В декабре 2019 года в журнале «Дилетант» вышла статья Дмитрия Быкова, посвященная испанскому поэту Леону Фелипе (1884–1968).

Леон Фелипе — участник Гражданской войны в Испании (1936–1939). Он яростно ненавидел Франко и был сторонником республики, в которой он видел надежду на построение справедливого порядка, новой Испании, где не будет умирающих от голода детей, неравенства и появится надежда на то, что человек сможет, наконец, стать Человеком с большой буквы.

Однако совсем другой смысл в творчестве Леона Фелипе видит Дмитрий Быков. Для Быкова недовольство поэта окружающим миром — норма, он снисходительно утверждает, что, мол, поэт так устроен, что всегда будет недоволен. Быков считает чудачеством его ненависть к Франко и выстраивает концепцию, согласно которой неразумные поэты напрасно отвергают строящих капитализм Франсиско Франко и Аугусто Пиночета.

В число неразумных помимо Леона Фелипе попадают также Федерико Гарсиа Лорка и Пабло Неруда.

Быков признает, что «деятели культуры в абсолютном большинстве становятся на сторону республики и не поддерживают военную архаику».

И сожалеет по этому поводу: «Даже если Альенде все делает неправильно и губит чилийскую экономику, а Пиночет потом все будет делать правильно и сохранит в Чили рынок, — Неруда будет на стороне Альенде, Пиночет его поместит под домашний арест и, возможно, отравит, и обстоятельства его смерти будут так же темны, как гибель Лорки. Не бывает, понимаете, поэтов, берущих сторону самых справедливых и профессиональных военных диктаторов».

Быков ничего не говорит о смысле переворота Франко и Пиночета, ни слова не говорит о фашизме, первым полигоном которого стала Испания и попытки реванша которого можно увидеть в чилийских событиях. Он не объясняет, почему же поэты не приняли сторону «самых справедливых и профессиональных военных диктаторов», то есть сторону генерала Франсиско Франко и генерала Аугусто Пиночета. Он лишь походя упоминает об аполитичности Лорки и о том, что при «справедливых диктаторах» самые любимые поэты Испании и Чили были убиты.

Пабло Неруда — один из самых известных чилийских поэтов, оказался в Испании во время гражданской войны 1936–1939 года в качестве консула Чили. Он пишет в книге воспоминаний «Признаюсь: я жил»:

«…война в Испании, изменившая мою поэзию, началась для меня тем, что сгинул поэт… Федерико Гарсиа Лорку не расстреляли: Федерико Гарсиа Лорку убили. Само собою, никто и подумать такого не мог, что Гарсиа Лорку убьют. Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили, как никого другого, а это чудесное умение радоваться делало Лорку похожим на ребенка».

Неруда говорит, что война в Испании ни больше ни меньше изменила его поэзию! Он вспоминает гражданскую войну в Испании: убили Лорку; сражаясь словом, шел в бой Мигель Эрнандес; поэт Мануэль Альтолагирре работал в типографии и издал сборник стихов Неруды «Испания в сердце». Издание книги совпало с поражением республики. Сотни тысяч беженцев в битком набитых повозках покидали Испанию. То был массовый исход, самое горестное событие во всей испанской истории.

Там, за границей, которую переходили отправлявшиеся в изгнание испанцы, с ними обращались безжалостно. Мигель Эрнандес хотел укрыться в чилийском посольстве. Тогдашний посол, Карлос Морла Линч, отказал поэту, и через несколько дней он оказался в застенках, где через три года умер от туберкулеза. За участие в защите Испанской республики правительство Чили решило снять Неруду с должности консула.

То, что Быков описывает как второстепенное событие — мол, генералы вызывали неприятие у поэтов «архаичностью» (!), — имело совершенно другой масштаб и содержание.

Со времени испанских событий осталось поэтическое свидетельство Пабло Неруды — стихотворение из его сборника «Испания в сердце». Его стоит привести полностью:

Проклятие

Родина, клянусь, ты прорастешь из пепла,
цветок неистощимых вод.
Из твоего рта, измученного жаждой,
вылетят лепестки хлеба.
Проклятье пришедшим на твою землю
с топором и жалом,
выжидавшим часа, чтобы открыть дверь
наемникам и марокканцам.
Дайте лампу, глядите:
земля пропитана кровью,
кости обглоданы огнем,
это — одежда Испании.

Проклятье невидящим,
слепым,
принесшим родине
вместо хлеба слезы.

