавалеристу, ветерану Первой мировой. Офицерами дивизионного штаба и командирами полков также назначили в основном немцев, но были и некоторые исключения — так, 5-й Донской казачий полк возглавил уже знакомый нам «донской казак» из Житомира Иван Кононов. Общая численность дивизии к окончанию ее формирования составила 18,5 тысячи человек, из них 4 тысячи были немцами.
Осенью 1943 года 1-я казачья дивизия была переброшена в Югославию для борьбы с набиравшей силу партизанской армией Тито. И там казаки во главе с «батькой Паннвицем» показали себя во всей красе. Так показали, что даже многие их современные адвокаты не могут назвать их действия иначе, чем зверствами. Один из апологетов Краснова, Александр Смирнов, известный также усилиями по героизации Колчака, в своей книге «Казачьи атаманы» признает: «Станичники 1-й дивизии фон Паннвица своими делами на территории Югославии вписали позорную страницу в историю казачества XX века»; «Города и села Югославии стонали от разбоев „казачьей орды вермахта“. Особенной, „махновской“ разнузданностью отличались „сынки“ „батьки“ Кононова и конники полка „Атаман Платов“. „Кононовцы“ на территории севернее реки Вировитца учинили массовые изнасилования и убийства женщин. „Платовцы“ не отставали: в июне 1944 года их полк занял городок Метлика… Изнасилованию подверглись все женщины городка, кроме совсем крошечных девчушек и дряхлых старух… Матерей убивали на глазах у детей, дочерей терзали на глазах родителей!»
Так же вели себя казаки во всех частях Югославии, где успели побывать, в том числе и в Хорватии, несмотря на установившийся там пронацистский режим. Сам Паннвиц по этому поводу высказался исчерпывающе: «Хорватам вовсе не помешает, если изнасилованные хорватки родят от них детей. Казаки — это прекрасный расовый тип, многие выглядят как скандинавы». Читая подобное, становится ясно, откуда в 1944–1945 годах Йозеф Геббельс черпал вдохновение, запугивая немцев нашествием орды жидо-монгольских насильников с востока. Также характерным почерком «станичников» Паннвица стало разрывание людей заживо лошадьми и вырезание на коже пятиконечных звезд.
Другим крупным казачьим формированием, также образованным в 1943 году, стал Казачий стан, возглавленный атаманом Павловым. Создание этой структуры шло долго и сопровождалось склоками между Павловым и другими вождями. Основанием для раздоров стали поиски агентов НКВД — повод более чем весомый, если учесть прошлое некоторых коллаборационистских предводителей. В конце концов, в конце 1943 года представители германского командования на совещании в Николаеве прямо потребовали перехода всех казачьих организаций, остававшихся на оккупированной советской территории (к тому времени они в основном сгруппировались на Украине), в подчинение Павлову как походному атаману. Конечно, дрязги от этого не прекратились, но формально образовалась новая структура общей численностью около 18 тысяч человек.
В связи с быстрым наступлением Красной Армии на Украине Казачий стан в начале 1944 года был переброшен в Белоруссию: формально для поселения на новой территории, а фактически для борьбы с партизанами. Там, в Белоруссии, в середине 1944 года Павлов был убит при туманных обстоятельствах — не то в результате какого-то заговора среди верхушки коллаборационистов (один из офицеров Казачьего стана Петр Донсков даже указывал на причастность к этому заговору самого Краснова), не то в результате случайной стычки с белорусскими полицаями. Казачий стан с санкции Краснова возглавил Доманов.
Весна 1944 года также ознаменовалась передачей Главного управления казачьих войск в подчинение СС. Трудно однозначно сказать, чем была вызвана такая перемена, но, вероятно, не последнюю очередь в ней сыграло то, что день за днем становилось все менее осмысленным наличие самого Министерства восточных территорий.
Летом Казачий стан поспешно эвакуировался в Польшу. Там его боевые формирования приняли активное участие в подавлении Варшавского восстания вместе с другими мастерами карательного дела — каминцами, немецкими уголовниками из бригады Дирлевангера и т. д.
Но и в Польше Казачий стан не задержался. В конце 1944 года германское командование приняло решение о его переброске на север Италии, в первую очередь опять-таки для борьбы с местными партизанами.
Конец 1944 — начало 1945 года ознаменовались для служивших в рядах гитлеровской армии казаков еще рядом реорганизаций.
Прежде всего эти реорганизации были связаны с объединением коллаборационистов из разных регионов СССР под эгидой власовского Комитета освобождения народов России. Краснов и другие атаманы-коллаборационисты, конечно, выражали по этому поводу свое негодование, но немцы особого внимания их возмущению не придавали. Ведь для нацистов, несмотря на все теории про «потомков остготов», никакого «казачьего народа» не существовало, и к вопросам организации коллаборационизма они подходили утилитарно.
Еще одной переменой стала реорганизация 1-й кавалерийской дивизии в XV казачий корпус, а Казачьего стана — в отдельный казачий корпус.
В целом, однако, эти преобразования носили, скорее, формальный характер. Да и самих коллаборационистов куда больше волновал вопрос, как бы половчее ретироваться из разваливающегося рейха и предложить свои услуги американцам или британцам. Тем самым американцам и британцам, которых Краснов вслед за нацистской пропагандой еще недавно именовал «приспешниками жидомасонской плутократии».
На исходе апреля казачьи формирования начали прорываться в Австрию, где в мае встретились с британскими войсками. Кому-то, например, Кононову, удалось скрыться. Однако основная масса общей численностью до 45 тысяч человек была выдана Советскому Союзу.
Вожди служивших немцам казаков в конце концов за совершенные преступления получили петлю. А вот для рядового состава коллаборационистских подразделений, прославившихся диким садизмом на всю Европу, кара свелась всего к нескольким годам спецпоселений.
Вот кого начали обелять в перестройку и вот кого активно прославляют сейчас как «борцов с большевиками». Изуверов и садистов, с руками по локоть в крови. Предателей, шедших за любым хозяином. Не щадивших никого, но в итоге пощаженных слишком милостивым победителем.