Неудавшийся блицкриг Германа Гота

В самом начале Сталинградской битвы, когда бои шли в излучине Дона, наступление немцев разделилось на два направления — северное и южное. Изначально оба осуществляла 6-я полевая армия Паулюса — в предыдущих статьях мы рассмотрели северный удар и прорыв XIV танкового корпуса, а также наступление LI армейского корпуса, развивавшееся южнее и заставившее дивизии 64-й армии отходить за Дон.

Однако в дальнейшем, когда выяснилось, что 6-й армии противостоят гораздо большие советские силы, чем предполагалось, география наступления расширилась, и за южное направление стала отвечать уже 4-я танковая армия Германа Гота. Она входила в группу армий «А» и еще 22 июля, двигаясь на Кавказ, форсировала Дон у станицы Цимлянской. 30 июля армия была перенаправлена под Сталинград. По замыслу немецкого командования, Гот должен был обойти висящий в воздухе южный край Сталинградского фронта и наступать на город с незащищенных южных окраин. Борьбу на этом направлении, развивавшуюся параллельно с событиями в излучине Дона, мы рассмотрим в этой статье.

4-я армия Гота была совсем не таким мощным соединением, как 6-я армия, и на тот момент включала в себя: одну танковую и одну моторизованную дивизии, две немецкие и две румынские пехотные дивизии. Также у Гота не было столь мощной гаубичной артиллерии и такой массы новейших противотанковых пушек, как в войсках Паулюса. Однако в условиях почти незащищенного фронта 4-я армия представляла большую опасность. Факт того, что на пути у танков Гота — пустота, был озвучен на переговорах штаба Сталинградского фронта со Ставкой 28 июля. На вопрос: «Кем занят юго-западный фас оборонительного обвода?» — был лаконичный ответ: «Не занят никакими частями».

Ситуация нуждалась в срочном исправлении. Решено было направить на усиление 51-й армии, отвечавшей за пустующий участок, только идущие к фронту дальневосточные дивизии. Первой очередью прибывала 208-я стрелковая дивизия, а второй — 126-я и 422-й дивизии. Подвижными резервами стали танковые бригады, укомплектованные новыми машинами прямо с конвейера Сталинградского тракторного завода (СТЗ).

Противостояние на южном фасе фронта началось с одного из самых страшных для советской стороны эпизодов сражения. 31 июля 208-я стрелковая дивизия прибыла в Сталинград. Это было свежее, полнокровное, хорошо обученное и укомплектованное соединение. Более 13 тысяч человек, молодые бойцы возраста 25–32 лет — с уверенностью можно сказать, что дальневосточники рвались в бой и страстно желали внести свой вклад в борьбу с врагом, длящуюся уже более года. В Сталинграде командир дивизии получил задачу двигаться по железной дороге через Котельниково на Цимлянск (200 и 300 км от города). Где в тот момент находятся танки Германа Гота — никто точно не знал.

Ранним утром 1 августа два первых эшелона 208-й дивизии прибыли на станцию Котельниково. Неожиданно прямо по вагонам почти в упор ударили танковые орудия. Оказалось, что станция уже занята немцами — дивизии пришлось экстренно разгружаться под огнем противника и занимать оборону. Третий эшелон, двигавшийся вслед, попал под удар немецкой авиации на разъезде Курмоярский и был уничтожен. Историк А. Исаев пишет о тех событиях: «Ехавшие в эшелонах бойцы и командиры явно представляли себе свой первый бой совсем не таким, каким он получился в реальности. Они думали встретить врага в окопах в обороне или атаковать его, оглушенного артиллерией. Но под Котельниково не было ни окопов, ни артиллерии. Были вагоны, выжженная солнцем степь и немецкие танки».

Вагоны с боеприпасами были также уничтожены налетом вражеской авиации, что еще более усложнило положение дивизии. Другие эшелоны с личным составом выгружались прямо в степи и тут же рыли окопы, спешно занимая оборону. В. И. Чуйков, в то время заместитель командующего 64-й армией М. С. Шумилова, был направлен на место для выяснения обстановки. Он вспоминал: «Возле разъезда Небыковский батальон бойцов 208-й стрелковой дивизии, развернувшись цепью фронтом на юг, рыл окопы. Командир батальона доложил, что, узнав от отходящих с юга о появлении немецких танков в Котельниково, он по своей инициативе решил занять оборону. Где командир полка или дивизии, он не знал, поскольку его батальон только выгрузили. Я одобрил действия этого командира батальона, приказав задерживать отходящих, и обещал дать ему связь от ближайшего штаба, который надеялся найти на станции Чилеково».