Испания, бедная по вине богатых.
Бедность была для Испании, как чадные подмостки:
камни, навороченные ручьем беды,
нераспаханная целина,
запретные кладовые
с оловом и лазурью,
утробы и ворота, запечатанные наглухо.
Их сторожили:
люди в треуголках с ружьями,
священники, похожие на печальных крыс,
толстозадые прислужники короля.
Суровая Испания, край сосен и яблонь,
твои господа запрещали тебе
сеять хлеб, тревожить руду, покрывать коров.
Ты должна была жить могилами,
ходить на паломничество к святому Христофору
и приветствовать американских макак
из «приличного общества».
Не стройте школ, не скребите плугом кору земли,
не собирайте зерен счастья,
молитесь, скоты, молитесь!
Вас поджидает толстозадый бог:
«Хлебай похлебку, брат во Христе!»
Предатели генералы,
Предатели генералы,
посмотрите на мой мертвый дом,
на разломанную Испанию.
Но из каждого мертвого дома,
вместо цветов,
вылетает сталь.
Но из каждого пустыря Испании
встает Испания.
Но из каждого убитого ребенка
прорастает ружье с глазами.
Но из каждого преступления
рождаются пули,
они заменят вам сердце.

Вы спрашиваете, почему я не говорю о мечтах,
о листьях,
о больших вулканах моей земли?

Смотрите: на улице кровь.
Смотрите:
кровь
на улице!

Эти же строчки потом прозвучат на похоронах Неруды, сразу после переворота Пиночета: «Смотрите: на улице кровь. Смотрите: кровь на улице!»

Неруда пишет, что война в Испании не только изменила его поэзию, но и сделала его коммунистом. «Хотя членский билет я получил гораздо позднее, в Чили, когда официально вступил в партию, думаю, что коммунистом стал — в своих собственных глазах — во время войны в Испании».

Похожие вещи говорит Леон Фелипе. Как и Федерико Гарсиа Лорка, он не был членом Коммунистической партии. Но у него было представление о том, что такое коммунизм. После мятежа Франко Леон Фелипе сказал:

«Завтра мир будет основан на справедливости и на уважении человеческого достоинства… или его не будет… Это коммунизм, то, о чем я говорил на своих последних лекциях? В таком случае, сеньоры, если это коммунизм, то завтра или мы все станем, с благословения господа, коммунистами, или мир полетит ко всем чертям…»

К власти в Испании пришли фашисты. Потом фашисты прошли по всей остальной Европе, и она приняла фашизм без сопротивления — какое жалкое, позорное поражение! Настоящая война с фашизмом началась в СССР. Неруда пишет пронзительные строки о Сталинградской битве, негодуя против Запада, который не приходит на помощь Советскому Союзу. У него болит сердце от того, что Латинская Америка находится слишком далеко, чтобы оказать помощь.

Песнь любви Сталинграду

Люди и волны кричат городу, алой звезде:
«Город, сомкни лучи, закрой стальные врата
и ощетинься славным окровавленным лавром,
пусть за морем штыков, перед грозным сияньем
твоих воспаленных глаз, съежится в страхе ночь».
Вспомнив Мадрид, испанец
молит: «Брат, не сдавайся,
не сдавайся, столица, слышишь, город, держись!»
Из земли проступает вся пролитая кровь
Испании, — проступает во имя Испании снова.
Спрашивает испанец, привставая с земли
возле стены расстрелов: жив ли еще Сталинград?
Черных глаз вереница из глубины застенков
стены камер буравит именем славным твоим.
Кровь героев твоих Испанию пробуждает:
ты душу ей отдал в год, когда она порождала
своих героев, как ты сегодня их порождаешь.
Испания знает, что значит быть одинокой, —
лишь ты
поймешь ее, Сталинград, бьющийся в одиночку.

Но победа СССР над Гитлером не стала концом фашизма. В Чили, как когда-то в Испании, в 1973 году фашисты снова выступили против левых сил, посягнувших на «святое» — на сложившиеся веками порядки, при которых беднякам путь к настоящей человеческой (не просто не голодной, а именно — к настоящей человеческой) жизни был закрыт.

Левые посягнули на немыслимое — не только на то, чтобы накормить голодных. Они всерьез заговорили о том, что люди равны. И должны иметь равный доступ к главному человеческому богатству — его культуре. Они заявили, что накормить людей нужно для того, чтобы дать им возможность думать не о хлебе насущном, а о душе и смысле существования.

Но сначала надо было все же накормить голодных. Так же как когда-то испанский «Народный фронт» решал вопрос о передаче земли безземельным, чилийское «Народное единство» Альенде, в которое вошли социалисты, коммунисты, социал-демократы, решало вопрос передачи части земли латифундистов беднякам.

Между Испанией и Чили было много сходного.

В своей ранней книге «Впечатления и пейзажи» Федерико Гарсиа Лорка с горечью говорит о ситуации в Испании: «Сельские дети умирают часто: одни от недостатка пищи, другие от избытка работы…»

В Чили не редкостью был жестокий сгон бедняков с захваченных ими от отчаяния пустующих земель латифундистов: не одно бедное селение помнит о расправах, учиненных в ответ на попытку занять хоть клочок такой земли.

