С точки зрения глобальной экономики, труд человека становится всё более необязательным и непостоянным. Ряд специалистов говорит о формировании в мире новой социальной группы или «класса» прекариата, людей без будущего, вынужденных постоянно пребывать в так называемой «неустойчивой занятости».
О том, что это такое, и как этот тренд проявился и проявляется в российской экономике, ИА Красная Весна поговорило с доктором экономических наук, профессором, заведующим Сектором социально-экономических исследований качества и уровня жизни Центра развития человеческого потенциала Института экономики РАН директором Научного центра экономики труда РЭУ им. Г. В. Плеханова Вячеславом Николаевичем Бобковым.
ИА Красная Весна: Каковы масштабы этой занятости?
Вячеслав Бобков: С точки зрения работника, это вынужденная ситуация. Конечно, часть работников, которые высококонкурентны, идут на это добровольно. Например, человек в силу своего профессионализма и репутации востребован на многих проектах, и у него не успевает закончиться один контракт, как тут же появляется новый. Но и в таком случае мы имеем дело с неустойчивой занятостью, несмотря на то, что его образование, опыт и квалификация дают человеку возможность самому регулировать свою неделю, рабочий день, приносят высокий доход и, следовательно, возможности, которые компенсируют прекарный характер его занятости.
Немаловажную роль в оценке масштабов неустойчивой занятости также играет и то, рассматривается ли традиционно понимаемая рабочая сила, которая включает в себя только занятых и безработных, или принимается расширенная концепция рабочей силы, когда, помимо безработных и занятых, анализируется также категория людей, занятых в теневом секторе, не являющихся формально занятыми. Ведь взять такого человека: не студент, не пенсионер, не инвалид и официально не работает.
Что касается распределения прекарной занятости по сферам экономики, то на текущий момент можно сказать, что в экономике физических лиц (это самозанятые, индивидуальные предприниматели, туда же входит и теневая занятость работников) практически вся занятость неустойчивая, практически 100%. В организациях же она, конечно, меньше.
Масштабы явления очень большие. Но оно международное, а не сугубо российское. Например, член-корреспондент РАН Жан Терентьевич Тощенко, как и Гай Стендинг (наиболее известный исследователь феномена прекариата, автор книги «Прекариат: новый опасный класс» — прим. ИА Красная Весна), прежде всего, исследуют его с социально-политической точки зрения. Они говорят о классе прекариата, то есть рассматривают его как социально-политическую группу, которая на основе уже названных признаков имеет политические запросы, проявляет свою активность или, наоборот, неактивность.
Это очень разнородные на сегодняшний день группы, которые включают в себя как высококвалифицированных людей, так и низкоквалифицированных, найти у них общие интересы довольно сложно. И это очень неоднородное движение в политическом смысле, если его вообще можно назвать таковым. Мы же с коллегами рассматриваем, прежде всего, социально-экономическую сторону этого явления, непосредственно саму занятость.
Авторы упомянутой монографии — социологи, и они базировались преимущественно на субъективных оценках населения. А экономика от социологии чем отличается? Тем, что есть объективный процесс, и есть то, что об этом думают люди. Если взять зарплату, то мы, экономисты, сравниваем её с социальным стандартом, который позволяет удовлетворять потребности на низком, среднем или высоком уровне. А социологи спрашивают, что люди думают об их зарплате? У человека зарплата может соответствовать среднему стандарту, и мы его доходы уже считаем нормальными с объективных позиций, социально приемлемыми, и по зарплате он уже не проходит как работник с неустойчивой занятостью. А с точки зрения оценки работника, он может считать размер зарплаты недостаточным. Поэтому мы проводили верификацию индикаторов неустойчивой занятости с учетом особенностей, прежде всего, объективных замеров. Отдельный вопрос, как совмещать субъективные и объективные оценки?
Вячеслав Бобков: Мы, прежде всего, исходим из традиционной методологии Международной организации труда (МОТ), которая выявила основные признаки прекаризованной занятости: форма контракта, условия труда, права сотрудника на рабочем месте, возможность или невозможность влиять на изменение своей ситуации. Данное явление квалифицировано на международном уровне, по этому поводу есть специальная резолюция МОТ. Мы, базируясь на этих подходах, с учётом российской специфики, определили перечень индикаторов (всего их получилось 15), которые наиболее полно отражают явление, и измерили масштабы проявления этих индикаторов, то есть то, как часто те или иные признаки неустойчивой занятости встречаются в трудовых отношениях на территории нашей страны.