Драма с застигнутой врасплох 208-й стрелковой дивизией продолжалась еще несколько дней. Уцелевшие батальоны и батареи по решению комдива полковника Воскобойникова начали отход к станции Чилеково, где надеялись закрепиться. Немецкие танки атаковали двигавшуюся на марше пехоту, сбили со слабо подготовленных позиций тех, кто уже прибыл к Чилеково. В том бою погибли командир дивизии полковник Воскобойников и комиссар дивизии Малофеев. Новый сбор немногочисленных уцелевших состоялся уже под Абганерово (около 80 км до Сталинграда).

Однако даже катастрофические для советских подразделений события повлияли на характер движения танковых и моторизованных дивизий противника. Гот отказался от наступления вдоль железной дороги и начал широкий обходной марш по степи.

Прорвав почти условную оборону остатков 38-й стрелковой дивизии (1685 человек на 20 км фронта — то есть около 15 метров на одного бойца), танковые части устремились на максимальной скорости по горячей равнине. Этот степной марш описан в истории немецкой 14-й танковой дивизии: «3 августа дивизия… выступила из района Ремонтная в большой марш, приведший ее в непосредственную близость к Сталинграду. Тропический зной в степи без признаков тени и непроницаемая, осязаемо плотная завеса из пыли снова потребовали от людей и моторов предельного напряжения сил. Короткий отдых в полдень — и снова громыхание маршевой колонны в степных просторах. <…> За 15 часов пройдено 150 км, „дневное достижение, до сих пор не наблюдавшееся ни у одного танкового полка в России“, как гордо звучало в дневном донесении… При этом, однако, подошли к концу и запасы горючего. Проникнуть в широкий разрыв вражеского фронта и теперь стоять без движения!»

Однако вскоре стремительный бег немцев к Сталинграду завершился. 5 августа у станции Абганерово их встретил плотный танковый огонь с укрепленных, заранее подготовленных позиций. Это был второй эшелон выделенных 51-й армии резервов: 6-я гвардейская танковая бригада и сибирская 126-я стрелковая дивизия. Роковой ошибки, как с 208-й дивизией, не произошло — направленная по железной дороге также под Котельниково танковая бригада разгрузилась сильно заранее, своим ходом дошла до Абганерово и встала в оборону. Чуть позже к месту боев подоспели 13-я и 254-я танковые бригады. Разрозненные поначалу соединения были быстро объединены под «шапкой» общего штаба уже знакомого нам 13-го танкового корпуса, который, в свою очередь, подчинялся 64-й армии Юго-Восточного фронта. Опытный командир корпуса Т. И. Танасчишин, только что руководивший контратаками в излучине Дона, уже 4 августа прибыл на место, верный своей привычке управлять боем с передовых позиций.

Здесь стоит сказать, что советским танковым частям крупно повезло — за спиной у них стоял город, в котором на полную катушку работал один из крупнейших в стране танковых заводов — СТЗ. Прибывшие к Абганерово полнокровные бригады были пополнены новыми машинами именно его производства. Притом на вооружение ставились только «тридцатьчетверки», никаких легких танков, малопригодных для боев с немцами, СТЗ не производил.

5–6 августа произошел взаимный обмен ударами, в результате которых немецкое наступление забуксовало и остановилось. Последовала краткая пауза, оба передовых танковых «кулака» ожидали подтягивающуюся из глубины пехоту. 9 августа началось советское наступление, в ходе которого был отбит у противника железнодорожный разъезд 74-й километр. Залогом успеха стало грамотное взаимодействие танков, пехоты и артиллерии, которой, к слову, послужили орудия бронепоезда. «Подвижная» батарея подавляла противотанковую оборону противника, танки шли с огнем вперед, пехота зачищала и закрепляла позиции.

Реакцией немцев на неожиданно вставшую перед ними крепкую оборону стало перераспределение сил внутри группы армий «Б». Для усиления Гота ему были переданы соединения из 6-й армии Паулюса: 24-я танковая и 297-я пехотная дивизии. Заметим, изначально сама 4-я армия перенаправлялась с Кавказа под Сталинград как помощь Паулюсу на южном направлении. Теперь уже она сама требовала усиления — ее собственных ресурсов для достижения целей не хватало. А в целом Сталинград всё более превращался для немцев в своеобразный айсберг — казавшийся издали легкой добычей, при приближении он порождал всё больше сложностей, требовавших всё больших сил.