В марте 1969 года, за год до победы на выборах Сальвадора Альенде, недалеко от города Пуэрто-Монт полицейские, выполняя приказ министра внутренних дел, окружили крестьянские семьи, занявшие пустырь в пампе Иригоин, и открыли по ним огонь. Семерых убили, младенец задохнулся слезоточивыми газами, 60 человек было ранено.

В ответ на этот расстрел, в столице Чили прошла многотысячная демонстрация протеста. Но ничто не могло пошатнуть вековые устои: самые робкие попытки чилийских либерал-демократов провести реформы в аграрной сфере проваливались из-за яростного сопротивления правых сил. Дело доходило до избиений чиновников министерства сельского хозяйства. «Народное единство» за первые годы правления экспроприировало около четверти всей обрабатываемой в Чили земли, вызвав острое недовольство латифундистов. В первый раз правительство принимало решительные меры, чтобы решить проблему бедности.

В книге «Впечатления и пейзажи» Федерико Гарсиа Лорка с нескрываемым раздражением говорит о благотворительности. Он пишет о двери, под которую подкидывали детей: «Как знать, вдруг в один прекрасный день, вне себя от вида голодных детей и зрелища жесткой социальной несправедливости, она (эта самая дверь, — М.Р.) со всего размаху обрушится на какую-нибудь городскую благотворительную комиссию, где нашло убежище столько респектабельных бандитов в сюртуках…»

Балерина Джоан Тернер Хара, жена чилийского коммуниста, театрального режиссера и певца Виктора Хары, пишет, что благотворительные центры для матерей, организованные христианскими демократами, учили женщин «делать только хорошенькие абажуры и фетровые игрушки, красоваться в чистых фартучках, получая призы или приветствия от супруги мэра… что было красивыми жестами, если учесть, что дети их тем временем попрошайничали на улицах». Вся помощь благотворительных организаций пострадавшим от наводнений и землетрясений заключалась в раздаче старых одеял и поношенной одежды.

Виктор Хара доказывал: «Вам не нужна благотворительность! Вы имеете право на пристойное жилье, на врача, когда вы больны, на хорошее образование для ваших детей! Зачем вам абажур, если у вас нет дома, куда его повесить?»

В 1970 году после прихода к власти в Чили коалиции Народного единства во главе с Сальвадором Альенде пострадавшим от стихийных бедствий впервые стала оказываться действенная помощь. Студенты факультетов университета Сантьяго де Чили бросились в пострадавшие селения, вывозя из зоны бедствия голодных, замерзших и перепуганных детей. Их селили в помещениях университета, где они впервые в жизни видели блага цивилизации в виде канализации, их кормили и обогревали. Впервые их по-настоящему спасали, а не давали подачки в виде одеял, бессмысленных в их отчаянном положении.

В поселках, где жили бедняки, стали строить пригодные для жизни дома и проводить воду. Многие дети и взрослые впервые при Альенде увидели море и отдохнули в домах отдыха.

Но голод и холод был только первой проблемой, стоявшей перед левыми. Люди были отчуждены от мировой культуры, от собственной национальной культуры. А их исконная, народная культура умирала, не находя интереса в «культурных слоях».

В Чили христианские демократы, правившие до прихода к власти «Народного единства», выражали резкое недовольство появлением в чилийском театре левого репертуара. В 1963 году в Чили приехал известный режиссер Атауальпа дель Чьоппо с постановкой «Кавказского мелового круга» Брехта, выбор «марксистской пьесы» вызвал резкое неприятие правительства, и постановка пьесы стала не только культурным, но и политическим событием.

Искусство стремились свести к музею, в котором знатоки могут любоваться мумифицированными формами, оторванными от жизни (правые в Чили назывались «момио», то есть мумии). Балерина Джоан Хара вспоминает, что труппа Национального балета, в которой она работала, разделилась на тех, кто хотел танцевать только классические постановки, и тех, кого интересовал современный танец. Последние стремились также к участию в политической, социальной жизни. Уход же в чистое классическое искусство стал демонстрацией нежелания заниматься «сиюминутными» политическими вопросами, это был сознательный уход от жизни в оторванную от всего профессиональную сферу. Джоан отмечает: «Я ушла из Национального балета, поглощавшего много времени и все больше стремившегося к академизму».

С середины 60-х годов чилийского обывателя запугивали, делая ему «прививку от коммунизма». На улицах Сантьяго де Чили пестрели плакаты, разъясняющие, что будет в случае прихода к власти левых: на плакатах были изображены русские танки, атакующие президентский дворец Ла Монеду, плачущие дети, которых отбирали у родителей и отдавали на воспитание бородачам с Кубы. Обывателя запугивали, и он с готовностью пугался.