Очень часто появляются разные оценки масштабов прекарной занятости, потому что исследователи не договорились, в каких сферах и секторах экономики они ее измеряют. Какие берутся индикаторы? Рассматривать ли какие-то индикаторы как основные, а другие — как дополнительные? Эту работу мы тоже провели. Среди индикаторов неустойчивой занятости мы выделяем пять наиболее «кричащих», наиболее часто встречающихся индикаторов и 10 индикаторов, которые встречаются реже, имеют «меньший вес».
ИА Красная Весна: Как Вы могли бы оценить ситуацию с неустойчивой занятостью в России?
Вячеслав Бобков: Немаловажную роль в оценке масштабов неустойчивой занятости также играет и то, рассматривается ли традиционно понимаемая рабочая сила, которая включает в себя только занятых и безработных, или принимается расширенная концепция рабочей силы, когда, помимо безработных и занятых, анализируется также категория людей, занятых в теневом секторе, не являющихся формально занятыми. Ведь взять такого человека: не студент, не пенсионер, не инвалид и официально не работает.
Трудно поверить, что это массовое явление, что таких людей в России около двух миллионов, которые не работают, не учатся, не являются инвалидами. Эти люди в значительной степени вовлечены в теневую занятость, тем более, сегодня понятие занятости таково, что, отработав несколько часов в неделю, человек, по методике Росстата, уже считается занятым. Поэтому, если учитывать этих людей, получаются еще большие масштабы неустойчивой занятости.
Что касается распределения прекарной занятости по сферам экономики, то на текущий момент можно сказать, что в экономике физических лиц (это самозанятые, индивидуальные предприниматели, туда же входит и теневая занятость работников) практически вся занятость неустойчивая, практически 100%. В организациях же она, конечно, меньше.
Если оценивать масштабы неустойчивой занятости в среднем, то есть взять два-три основных индикатора и несколько дополнительных и проанализировать на их основании занятость в России, взяв за основу расширенную концепцию рабочей силы, то выйдет примерно 50 на 50. То есть половина трудоустроенных в России имеют неустойчивую занятость. Но это усредненные цифры, в каждом секторе занятости (сектор организаций, сектор физических лиц, сектор экономически активного населения, не входящего в состав рабочей силы) нужно смотреть конкретно.
Например, в коллективной монографии «Прекарная занятость: истоки, критерии, особенности» под редакцией Ж. Т. Тощенко, вышедшей в 2022 году, приводится анализ прекаризации в разных сферах. В промышленности, согласно исследованиям за 2020 год, 34,9% работников имели среднюю степень прекарности, 19,5% — высокую (3-6 признаков прекарной занятости), при том, что по данным за 2018 год, таковых было всего 7,1%, то есть наблюдалось увеличение в два раза.
Например, в здравоохранении нехватка кадровых ресурсов в большинстве регионов говорит о латентной форме прекаризации труда. В качестве причин авторы выделяют отстраненность работников от принятия решений в организации, ухудшение социально-психологического восприятия своего социального положения и отсутствие у людей каких-либо четких перспектив в будущем.
Авторы упомянутой монографии — социологи, и они базировались преимущественно на субъективных оценках населения. А экономика от социологии чем отличается? Тем, что есть объективный процесс, и есть то, что об этом думают люди. Если взять зарплату, то мы, экономисты, сравниваем ее с социальным стандартом, который позволяет удовлетворять потребности на низком, среднем или высоком уровне. А социологи спрашивают, что люди думают об их зарплате? У человека зарплата может соответствовать среднему стандарту, и мы его доходы уже считаем нормальными с объективных позиций, социально приемлемыми, и по зарплате он уже не проходит как работник с неустойчивой занятостью. А с точки зрения оценки работника, он может считать размер зарплаты недостаточным. Поэтому мы проводили верификацию индикаторов неустойчивой занятости с учетом особенностей, прежде всего, объективных замеров. Отдельный вопрос, как совмещать субъективные и объективные оценки?