Вместе с пополнением произошел и перенос направления удара — теперь целью Гота был выход к Волге в районе Красноармейска (южный пригород Сталинграда). 17 августа 4-я армия вновь перешла в наступление. Немцы ударили в стык двух стрелковых дивизий, смогли прорвать оборону и даже окружить небольшую группу советских сил, состоявшую из восьми танков Т-34 и роты мотострелков. Историк А. Исаев пишет об их героической обороне: «Окруженные танки 254-й бригады держались более суток. С наблюдательного пункта 13-го танкового корпуса видели, как их бомбили 20 самолетами. Район окружения помечался немцами с помощью ракет. Четыре танка были подбиты и сгорели, оставшиеся четыре по израсходовании боеприпасов были выведены из строя экипажами. Из состава экипажей восьми танков вышли из окружения шесть человек, все из разных машин».

Однако на этом успех немцев был исчерпан, наступление застопорилось. 20 августа Гот предпринял новую попытку, снова перенеся острие атаки. После дня боев противнику удалось нащупать слабое место — 38-ю стрелковую дивизию — и прорвать оборону, однако брешь вскоре купировали подоспевшие танки корпуса Танасчишина. Советские контратаки успеха не имели, но наступление немцев также остановилось, упершись в усиленную танками и артиллерией оборону.

Этот своеобразный «тяни-толкай» продолжался на южных подступах к городу вплоть до следующей фазы сражения, начавшейся с прорыва немцев к Волге севернее Сталинграда. В целом, несмотря на изначально почти катастрофическое положение, когда огромный участок фронта был полностью оголен, советскому командованию удалось успешно купировать угрозу с юга. Особенностью боев против 4-й танковой армии Гота стало эффективное сочетание действий пехоты и танков. Соединения Гота не обладали такими мощными противотанковыми возможностями, как армия Паулюса, и танки с СТЗ смогли выступить в роли своеобразной «арматуры», усиливавшей стрелковые подразделения, а также «пожарной команды», способной запечатать где-либо возникший прорыв и провести оперативный контрудар. Оттеснить противника обратно, как правило, не удавалось, но темп его продвижения такой тактикой был сведен к минимуму. Малый «блицкриг» Германа Гота на юге Сталинграда провалился.

Реальная история трагедии 23 августа

В истории Сталинградской битвы есть эпизод, который нуждается в особо пристальном рассмотрении. Речь о массированной бомбардировке Сталинграда немецкой авиацией, начавшейся 23 августа и продолжавшейся около недели. И дело не только в том, что это событие является ужасающим военным преступлением, жертв которого надо чтить и помнить, но и в том, что в перестройку вокруг него был создан деструктивный исторический миф.

Согласно ему, во время Сталинградской битвы советская власть (и лично Сталин) превратили гражданское население в «живой щит» и сознательно запретили эвакуацию из города, тем самым бросив женщин и детей под немецкие авиабомбы и артиллерийские обстрелы. Этот миф является частью более общей исторической концепции, в рамках которой советский народ считается жертвой не только (а порой и не столько) гитлеровского нацизма, сколько сталинской «тоталитарной» системы, которая якобы относилась к гражданам, как к «пушечному мясу», без жалости бросая их на убой ради сохранения своей власти. Отмечу, что не сами исторические факты, а именно это отношение, якобы антагонизм системы и народа, как палача и жертвы — является ядром концепции. Главная цель ее внедрения — породить стойкое неприятие, ненависть к советскому строю, отвернуть от него человека — ибо создавалась эта концепция как часть идейно-политической системы, призванной разрушить Советский Союз. Красной империи уже нет, но мифы, созданные во времена ее гибели, продолжают отравлять сознание народа. Единственное оружие против них — это правда. Ее мы и будем выяснять.

Неоспоримым упрямым фактом является то, что на момент начала бомбардировки в Сталинграде действительно находилась основная часть гражданского населения, причем город был сильно перенаселен из-за волны беженцев с Украины и других оккупированных регионов. Это подтверждается множеством исторических документов, воспоминаний защитников Сталинграда и самих мирных жителей. Задача данной статьи состоит в том, чтобы определить, почему так произошло, и возможно ли было иное развитие событий.