В 1964 году Виктор Хара, который к тому моменту являлся одним из самых известных чилийских театральных режиссеров, поставил пьесу «Захватчики». Он переиначил пьесу Эгона Вольфа, в которой описан ужас буржуазной семьи, чей особняк захватили нищие и бездомные. В отличие от автора пьесы, в трактовке Виктора Хары симпатии вызывали не буржуа, а бедняки. В связи с этим у Хары возникли трения с Вольфом. Как объясняет Джоан Хара, эта история ясно показала, что для ее супруга Виктора эстетические ценности были «неотделимы от реальной политической ситуации в Чили. Он не способен сделать что-либо, предающее его политическую позицию или противоречащее ей».

После того как в сентябре 1970 года Сальвадор Альенде занял президентский пост, перепуганные обеспеченные средние слои стали надежной опорой правых сил. Хорошо одетые женщины устраивали на улицах «марши пустых кастрюль» в знак того, что они «голодают», и выходили на улицы с плакатами: «Спасите нас от коммунизма!»

Между тем пришедшие к власти левые силы смогли улучшить положение самых неимущих слоев населения, и в Чили возникла новая ситуация в сфере культуры. В стране набирали популярность возникшие в 1960-е годы фольклорные группы «Килапаюн» («Три бороды») и «Инти-Илимани», популяризовавшие народные инструменты (кена, сампонья и чаранго) и мелодии.

Одной из задач левой творческой интеллигенции было справиться с засильем американской музыки и поп-культуры, которую активно навязывали СМИ. Агрессивная пропаганда американского образа жизни, американской музыки проникала, благодаря доступности радио, к самым неимущим слоям. Виктор Хара написал популярную песню «Кто убил Карменситу?», взяв из газеты заметку о 15-летней девушке, покончившей с жизнью.

В пятнадцать лет — как страшно
Покончить с жизнью счеты!
Ей дома было тяжко,
А в школу — неохота.
Богатство — стимул главный —
Ей радио твердило,
Жизнь идолов рекламных
С ума ее сводила.
Сердечко открывалось
Певцам в мишурных блестках,
И предлагали радость
Дельцы на перекрестках.

Вслед за проамериканской пропагандой, движением хиппи, «цветочной революцией» было дезавуировано даже само слово «протест». Протестная песня стала синонимом искусно управляемого сверху протеста, ведущего в сторону бессмысленного бунтовщичества и наркотизации. Сам Хара называл свою песню «революционной», отказываясь от слова «протестная».

С приходом к власти «Народного единства» произошел взрывной рост интереса народа к высокой и народной культуре. Многие артисты и фольклорные ансамбли выступили в поддержку Альенде. Песни профессиональных коллективов наполнились надеждами на будущее, на возможность построить справедливый мир. Более того — людей больше не удовлетворяла возможность просто смотреть театральные и балетные постановки, появилось большое количество желающих попробовать себя в том или ином виде искусства. В стране стали возникать народные театральные коллективы, танцевальные группы, фольклорные ансамбли. Профессиональные группы сконцентрировали усилия на том, чтобы помочь новым коллективам, шла быстрая подготовка преподавателей, педагогов для самодеятельных коллективов.

Была запущена программа «Искусство для всех». В ее рамках по всей стране проходили регулярные выступления балетных групп, оркестров, фольклорных ансамблей, театральных групп, мимов, встречи с поэтами.

Виктор Хара в 1971 году сказал:

«Всюду, где мы выступаем, мы должны организовать творческие мастерские и по возможности оставить их действующими. Мы должны подняться до народа, а не снисходить до него. Наше дело — вернуть людям то, что им принадлежит, — их культурные корни, а также средства для утоления той жажды культурного самовыражения, которую мы наблюдали во время избирательной кампании».

Новую форму работы придумала группа «Килапаюн»: она стала «размножаться почкованием» — организовывать музыкальные коллективы, исполняющие тот же репертуар, и получающие название «Кила I», «Кила II», «Кила III» и так далее.

Одно из национализированных книжных издательств печатало по доступной цене классическую литературу: Джека Лондона, Томаса Манна, Достоевского, Марка Твена. Эта серия стала пользоваться большой популярностью.

Но успехи на культурном направлении сопровождались ростом напряжения в политической сфере. США устроили демпинг чилийской меди. Оппозиция внутри страны подрывала снабжение населения товарами первой необходимости. СМИ поддерживали истерию, извещая о том, что скоро пропадет тот или иной товар. Альенде не хотел ограничивать свободу слова. Между тем заграница нагнетала истерию о том, что в Чили свобода слова находится под угрозой. Чилийские фольклорные группы отправились по всему миру, разъясняя ситуацию в стране и занимаясь контрпропагандой. «Килапаюн» ездил с турне по Европе, Виктор Хара и «Инти-илимани» выступали в Латинской Америке.