Есть и другие оценки по отраслям. Например, Ольга Аркадьевна Александрова из Института социально-экономических проблем народонаселения РАН со своей аспиранткой провела исследование о масштабах неустойчивой занятости в образовании. Например, такого явления, как короткий контракт с преподавателем. Только начиная с прошлого года министерство под давлением приняло решение, что контракт не может быть меньше трех лет. А до этого преподавателей ВУЗов очень часто ставили на годовой контракт. Ты приходишь на работу и не знаешь, продлят тебе в следующем году договор или нет. Как можно работать, вообще выкладываться на такой работе?
Классическая, стандартная занятость, при которой различают только занятых и безработных, практически уже не существует. Даже если ты работаешь в организации, то, скорее всего, в твоей работе будут какие-то индикаторы неустойчивой занятости, которые не прописаны в договоре.
Это такой стандарт, который позволяет работникам обеспечивать в семье устойчивый душевой доход, не ниже трех региональных прожиточных минимумов. Для семьи из трех человек с двумя работниками и ребенком каждый работник с учетом экономии потребления при совместном проживании при равномерном распределении нагрузки, должен зарабатывать не менее четырех прожиточных минимумов трудоспособного населения. По факту получается, что примерно 90% наемных работников в секторе организаций зарабатывали меньше. Но если низкая зарплата является единственным индикатором конкретной занятости, а остальные индикаторы все нормальные, то мы считаем, что это переходная от устойчивой к неустойчивой форма занятости.
ИА Красная Весна: Как изменилась ситуация в сфере занятости после начала СВО, в течение этих двух лет?
Вячеслав Бобков: Должен отметить, что сейчас у нас нет полного понимания всех изменений, произошедших после пандемии (с 2020 года) и продолжившихся после новых санкций против России, введенных с 2022 года. Здесь нужны глубокие исследования, чтобы делать оценки. С одной стороны, уход иностранных компаний оставил после себя на рынке труда часть нетрудоустроенных, которые увеличили конкуренцию, позволив тем самым работодателю заключать соглашение с новыми работниками или переводить старых на менее выгодные для них условия. Разорвавшиеся производственные цепочки до формирования альтернативных также сопровождаются более высокими рисками, в первую очередь, для занятых в секторе физических лиц. Конечно, не в лучшую сторону изменилось состояние рынка труда и сфера занятости как в новых российских регионах, так и в старых регионах, примыкающих к зоне проведения спецоперации.
С другой стороны, после 2020 года к настоящему времени сформировалась острая нехватка кадров практически во всех отраслях экономики, а, следовательно, работодатель заинтересован удерживать работников, повышать для них уровень трудовых и социальных гарантий. Это особенно характеризует быстро растущие отрасли ВПК и предприятия, производящие импортозамещенную продукцию. К прежней структуре экономики и занятости наша страна уже никогда не вернется.
ИА Красная Весна: Мне кажется, СВО поставила ребром многие вопросы, касающиеся экономики и нашей автономности от мира.
Вячеслав Бобков: Должна прийти новая смена управленцев, которая пропустит через себя все имеющиеся у нас проблемы и начнет их решать. С теми руководителями компаний и организаций, из самых разных организаций производственной и непроизводственной сфер, кто не поменяет свое мышление, через какое-то время придется расстаться. Потому что, объективно, страна начала жить в таких условиях, по таким правилам, которые кардинально противоположны мышлению, преобладавшему с начала 90-х годов прошлого столетия.
Это очень болезненный процесс, но постепенно новое поколение руководителей будет приходить, и оно уже приходит.
ИА Красная Весна: Какие рекомендации сейчас дают специалисты, которые были бы реализуемы с учётом проводимой сейчас СВО?
Вячеслав Бобков: Совсем недавно мы озвучили ряд предложений, касающиеся социальной поддержки участников СВО и их семей (Бобков В.Н, Одинцова Е.В., Чащина Т.В. О социальных гарантиях участников Специальной военной операции и членов их семей. Социально- трудовые исследования. 1/2024 — прим. ИА Красная Весна).