Для начала определим, как формулируют антисоветские историки тот миф, с которым нам предстоит бороться. Так, именитый английский военный историк Энтони Бивор в книге «Сталинград» пишет:

«Объяснение тому, почему так много гражданского населения и беженцев всё еще оставалось на правом берегу Волги, типично для сталинского режима. Войска НКВД реквизировали практически все речные суда — вопрос эвакуации жителей Сталинграда был для них далеко не первоочередным. Затем Сталин, стремясь не допустить паники, не разрешил эвакуировать местное население за Волгу. По его мнению, это должно было побудить войска, и в первую очередь народное ополчение, сформированное из местных жителей, защищать город более упорно. «Человеческие жизни никого не интересовали, — заметил впоследствии один из тех, кто мальчишкой вместе со своей матерью застрял в Сталинграде. — Мы были пушечным мясом».

Похожим образом высказывается российский историк В. В. Павлов в своей книге «Сталинград. Мифы и реальность. Новый взгляд»:

«В Сталинграде самым наглядным образом предстала суть „своей“, „советской“ власти, „своих“ органов безопасности, которые при бессилии своей армии сделали буквально всё для того, чтобы насильно подставить мирных жителей города, беженцев, раненых в госпиталях под бурный испепеляющий ураган огня безжалостного врага».

Этим тезисам нельзя оппонировать, используя труды лишь советских историков. Как правило, они сильно идеологизированы, и внимание в них уделено в основном боевым действиям, а не судьбе гражданского населения. Из нового поколения патриотически настроенных российских историков, над которыми уже не довлеет цензура и которым оказались доступны новые архивные материалы, наиболее глубоко и объективно интересующий нас вопрос исследовала волгоградский историк Т. А. Павлова в своей монографии «Засекреченная трагедия: гражданское население в Сталинградской битве». Во многом именно на эту работу я буду опираться в данной статье.

Для начала нужно выяснить базовое обстоятельство — как вообще проводилась эвакуация гражданского населения в СССР во время войны? В условиях ограниченных ресурсов задача полной эвакуации населения из угрожаемой или прифронтовой зоны не ставилась вообще. Кому-то это может показаться жестоким, но такова была суровая логика военного времени — государство просто не имело транспортных и иных возможностей для ускоренного поголовного вывоза сотен тысяч людей в тыл. Эвакуировались прежде всего важные производственные специалисты, военнообязанные мужчины, образовательные и медицинские учреждения, особое внимание уделялось детским домам и иным учреждениям для детей. Организовано вывозились семьи командно-политического состава РККА и партийно-советских работников — по причине не только относительно привилегированного положения в социуме, но и особой угрозы им в случае немецкой оккупации. Важнейшим пунктом всегда была эвакуация материальных ресурсов — промышленного оборудования, сельхозтехники, зерна, скота. От этого напрямую зависела обороноспособность страны и работа экономики в ближайшей перспективе.

При этом эвакуация граждан за счет собственных возможностей, когда решение о ней уже было принято властями, никогда не воспрещалась. Однако она, конечно, имела ограниченный характер — иногда у людей тоже не было транспорта (лошадей, подвод), а подчас они и не желали уезжать в неизвестность, бросая свое имущество и хозяйство.

В результате значительное число советских граждан оставалось в зоне боевых действий и на оккупированной территории. Так, из 104 тысяч жителей Керчи было организованно вывезено 30 тысяч (29%), а из 848 тысяч жителей Киева — 335 тысяч человек (39,5%).

Решение об эвакуации населения принималось различными субъектами власти в зависимости от ситуации. По постановлению Совнаркома СССР «О порядке эвакуации населения в военное время» от 5 июля 1941 года эта ответственность возлагалась на Комитет по эвакуации (работал при Совнаркоме). В зоне боевых действий, при введении в регионе военного положения решение принимало уже военное командование — Военный совет фронта. Таким образом, по установленному порядку местное руководство не являлось субъектом принятия решений по этому вопросу и лишь обеспечивало их исполнение. Однако в условиях горячки военного времени какие-то решения могли приниматься и «снизу», исходя из ситуации и не дожидаясь санкции Москвы.

Подход советской власти и лично И. В. Сталина к вопросу эвакуации можно проследить по его телеграмме Н. С. Хрущеву (тогда первому секретарю ЦК Компартии Украины и члену Военного совета Юго-Западного фронта) от 10 июля 1942 года. В ответ на предложение Хрущева провести заблаговременную эвакуацию из 100–150-километровой прифронтовой зоны Сталин писал:

«Такое мероприятие может деморализовать население, вызвать недовольство Советской властью, расстроить тыл Красной Армии и создать как в армии, так и среди населения настроения обязательного отхода вместо решимости давать отпор врагу… Ввиду отхода войск и только в случае отхода, в районе 70-верстной полосы (74,7 км) (выделение мое — В. Ш.) увести всё взрослое мужское население, рабочий скот, зерно, трактора, комбайны… а чего не возможно вывезти, уничтожить, не касаясь, однако, птицы, мелкого скота и прочего продовольствия, необходимого для остающегося населения. Что касается, чтобы раздавать всё это имущество войскам, мы решительно возражаем против этого, так как войска могут превратиться в банды мародеров».