Ультраправая организация «Патрия и либертад» провоцировала столкновения, нападала на сторонников «Народного единства» и помогала организовывать экономический коллапс, запугивая промышленников и простых рабочих, например, водителей грузовиков, отказывавшихся участвовать в забастовке грузоперевозчиков. Но угрожали «Народному единству» и ультралевые — так, прокубинская МИР считала, что программа «Народного единства» устарела, власть надо удерживать вооруженным путем и выступала не только против правых, но и против властей. Позже один из активистов МИРа появился уже в новом обличии — в качестве одного из главарей ДИНА (тайной полиции военной хунты).

В 1972 году на улицах Сантьяго впервые появился лозунг: «Единый народ никогда не будет побежден». Позже этот лозунг стал строкой известной песни, написанной Серхио Ортегой и исполненной «Килапаюном».

Важным элементом стабильности правления Альенде была «доктрина Шнайдера»: главнокомандующий чилийской армией генерал Рене Шнайдер заявил, что армия не будет вмешиваться в политику и поддержит избранного конституционным путем президента. Такая позиция стоила Шнайдеру жизни: в октябре 1970 года боевики из «Патриа и либертад» напали на генерала и, не сумев взять его в плен, так как завязалась перестрелка, смертельно его ранили. Шнайдер умер на следующий день после инаугурации Сальвадора Альенде. Пост главнокомандующего занял генерал Карлос Пратс, подтвердивший готовность сохранять верность «доктрине Шнайдера».

В 1972 году главнокомандующий генерал Пратс вошел в кабинет министров в качестве министра внутренних дел, чтобы гарантировать порядок до новых выборов в марте 1973 года.

5 декабря 1972 года Чили приветствовала на Национальном стадионе Пабло Неруду, получившего в 1971 году Нобелевскую премию. Поэт вернулся в Чили из Франции, где он исполнял обязанности посла, в связи с тяжелым заболеванием. Неруда выразил озабоченность ростом напряжения в Чили и предостерег страну от опасности гражданской войны.

В январе–феврале 1973 года шла предвыборная кампания в конгресс Чили. Оппозиция проводила предвыборную кампанию под лозунгом «Альенде — хаос». Победа «Народного единства», получившего больше 40% голосов, лишила оппозицию нужных ей двух третей голосов, дававших возможность поставить в конгрессе вопрос о доверии Альенде и инициировать его отстранение от власти. Законных путей отстранения Альенде от власти не осталось.

«Патриа и либертад» расписывала стены домов угрожающими надписями «САКО», в переводе означающее «мешок», а формально расшифровывавшееся как «система организованного гражданского действия». Появились жертвы: рабочий Роберто Аумада, шедший в мирной демонстрации против насилия и терроризма правых, был убит пулей, выпущенной с крыши здания штаб-квартиры социал-демократов.

«Инти-илимани» и «Килапаюн» выступали на демонстрациях в поддержку Альенде. Поэт Серхио Ортега написал слова «Венсеремос» («Мы победим!»), музыку сочинил Виктор Хара. Улица принадлежала левым силам. Правые сделали ставку на насилие.

28 мая 1973 года Неруда выступил по Национальному телевидению из своего дома у моря, на Исла-Негра. Он вспомнил об ужасах, выстраданных народом Испании во время гражданской войны, и предостерегал чилийцев, которые хотели бы втянуть страну в подобную же конфронтацию: «На мне лежит поэтический, политический и патриотический долг предостеречь Чили от надвигающейся опасности».

Неруда призвал всех деятелей культуры как в Чили, так и за рубежом, присоединиться к нему и предупредить народ о реальной опасности фашистского переворота, донести до сознания народа, какие человеческие страдания принесла бы гражданская война, о которой часть оппозиции столь беспечно говорила как о чем-то «неминуемом».

Все деятели культуры единодушно откликнулись на призыв Неруды. Прошли выставки: на площади Конституции под открытым небом состоялся культурный марафон. Выступали артисты, музыканты, ансамбли, — это было крупнейшее антифашистское мероприятие. Показывали документальные фильмы о нацистской Германии и Гражданской войне в Испании, связывали их с фактической ситуацией в Чили.

Виктор Хара написал песню, взяв слова «ветры народа» из стихотворения любимого им испанского поэта Мигеля Эрнандеса, погибшего в 1942 году во франкистской тюрьме.

Ветры народа

Значит, снова рабочей кровью
Хотят окрасить предместья
Те, кто славятся многословьем
В речах о свободе и чести.

Те, кто совесть давно запятнал,
Кто, цитируя Библии строфы,
Снова рады схватить Христа,
Чтобы вновь вести на Голгофу.

Ветры народа зовут,
Несут меня ветры народа.
Я — там, где рабочий люд
Вышел на бой за свободу.