Например, мы предлагаем ввести ежемесячное социальное пособие, которое доводило бы доходы членов семьи демобилизованного с учетом всех социальных выплат и независимо от уровня доходов членов семьи до трехкратного регионального прожиточного минимума, что обеспечит им социально приемлемый доход. Данное пособие мы предлагаем выплачивать на постоянной основе семьям погибших в СВО, а также участникам, полностью утратившим трудоспособность в ходе ее проведения, инвалидам I группы.
Также мы предлагаем введение данного пособия детям-сиротам участников СВО до достижения ими совершеннолетия, до 23 лет в случае, если они учатся очно, или продолжить им выплату после достижения 18 лет в ситуации, когда человек стал инвалидом до совершеннолетия.
Также мы предлагаем ввести денежные пособия людям, вернувшимся из СВО инвалидами II и III группы. Частичное или полное списание государством ипотечного кредита семьям погибшего в ходе участия в СВО или ставшими инвалидами I группы, мы предлагаем расширить и включить туда добровольцев, контрактников, мобилизованных в 2022 году.
Мы должны предотвратить включение в прекарную занятость наших соотечественников, вернувшихся с СВО. Это будет справедливо по отношению к ним. И сделать это мы предлагаем уже имеющимися у государства механизмами.
Что касается общих тенденций на рынке труда, то мы выступаем за включение понятия неустойчивой занятости в законодательство РФ. Совсем недавно вышла новая редакция закона о занятости, где было много нововведений и терминов, за исключением понятия неустойчивой занятости. А отсутствие данной категории в законодательстве делает ее несуществующей для нашей правовой системы. Как результат, человек не сможет (и не может) элементарно доказать факт своих трудовых отношений, например, с организацией или, скажем, с ИП.
ИА Красная Весна: Соответствует ли современная система подготовки кадров и образования тем задачам и вызовам, которые стоят перед нашим обществом? Какие усилия следовало бы приложить, какие изменения нужны?
Вячеслав Бобков: Если мы говорим о том, чтобы воспитывать человека-творца, то необходимо, чтобы такой человек денежно не зависел от результата своего творчества. Поэтому мы говорим, например, про безусловный базовый доход. Результат творчества не обязан окупаться или приносить доход в краткосрочной перспективе. Очень часто доход от творчества имеет отложенный характер. Поэтому человека нужно вытаскивать из этой зависимости. И одним из решений можно считать введение безусловного базового дохода, который отчасти ослабит потребность людей в получении доходов через все более негарантированный труд. И позволит, в силу освободившегося времени, больше времени посвятить творчеству.
Очень важно уделять внимание тому, как должен воспитываться человек. Он должен чувствовать свою принадлежность к Родине, к своим корням, так сказать, к тому историческому пути, по которому она идет, быть соучастником тех поворотов, которые случаются на ее пути. И для государства это имеет значение, ведь это неправильно, когда человек, получивший образование на Родине, но все знания, которые были в него вложены, перенаправляет в другую страну, и уже другая страна пользуется этими вложениями.
Вся экономика строится вокруг человека. Изначально мы работаем для того, чтобы жить, а не живем для того, чтобы работать. И если человек не будет трудиться, не будет обучать, не будет защищать, как это в данный момент делают наши люди на Украине, то ничего хорошего не будет!
Соответственно, экономическое устройство строится вокруг идеи человека. От ответа на вопрос, «какого человека мы производим?», зависит, как будет устроена экономика. А производство человека — это комплексная задача, затрагивающая и образование, и науку, и промышленность, и непроизводственную сферу. И, в силу объективных противоречий, которые обострились с началом СВО, этот вопрос, вопрос человека, должен и будет решаться. Частью этих противоречий является и высокая доля неустойчивой занятости. Она следствие того, как в рамках капиталистической модели работодатели-собственники реагируют на технологический прогресс, на возросшую доступность информации, которая уменьшает порог вхождения в большинство профессий. Данная модель отвечает на сложившиеся объективные процессы размытием границ между жизнью человека и его работой. В силу быстрой заменяемости одного человека другим, она делает положение отдельного работника неустойчивым.
До СВО наша экономика шла в общемировом тренде, частью которого был рост прекарной занятости и, в целом, прекаризации жизни. Сейчас необходимые изменения требуют человека, в отличие от капиталистической модели, где человек, по большому счету, не нужен.