Величие Октябрьской революции, 102-ю годовщину которой мы отмечаем, состоит в следующем. Эта революция, открыв новую эру в истории человечества, оформила новую советскую государственность на месте рухнувшей Российской Империи, придала новый импульс развитию нашей страны и оказала этим решающее воздействие на судьбу гуманизма, который при ином развитии событий был бы пожран антиисторической тьмой еще в первой половине XX века.

Но помимо этих великих свершений имеет место и чудовищный сокрушительный результат, который нельзя не осмысливать сегодня в том единстве с величием, которое марксисты именуют диалектическим.

Как мы знаем, Маркс при жизни опубликовал только первый том «Капитала». А последующие тома суть почти произвольные реконструкции недооформленных мыслей Маркса, осуществленные сначала Энгельсом, а потом — Каутским. Мы знаем также, что последняя каутскианская реконструкция, она же — так называемый четвертый том «Капитала», была осуществлена в 1905 году, когда большевистская партия в России уже не только сформировалась, но и приняла активнейшее участие в первой русской революции.

Представим себе, что Гёте написал бы только первую часть «Фауста». И оставил после себя более или менее внятные обрывки второй части этого произведения. Представим далее, что кто-то захотел бы на основе этой первой части сложить полное представление о «фаустианстве» и создать партию или движение «фаустианцев». (Кстати, представить себе что-то подобное нетрудно, потому что в XX веке активно говорили о фаустианском человечестве, придавая тем самым творчеству Гёте не только художественный, но и философско-политический смысл.) Было бы в этом случае созданное «фаустианство» отвечающим подлинному духу произведения Гёте? Конечно нет. Потому что главные мысли Гёте остались бы не вошедшими в идеологию такого «фаустианства». Но ведь это касается и марксизма, не так ли?

Почему же, несмотря на это, марксизм оказался посланием, на которое так страстно откликнулось всё человечество и прежде всего Россия?

С каждым годом становится всё яснее, что причина такого отклика в том, что сколь угодно незавершенное марксистское послание было тем не менее созвучным эпохе яростным отвержением той концепции буржуазного бытия, которая была изложена Джеком Лондоном в его романе «Морской волк».

Слова, вложенные Джеком Лондоном в уста главного героя этого романа, господина Ларсена, которого автор неслучайно именует именно Волком Ларсеном, были не просто талантливым вымыслом крупного художника, страдавшего по несовершенству эпохи и человеческого удела. Они были своего рода «волчьим» — антимарксистским и антикоммунистическим — манифестом, в котором содержалось требование, адресуемое человечеству некими хозяевами жизни. Теми самыми, которых тот же Джек Лондон подробно описал в другом своем произведении «Железная пята».

Конкретный Волк Ларсен — это только один из представителей «волчьей стаи», который озвучивает такое послание всей стаи в целом. А поскольку в условиях краха СССР и советского образа жизни, породившего крах целой исторической эпохи, смысл этой эпохи лучше всего раскрывается именно в словах ее яростного стратегического противника, то я позволю себе ознакомить читателя подробнее с этим «волчьим» антикоммунистическим манифестом.

Вот что говорит Волк Ларсен и его устами вся «волчья стая» по поводу смысла человеческой жизни:

«Я верю, что жизнь — нелепая суета… Она похожа на закваску, которая бродит минуты, часы, годы или столетия, но рано или поздно перестает бродить. Большие пожирают малых, чтобы поддержать свое брожение. Сильные пожирают слабых, чтобы сохранить свою силу. Кому везет, тот ест больше и бродит дольше других, — вот и всё!»

Показав своему оппоненту на матросов, осуществляющих работу на палубе его корабля, Волк Ларсен далее говорит по их поводу:

«Они копошатся, движутся, но ведь и медузы движутся. Движутся для того, чтобы есть, и едят для того, чтобы продолжать двигаться. Вот и вся штука! Они живут для своего брюха, а брюхо поддерживает в них жизнь. Это замкнутый круг; двигаясь по нему, никуда не придешь. Так с ними и происходит. Рано или поздно движение прекращается. Они больше не копошатся. Они мертвы».