Ситуация стремительно обострялась.

29 июня 1973 года танковый батальон вышел из казарм и ворвался в президентский дворец «Ла Монеда». Генерал Пратс смог договориться с мятежниками, которые оказались в изоляции, так как их выступление оказалось одиночным.

27 июля был убит адъютант Альенде по военно-морским делам, генерал Артуро Арайя. Генерала Арайю, разделяющего «доктрину Шнайдера», застрелил наемный убийца.

22 августа жены генералов, чьи мужья служили под началом Пратса, устроили у его дома демарш, обвинив Пратса в том, что он мешает спасти Чили от марксизма. Пратс понял, что, по сути, против него выступили его же подчиненные и подал в отставку.

23 августа пост главнокомандующего занял генерал Аугусто Пиночет.

3 сентября 1973 года в Сантьяго де Чили прошел марш «Народного единства» в честь третьей годовщины избрания Альенде. Улицы наполнились антифашистскими лозунгами, в том числе: «Деятели культуры против фашизма». Это была самая многочисленная демонстрация в поддержку Альенде и его курса. Но не было ответа на главный вопрос: что будет, если против народа выступят вооруженные силы?

11 сентября в Техническом университете должна была пройти выставка под девизом «За жизнь. Против фашизма». На ней должен был выступить Сальвадор Альенде и петь Виктор Хара. Но рано утром чилийский флот неожиданно вернулся с очередных учений на базу в Вальпараисо. Альенде, узнав о возвращении флота и о том, что не получается связаться с Вальпараисо, рано утром поехал в президентский дворец «Ла Монеда». Чуть позже стало ясно, что произошел военный переворот. Альенде, находящемуся в «Ла Монеде», предложили сдаться и покинуть Чили, улетев на самолете в любую выбранную им страну (позже выяснилось, что в случае согласия Альенде самолет не долетел бы до места назначения).

До последнего момента Альенде не верил, что во главе мятежа стоит его новый главнокомандующий Аугусто Пиночет.

Последнее обращение президента Альенде из «Ла Монеды» народ услышал на волнах левой радиостанции «Магальянес» (все сотрудники радиостанции были расстреляны ворвавшимися во время трансляции военными): «Я не уйду в отставку… Своей жизнью я заплачу народу за его верность… Я говорю вам: я убежден, что семена, посеянные нами в сознании тысяч и тысяч чилийцев, невозможно полностью искоренить… Ни преступлением, ни силой не задержать процесс социальных изменений. История принадлежит нам, ибо ее творит народ…»

Эмигрировавший из Чили режиссер Мигель Литтин вспоминает день переворота: «Командующий патрулем сержант выпустил поверх моей головы автоматную очередь и велел встать в строй арестованных, которых он вел в здание Чилийской киностудии, где я работал. По всему городу гремели взрывы, тарахтели автоматные очереди, проносились на бреющем полете военные самолеты. Мы… увидели первых убитых на улицах; раненого, истекающего кровью на тротуаре без надежды на помощь; штатских, забивающих палками сторонников президента Сальвадора Альенде. Мы видели поставленных к стенке заключенных и взвод солдат, разыгрывающих расстрел… Здание Чилийской киностудии было окружено, перед главным входом стояли нацеленные на двери пулеметы… Домой мы не вернулись и целый месяц скитались по чужим квартирам с тремя детьми и минимумом необходимых вещей, спасаясь от смерти, которая следовала за нами по пятам, пока не выдавила на чужбину…»

Виктор Хара был расстрелян на стадионе «Чили», куда он попал вместе с задержанными студентами и преподавателями Технического университета, эксгумация показала, что в него выпустили 44 пули. Попавшая также на стадион и выжившая группа ученых из Боливии вспоминала, что видела истерзанные тела, четвертованные, обезглавленные, со вспоротыми животами.

Жители прибрежного Вальпараисо долгое время отказывались есть рыбу: они наблюдали, как военные вертолеты сбрасывали в море трупы. Продолжая традицию испанских фалангистов, кричавших: «Да здравствует смерть! Долой интеллигенцию!», чилийские фашисты писали на стенах лозунги: «Смерть марксистам, интеллектуалам и евреям!»

Член хунты генерал ВВС Густаво Ли Гусман заявлял: «Я не знаю, что сегодня понимают под словом „фашизм“. В молодости я бывал в Европе, и там это выражение применялось к властным, сильным, умеющим руководить правительствам. Если это выражение применяют к нам, потому что мы сильное правительство, тогда мы фашисты».

В эти дни Пабло Неруда сделал последние записи: «Я пишу эти беглые строки — они войдут в мою книгу воспоминаний — три дня спустя после не поддающихся здравому смыслу событий, которые привели к гибели моего большого друга — президента Альенде… В последний путь его провожала только одна женщина, вобравшая в себя всю скорбь мира. Этот замечательный человек ушел из жизни изрешеченный, изуродованный пулями чилийской военщины, которая снова предала Чили».