Нужно сказать, что накануне 23 августа немцы находились менее чем в 50 километрах от города, причем как с запада (6-я армия Паулюса), так и с юга (4-я танковая армия Гота), и формально Сталинград попадал в допустимую Сталиным зону эвакуации. И она действительно шла, но вместе с тем действовали и другие, особые факторы, о которых подробно будет сказано ниже. Сейчас же, определив общий подход советского руководства к вопросу эвакуации, кратко проследим последовательность и логику событий, приведших к 23 августа.

Как мы помним, началу Сталинградской битвы предшествовало обрушение южного участка фронта и большое отступление РККА из района Харькова и Донбасса к Дону и Кавказу. В ответ на произошедшую катастрофу была ужесточена дисциплина в войсках (приказ № 227 «Ни шагу назад») и создан новый Сталинградский фронт с задачей удержать и отбросить противника в излучине Дона (это касается противостояния с группой армий «Б», боевые действия на Кавказе мы сейчас не рассматриваем). Подступы к Сталинграду стали местом, где отступлению РККА решено было поставить конец. Это воля подкреплялась серьезным ресурсом — в район Сталинграда направлялись крупные резервы, начиналась ожесточенная битва в излучине Дона (ее мы рассмотрели в предыдущих статьях).

Слухи о катастрофе на фронте и быстром приближении немцев не могли не просачиваться в Сталинград. Через город шел мощный поток эвакуируемых за Волгу сельхозресурсов (скота, хлеба, техники), различных учреждений (детдомов, госпиталей). Готовились к эвакуации учреждения и предприятия и самого Сталинграда. Причем процессом руководили представители союзных наркоматов — еще с 20 июня работала правительственная комиссия по перебазированию на восток важнейших предприятий города.

13 июля в город прибыл Военный совет и штаб Сталинградского фронта, которым тогда руководил С. К. Тимошенко. В день своего приезда он сразу же поставил перед Ставкой вопрос о заблаговременной эвакуации населения: «Считаем необходимым немедленно эвакуировать из Сталинграда женщин и детей, не занятых на производстве военных материалов, ибо в городе скопилось очень много народа после эвакуации из Украины, и дальнейшее оставление всего населения города на своих местах будет очень невыгодно в условиях возможных налетов авиации противника». Однако командовать фронтом во время сражения и отвечать за эвакуацию Тимошенко не довелось — 20 июля он был отозван в Ставку (причиной опалы были предыдущие неудачи на фронте) и сменен на Н. В. Гордова, который этому вопросу уже не уделял большого внимания.

Тем не менее ограниченная эвакуация из города началась. 15 июля зам. командующего фронта по тылу генерал-лейтенант Советников дал указание передислоцировать из города и области 23 эвакогоспиталя. За выполнение приказа отвечал Сталинградский облисполком, с 15 июля по 1 августа из города были эвакуированы 52 тысячи раненых воинов. Из города уезжали музеи, архивы, ценности Госбанка. 18 июля по распоряжению заместителя наркома обороны генерал-полковника Е. А. Щаденко в Астрахань вместе с семьями был вывезен командный состав Сталинградского военного округа (СТВО). По воспоминаниям первого секретаря обкома ВКП (б) А. С. Чуянова, во время погрузки на пристани собралась большая толпа, люди мрачно наблюдали за тем, как уезжают военные.

В городе не без помощи провокаторов начинала разрастаться паника. Периодически возникали слухи о том, что немцы уже подступили к городу, что город горит. «Паника была 18–20 июля, — писала своему мужу на фронт военврач эвакогоспиталя Е. И. Попова-Трактина, — в те дни (18-го я дежурила) никого не найдешь, все в бегах, настроение чемоданное».

Внезапно в процесс резко вмешалась воля самого И. В. Сталина. В ночь на 20 июля он лично позвонил Чуянову и жестко отреагировал на эвакуацию командования СТВО. Стоит привести этот разговор, воспроизведенный секретарем обкома в дневнике.