Оппонент Ларсена настаивает на том, что у каждого из этих людей есть светлые лучезарные мечты. Ларсен говорит оппоненту, что это мечты о жратве. А когда оппонент говорит, что это еще и мечты о большем, Ларсен отвечает:

«И еще о жратве. О большой удаче — как бы побольше и послаще пожрать… Будьте уверены, они мечтают об удачных плаваниях, которые дадут им больше денег; о том, чтобы стать капитанами кораблей или найти клад, — короче говоря, о том, чтобы устроиться получше и иметь возможность высасывать соки из своих ближних, о том, чтобы самим всю ночь спать под крышей и хорошо питаться, а всю грязную работу переложить на других. И мы с вами такие же».

Поскольку оппонент Ларсена принадлежит к «сливкам» тогдашнего американского буржуазного общества, то Ларсен дополняет свои представления о закваске некоей как бы социальной критикой в квазимарксистском духе. Ларсен говорит оппоненту:

«Вы никогда ничего не делали в поте лица своего. Вы живете с доходов, оставленных вам отцом. Вы, как птица фрегат, бросаетесь с высоты на бакланов и похищаете у них пойманную ими рыбешку. Вы „одно целое с кучкой людей, создавших то, что они называют государством“, и властвующих над всеми остальными людьми и пожирающих пищу, которую те добывают и сами не прочь бы съесть. Вы носите теплую одежду, а те, кто сделал эту одежду, дрожат от холода в лохмотьях и еще должны вымаливать у вас работу — у вас или у вашего поверенного или управляющего, — словом, у тех, кто распоряжается вашими деньгами».

Оппонент Ларсена пытается указать ему на то, что социальная критика в марксистском духе адресована определенному устройству жизни, придающему жизни скверный характер, и что при другом устройстве жизнь может иметь другой характер, не быть столь «свинской» по определению Ларсена. Но Ларсен тут же раскрывается до конца. Он говорит оппоненту: «Это свинство и это… жизнь».

То есть Ларсен и те, чью позицию он излагает, ставят знак равенства между социальным, классовым в терминологии Маркса свинством — и жизнью как таковой. Так вот, именно такому знаку равенства Маркс и сказал «нет». И именно это «нет» было услышано во всем мире и прежде всего в России. Именно на основе этого «нет», сказанного такому свинству, был построен СССР и советский образ жизни. И именно это свинство, укорененное в человеческой природе наряду со всем остальным, разрушило СССР. И если в эпоху Маркса такое свинство удовлетворялось изыманием у человека так называемой прибавочной стоимости, то теперь оно хочет изъять у человека всю человечность. И именно в этом смысл разрушения всех традиционных ценностей, семейных в первую очередь.

Свинство теперь желает укорениться в каждой клеточке человеческого бытия, в каждой мысли, в каждом импульсе, в каждом мечтании. Оно хочет стать тотальным. А значит, уничтожить человека вообще.

Готовы ли мы сегодня к тому, чтобы лицезря победу такого свинства, сказать ему «нет» и сокрушить его так, как сокрушили его в эпоху Великой Октябрьской социалистической революции? Величие которой было именно в сокрушении тогдашнего свинства, пожиравшего человека тогда лишь частично и готового теперь пожрать его полностью? Скажем ли мы «нет» этому новому свинству, убедившись в том, что оно способно сокрушить советскую благость в силу ее неокончательности, а значит, ущербности? Вот нынешний ключевой вопрос.

Слава Великой Октябрьской революции, сокрушившей тогдашнее свинство!

Слава всему, что захотело и захочет сказать «нет» новому, еще более страшному тотальному свинству, и, сказавши «нет», захочет оформить это «нет» на языке мысли и воли!

До встречи в СССР!