Пабло Неруда умер 23 сентября 1973 года. Он умер в больнице, куда его перевезли родственники, стремясь защитить от начавшихся в его доме обысков. На похоронах Неруды, превратившихся в демонстрацию протеста, звучали его стихи: «Смотрите: на улице кровь! Смотрите: кровь на улице!»

Джоан Хара, присутствовавшая на похоронах, вспоминала свои чувства: «…это также и похороны Виктора, и всех компаньерос, которые были зверски убиты военными и брошены безвестными в общие могилы».

Студии звукозаписи были разгромлены и закрыты. На музыку движения чилийской новой песни, в том числе на музыку Виктора Хары, был наложен запрет. Оригиналы и пластинки были уничтожены. Они горели в огне вместе с книгами. Университеты были разгромлены, гуманитарные факультеты университетов уничтожены.

Интеллигенция бежала из Чили, страну покинули около миллиона человек, большая часть которых уже больше никогда не вернулась на родину. Из Чили в Аргентину сбежал даже ректор Национального университета Боэннингер, известный правыми взглядами. А новым ректором был назначен генерал, известный ненавистью к интеллектуалам.

Джоан Хара, по происхождению англичанка, вернулась в Англию, чтобы продолжить борьбу и рассказывать о чилийских событиях. А известный к тому моменту директор Школы танца Чилийского университета коммунист Патрисио Бунстер нашел убежище в ГДР, где, наряду с занятиями современным танцем в Дрезденской школе танцев, посвятил жизнь распространению чилийского культурного наследства. В 1985 году Патрисио Бунстер и Джоан Хара вернулись в Чили, создав Центр современного танца.

Чилиец Себастьян Аларкон, с 1969 года учившийся во ВГИКе и еще долгое время работавший в СССР, так описывает ситуацию: «При Пиночете создалась огромная культурная яма, жуткая, темная ниша: ничего не происходило. Были закрыты все киношколы, отменены все культурные мероприятия, и это длилось почти 20 лет… Из проката исчезло все европейское кино, все ценное, что существует. Я с 1998 года десять лет преподавал в университетах Чили: студентам четвертого курса, практически уже режиссерам, я впервые показал Феллини».

Аларкон отмечает важную вещь, показывающую, что старания «Народного единства» по созданию в Чили собственного искусства, по развитию связей с латиноамериканскими странами, пошли прахом. Он говорил: «Учтите, что почти 20 лет действовал комендантский час. Люди уединились, общество атомизировалось. Молодежь рано возвращалась домой, упиралась в телевизор. все пиночетовское поколение училось на американской телепродукции и b-movies».

Развитие чилийского кино, переживавшего бурный взлет в 1960-е годы, было остановлено. Режиссеры были вынуждены покинуть страну и осмысливать горький опыт Чили за границей. Аларкон снял фильм «Ночь над Чили» (1977), целый ряд чилийских режиссеров внесли вклад в осмысление опыта «Народного единства» и чилийских событий сентября 1973 года: Патрисио Гусман снял «Битву за Чили», Эльвио Сото «В Сантьяго идет дождь» о перевороте Пиночета, Мигель Литтини «Досон, Остров 10» о лагере заключенных.

Деятели культуры, вернувшиеся после долгого изгнания в Чили в конце 1980-х годов, отмечали, что годы диктатуры, сопровождавшиеся засильем массовой культуры и неолиберального капитализма, привели к атомизации общества, его невротизации.

Один из исполнителей ансамбля «Килапаюн» Эдуардо Карраско, вернувшийся в 1988 году в Чили, признает, что после возвращения на родину адаптироваться ему было сложнее, чем во Франции, где группе пришлось осесть после переворота Пиночета. Члены ансамбля, случайно оказавшиеся во время переворота за границей (что, скорее всего, спасло им жизнь), много лет жили и работали во Франции. В частности, там ими были написаны песни, посвященные Альенде и пропавшим без вести в Чили.

«Килапаюн» в песне Donde estan («Где они?») перечислял имена пропавших товарищей и спрашивал: «Где они? Мы знаем, что их пытали и убили!» Список пропавших по факту был списком убитых. Аларкон вспоминал: «Битву за Чили» снимал потрясающий оператор, мой близкий друг Хорхе Мюллер. Сейчас он считается пропавшим без вести, то есть его пытали и убили».

Как когда-то Франко продолжал расправу с левыми уже после окончания Гражданской войны, так и Пиночет после прихода к власти продолжил охоту на коммунистов и сторонников Альенде. Его секретная служба ДИНА убивала противников генерала даже в других странах. Так, в Аргентине в 1974 году был убит бывший главнокомандующий Карлос Пратс с женой. В 1976 году в Вашингтоне (!) ДИНА убила бывшего министра иностранных и внутренних дел в правительстве Альенде Орландо Летельера.