«Как обычно, засиделся в обкоме до рассвета, который летом наступает рано. В третьем часу ночи позвонили по «ВЧ»:

— С вами будет говорить товарищ Сталин.

— Город решили сдать врагу? — гневно произнес Сталин. — Почему переводите военный округ в Астрахань? Кто вам позволил, отвечайте!

Я доложил о шифрованной телеграмме, полученной за подписью заместителя Верховного Главнокомандующего.

— Мы тут разберемся и накажем виновных, — сказал Сталин. — А вам, товарищ Чуянов, поручаю немедленно разыскать командующего округом и передать, что если завтра штаб не возвратится в Сталинград, он будет строго наказан.

И. В. Сталин расспрашивал о положении в городе, интересовался работой заводов по выпуску военной продукции, а потом передал нашей партийной организации директивы ЦК в связи с усложнившейся военной обстановкой. В заключение сказал:

— Сталинград не будет сдан врагу. Так и передайте всем».

О чем конкретно были те директивы ЦК, Чуянов не пишет, но можно понять это из того, как в дальнейшем развивался эвакуационный процесс. Дело в том, что Сталин напрямую увязывал боевой потенциал близкого фронта с работой крупных оборонных заводов города. На них чинились поврежденные в боях и производились новые танки, пушки и иная техника. В частности, танковые бригады, остановившие прорыв соединений Германа Гота к городу с юга, были вооружены машинами, полученными прямо с конвейера СТЗ. Большое значение также Москва придавала экстренному сооружению оборонительных укреплений на подступах к городу — на работы мобилизовывалось всё трудоспособное население. Таким образом, Сталин наложил жесткий запрет на эвакуацию оборонных предприятий (и связанных с ними производств, например электростанции СталГРЭС) и трудовых ресурсов, задействованных в подготовке оборонительных рубежей.

Большая часть населения города, работавшая либо на заводах, либо на сооружении укреплений (либо и там, и там) не могла эвакуироваться, и, как правило, вместе со взрослыми кормильцами оставалась в Сталинграде вся семья, включая детей и стариков. Важно указать, что рабочие воспринимали себя не заложниками ситуации, а реальной подпоркой фронта. Люди ощущали, что тучи сгущаются над городом, но трудились напряженно и самоотверженно. Один из фронтовиков, после ранения направленный на СТЗ, вспоминал атмосферу, царившую в цехах: «Меня поразило, какими молчаливыми и сосредоточенными были рабочие… я видел, как посуровели, изменились люди. Чувствовалось, что у каждого на душе тяжкая забота и тревога. В цехе на операциях, раньше считавшихся мужскими, были задействованы женщины и подростки. Никто не жаловался на усталость, хотя лица людей буквально почернели от тяжелого труда и скудного питания. Нам, физически закаленным танкистам, и то бывало невмоготу, каково же приходилось им…»

На фронт сталинградцы писали, к примеру, такие письма: «Гитлеровской сволочи всё равно не пить из Волги воды… Враг будет уничтожен! Победа будет за нами… А если сунет враг свое свиное рыло в наш город, то он будет отбит, ибо наши рабочие и весь народ будут стойко и храбро биться до последней капли крови, не щадя своей жизни… Я остаюсь при госпитале, который будет фронтовым».

Эвакуация меж тем не была вовсе пресечена указаниями Сталина. Вывозились не связанные с обороной учреждения, такие как санаторий «Горная поляна» и иные, оборудование отдельных предприятий вместе с рабочими и их семьями (химический завод № 91, завод «Судоверфь»), семьи командно-политического состава Красной Армии и партийно-советских работников. Продолжалась эвакуация эвакогоспиталей. 15 августа бюро Сталинградского обкома ВКП (б), исполняя указание Комитета по эвакуации при СНК, приняло постановление «О частичной разгрузке г. Сталинграда». Оно предписывало вывезти из города в Куйбышевскую область 15 тысяч неработающих женщин вместе с детьми и 8–10 тысяч разместить в заволжских районах. Всего, по оценкам историков, с начала битвы и до 23 августа из Сталинграда было эвакуировано около 100 тысяч человек, однако самих коренных сталинградцев из них — не более 40 тысяч.