Но наш отечественный господин Быков считает Пиночета «справедливым»!

От Пиночета и его грязных дел отказались даже его ближайшие защитники и подельники: попытки США и Великобритании отмазать бывшего союзника не увенчались успехом. В 1998 году Пиночет был арестован в Лондоне по требованию Испании: судья Бальтасар Гарсон предъявил иск, обвиняя диктатора в гибели десятков граждан Испании. Пиночету удалось вернуться в Чили, но в 2000 году Верховный суд Чили лишил его сенаторской неприкосновенности, и против Пиночета стали одно за другим возбуждаться судебные дела за убийства и пытки.

Его обвинили в убийстве генерала Карлоса Пратса, в расстреле 50 сотрудников радиостанции «Магальянес», передавшей в эфир последнее сообщение Сальвадора Альенде, в убийствах на Национальном стадионе Сантьяго, превращенном в концентрационный лагерь.

В марте 2006 года к власти в Чили пришла Мишель Бачелет. Ее отец, генерал чилийских ВВС Альберто Бачелет, умер в 1974 году в тюрьме, куда был заключен за несогласие с политикой Пиночета. Бачелет шла на выборы с программой, обещающей изменить ситуацию в Чили, где разрыв доходов богатых и бедных один из самых больших в мире. Центральной частью ее предвыборной программы стала борьба с социальным неравенством. Всё это — наследство, доставшееся Чили после многих лет «справедливого» правления Пиночета.

От возмездия за содеянное Пиночета спасла смерть от инфаркта в Сантьяго в декабре 2006 года. Тюрьмы стали заполняться его приспешниками, получавшими больше 100 лет заключения. Так, в тюрьму попали глава спецслужбы ДИНА Мануэль Контрерас (умер в тюрьме в 2015 году), генерал чилийской армии Мигель Краснов (сын коллаборациониста атамана Семена Краснова), отбывающий срок за убийство и пытки чилийцев и иностранных граждан.

В конце 1990-х, реагируя на арест Пиночета в Англии, Краснов сказал: «Мы все — участники революции 1973 года — затравлены, оскорблены, унижены и подвергаемся репрессиям только из-за того, что избавили страну от марксистской чумы. Нельзя натравливать людей на того, кто спас Чили от массового террора, который осуществляли коммунисты во всех тех странах, где они утверждались у власти».

Его мысль весьма схожа с выводами госпожи Латыниной, которая, как и Дмитрий Быков, в свое время написала для «Дилетанта» заметку о Пиночете. Латынина заключает: «Я склонна думать, что главное преступление Пиночета в глазах левых правозащитников состоит не в том, что он убил 3 тысячи человек, а в том, что он, убив всего три тысячи коммунистов, построил рыночное общество, в то время как коммунисты в России убили несколько десятков миллионов и построили хлев».

Чилийцы считали иначе. В конце жизни Пиночет был вынужден имитировать старческое слабоумие, чтобы уйти от правосудия. Его похороны привлекли правые силы, но сын Пиночета возмущался по поводу неприкрытой радости, охватившей страну в связи со смертью генерала.

Совсем другие эмоции вызывает в стране Сальвадор Альенде. Мигель Литтин свидетельствует о большом почтении, с которым вспоминают погибшего президента. «Во времена Альенде небольшие бюстики президента продавались на рынках. Сейчас перед этими бюстиками в побласьонах ставят цветы и зажигают лампады. Его память живет во всех и во всем: в стариках, которые голосовали за него по третьему и четвертому разу, в его избирателях, в детях, знающих его лишь по чужим воспоминаниям. От разных женщин мы слышали одну и ту же фразу: „Единственный президент, боровшийся за наши права, — это Альенде“… Кров и еда не главное, главное — достоинство, — говорят жители окраин и уточняют: Нам ничего не нужно, кроме того, что у нас отняли. Голос и право выбора…»

28 сентября 2006 года, в день рождения Виктора Хары, на центральном канале чилийского телевидения было проведено голосование, выбирали любимого певца. Чилийцы выбрали Виктора Хару, чье имя и песни во все время правления хунты были запрещены.

Переворот Пиночета прервал восходящее развитие страны, в Чили убили интеллектуальную, творческую и самостоятельную экономическую и политическую жизнь. Гражданское противостояние не закончено, оно идет в латентном виде: последние полгода в новостях из Чили все чаще говорится об осквернении памятников Альенде и жертвам репрессий: на них пишут «погибнет еще больше!» и наносят знак «Патриа и либертад» — большого паука. Описанного Быковым благополучия и «справедливости» нет и рядом. Есть больные вопросы, стоящие перед обществом много лет и ждущие решения.