Если и есть в чем обвинить ответственных за эвакуацию руководителей, так это в том, что подход, действовавший в отношении семей военных, партийных и советских работников, не был распространен на семьи массово занятых на заводах горожан. Сложность здесь состояла в том, что в промышленности работали, в числе прочих, сами матери малолетних детей, они же трудились на сооружении укреплений. Эвакуировать их было нельзя без остановки производства, а для массового вывоза детей отдельно от родителей, организовав их по линии образовательных учреждений (как это было сделано в Москве в 1941 году), нужно было проявить особую волю и изобретательность — настоять на этой мере перед военным руководством фронта, изыскать транспорт и место размещения сотен тысяч детей и стариков. Такая работа, увы, не была проведена. Определенную негативную роль сыграла также агитационная кампания по борьбе с эвакуационными настроениями. С одной стороны, она действительно помогла погасить разраставшуюся панику, а с другой — убедила немало людей в том, что искать способ отправить малолетних детей и пожилых родителей за Волгу — и не нужно. Меж тем катастрофа неумолимо приближалась.

В начале августа обстановка на фронте резко ухудшилась — часть 62-й армии была окружена в излучине Дона, другая с большими потерями переправилась на восточный берег реки. Теперь немцев отделяло от Сталинграда лишь междуречье Волги и Дона шириной около 50 километров. С юга к городу рвалась 4-я танковая армия Гота, которую пока удавалось удерживать в упорных боях. Однако и тут враг приблизился на схожую дистанцию. Участились и усилились бомбардировки. Голоса, говорившие о том, что вскоре возможен массовый налет немецкой авиации, и Сталинград перед ним крайне уязвим — звучали. Так, в докладной записке от 31 июля командование сталинградской 10-й дивизии НКВД вслед за Тимошенко пророчески сообщало руководству НКВД СССР о том, что «в городе много детей, людей престарелого возраста и других, не участвующих в производстве, но которые будут нести потери при налетах авиации противника и о которых должны будут проявлять заботу люди, занятые на производстве, войска, милиция, отрываясь от производства и службы. Эта часть населения может служить источником паники при крупных налетах авиации».

Оценивая готовность города к массированной бомбардировке, авторы доклада писали: «Щели для населения не отрыты. Обеспеченность щелями около 40%. Противопожарные мероприятия осуществляются слабо и без строгого контроля. Очистка дворов, чердаков от всякого рода легко воспламеняющегося хлама почти не проведена, разрядка деревянных построек, заборов не производится, готовность местных отрядов ПВО не проверена». Здесь нужно отметить, что причиной большого числа жертв бомбардировок 23–29 августа стала не только переполненность города, но и страшный пожар, бушевавший в городе, как огненный вихрь, а также с ошибками сооруженные убежища, заживо хоронившие людей под тоннами грунта при близких разрывах авиабомб.

Для исправления ситуации городское руководство НКВД предлагало «немедленно в кратчайший срок закончить проведение мер МПВО, применяя к их нарушителям меры воздействия по законам военного времени… Эвакуировать детей и людей, не связанных с производством».

Однако эти меры так и остались предложениями. Ко времени массового бесчеловечного налета люфтваффе город подошел:

• крайне перенаселенным из-за волны беженцев (710 тысяч против довоенных 400 тысяч);

• с недостаточным количеством и качеством бомбоубежищ;

• уязвимым перед большим пожаром;

• и самое главное — с населением, не осознававшим нависшую угрозу.

Накануне бомбардировки в Сталинграде школы готовились к новому учебному году, дети посещали пионерские лагеря на базе городского сада и районных парков, театры и кинотеатры работали при переполненных залах. Действовали поликлиники, библиотеки, детские сады и ясли. Рабочие (нередко это были женщины и подростки) сутками не покидали своих рабочих мест, ночевали в цехах, из которых выходили с конвейера новые танки, готовые идти в бой.

В данном тексте нет возможности описать саму бомбардировку Сталинграда, отчасти это будет сделано в следующей статье, посвященной развитию событий на фронте. Однако, разбирая тему эвакуации гражданского населения, необходимо сказать следующее. Поздно вечером 23 августа состоялось совещание Военного совета Сталинградского фронта, в котором кроме Ерёменко и Чуянова лично принимали участие представитель Ставки А. М. Василевский, секретарь ЦК ВКП (б) Г. М. Маленков, нарком танковой промышленности В. А. Малышев. В числе других обсуждался и вопрос немедленной эвакуации и минирования оборонных предприятий. Дело было даже не в бомбежке — немцы после дневного танкового прорыва к этому моменту стояли всего в нескольких километрах от СТЗ. Участники совещания к единому мнению не пришли. После полуночи они доложили о сложившейся обстановке и возникших разногласиях И. В. Сталину. Как пишет в воспоминаниях Ерёменко, реакция Верховного была такова: «Я не буду обсуждать этого вопроса. Следует понять, что если начнется эвакуация и минирование заводов, то эти действия будут поняты, как решение сдать Сталинград. Поэтому ГКО запрещает подготовку к взрыву предприятий и их эвакуацию».

Таким образом, уже в условиях фактически начавшихся боев в городе военные заводы являлись неотъемлемой частью обороны. Большая часть из них работала до конца сентября или даже до октября, а потом всё же была эвакуирована. Нужно сказать, что и сразу после запрета Сталина эвакуация части оборудования и рабочих происходила. Связано это с тем, что в результате недельной бомбардировки далеко не все цеха могли работать так же, как прежде, часть их была сильно повреждена и никакого смысла оставлять в них уцелевшее оборудование не было.

Через два дня после страшной бомбежки, продолжавшейся целую неделю, унесшей жизни примерно 70 тысяч человек и покалечившей вдвое больше, процесс вывоза горожан за Волгу приобрел совсем иные масштабы. За период с 1 по 14 сентября было эвакуировано 315,2 тысячи человек (49,3% от выживших после бомбардировки). В основном это были работники заводов со своими семьями, осиротевшие во время бомбежки дети, военнообязанные и подростки. В это время переправы подвергались хоть и не столь массовым, но регулярным атакам авиации, и потому вывоз людей и оборудования заводов происходил в ночное время. В связи с этим нельзя не поразиться темпам эвакуации — каждую ночь через Волгу судами Нижневолжского речного пароходства и Волжской военной флотилии перебрасывалось не только 22,5 тысячи человек, но и большое количество заводских грузов. Здесь нужно сделать несколько важных ремарок.

• Во-первых, преклонимся перед подвигом волжских речников, совершивших этот настоящий трудовой подвиг.

• Во-вторых, окончательно опровергнем версию о горожанах как о «живом щите». В начале сентября немцы вышли к Волге лишь на узком участке фронта к северу от Сталинграда, в целом же бои в тот период проходили на ближних подступах к городу, и только 13 сентября немцы приступили к первому полноценному штурму. Если бы гражданские действительно воспринимались, как «живой щит» — никакого масштабного вывоза людей в экстремальных условиях не произошло бы, их, напротив, удерживали бы в осаждаемом городе.

• В-третьих, отметим — темпы массовой эвакуации после бомбардировки показывают, что она вполне могла быть проведена в тот период, когда война еще не подошла вплотную. И если на эвакуацию работавших на оборону сталинградцев был наложен прямой запрет, то вывоз не задействованных в труде детей, стариков, беременных женщин мог быть осуществлен без ущерба для близкого фронта.

• В-четвертых, нужно сказать, что интенсивная эвакуация в первой половине сентября была не завершена и оказалась прервана городскими боями. В ходе первого штурма немцы прорвались в центр города, захватили несколько высоких зданий на берегу Волги, с которых вели обстрел русла реки. Вывоз мирных жителей практически прекратился, они уезжали лишь на малых судах вместе с ранеными. В итоге практически половина населения города — 323,8 тысячи человек — остались в пекле сражения. Люди вынуждены были выживать под артиллерийским и авиационным огнем, искать пропитание, ютиться в подвалах и выкопанных наспех землянках. Тем, кто оказался на контролируемой советскими войсками территории (а она уменьшалась с каждым новым штурмом), относительно повезло. Они участвовали в обороне, помогали с тыловыми работами, кормились от солдатского котелка, понемногу эвакуировались военной флотилией. Тех же, кто жил в захваченной немцами части города, ожидала страшная участь. Их ждали мародерство и насилие немецких солдат, депортация и угон в Германию на рабский труд, а в финале — для тех, кто остался — лютая зима в стане окруженной, озверевшей от холода и голода 6-й армии вермахта, агонизировавшей в Сталинграде.

Да, судьба гражданского населения в Сталинградской битве была ужасна. По оценке Т. А. Павловой, общее число жертв с учетом потерь от бомбардировки, последовавших боев, террора захватчиков, болезней и голода, составляет 185 тысяч человек — это больше, чем при ядерных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Но эта колоссальная трагедия не имеет ничего общего с тем антисоветским примитивным «комиксом», который создали на ее месте в перестройку и позже. Гражданское население Сталинграда стало жертвой прежде всего беспощадного террора врага, сложных и суровых обстоятельств войны, и да, отчасти бездействия власти, не организовавшей заблаговременную эвакуацию нетрудоспособных жителей и слабо подготовившей город к атакам с воздуха.