28 ноября 2020 года исполнилось 140 лет со дня рождения Александра Блока, поэта, которого формально относят к символистам, но которого нельзя формализовать, потому что его творчество не ограничивается формами и не вписывается во временные рамки.

Академическая наука, пытаясь упаковать поэзию в формы, говорит об особой музыкальности поэтического мира Блока, который в свою очередь был убежден, что «дело художника, обязанность художника — видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит "разорванный ветром воздух"».

Об особом месте музыки в поэтическом мире Александра Блока корреспондент ИА Красная Весна побеседовал с композитором, художественным руководителем фестиваля русского искусства «Петербургская осень», директором Музыкально-просветительского колледжа имени Б. И. Тищенко Михаилом Журавлевым.

ИА Красная Весна: Михаил Георгиевич, что значит Александр Блок и его поэзия для Вас как композитора и как гражданина? В чем его особая ценность с точки зрения текущего момента и с точки зрения вечности?

— К Блоку я обращался всего один раз. Планка, которую задает его поэзия, столь высока, что от композитора требует предельной концентрации мысли и предельной же простоты и строгости структуры и стиля. Могу сказать, что наряду с Цветаевой Блок относится к числу самых трудных для музыки авторов.

Оба этих поэта самодостаточны. Вот почему большинство написанных на стихи Блока музыкальных произведений принижают, опошляют его поэзию. Исключения здесь крайне редки. К ним я отношу вокальный цикл Дмитрия Шостаковича «Семь стихотворений Блока» для сопрано и фортепианного трио и вокальный цикл Андрея Фролова «Нет имени тебе, мой дальний» для сопрано и фортепиано. Даже у такого гения, как Г. В. Свиридов, далеко не все вещи, написанные на стихи Блока, дотягивают до уровня его поэзии.

С точки зрения текущего момента поэзия Блока актуальна, потому что Петербург вековой давности и нынешний Петербург мистическим образом повторяют друг друга, они рифмуются. Многое блоковское кажется написанным сегодня. В отличие от других великих поэтов той эпохи, например, В. Маяковского, А. Ахматовой, А. Белого, О. Мандельштама, чья поэзия великолепна, но не столь актуальна сегодня, как мне кажется. Думаю, секрет здесь в особом чувстве метафизики, которое отличает блоковское слово.

ИА Красная Весна: При этом считается, что поэтический мир Александра Блока выделяется особой музыкальностью как абсолютно органическим свойством? Как Вы прокомментируете этот тезис? Раскройте его, пожалуйста.

— Музыкальность поэзии для работы музыканта с нею скорее минус, чем плюс. Что у Цветаевой, что у Блока тексты музыкально самодостаточны. Поэтому так часто, например, наиболее адекватное музыкальное прочтение поэзии Марины Ивановны — это что-то вроде декламации под ненавязчивый перебор гитары.

Секрет многих музыкальных шедевров заключен в том, что они созданы на слабые или не очень сильные стихи, во всяком случае, не самодостаточные. Нужно быть конгениальным поэту, чтобы появился шедевр Глинки на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье», или шедевр Даргомыжского на стихи Лермонтова «Мне грустно», или шедевр Шуберта на стихи Гёте «Лесной царь» или шедевр Рахманинова на стихи Брюсова «Крысолов».

Гораздо чаще рождаются такие шедевры, как «Зимний путь» Шуберта, «Северная звезда» Глинки, «Старый капрал» Даргомыжского или «Он так меня любил» Чайковского, написанные на весьма среднюю, а в последнем случае просто на плохую поэзию. Блок музыкален сам по себе. Его не нужно дополнительно распевать, достаточно вслушаться в его собственное слово. Оно звенит, гудит, переливается, раскрывая целые этажи смыслов самостоятельно, без музыкальной подпорки. Все-таки музыка — отдельное от литературы искусство.

ИА Красная Весна: Вы сказали, что «с точки зрения текущего момента поэзия Блока актуальна, потому что Петербург вековой давности и нынешний Петербург мистическим образом повторяют друг друга, они рифмуются». Раскройте, пожалуйста, эту мысль. Что, по Вашему мнению, Блок увидел в Петербурге столетней давности и какие его строки можно «наложить» на жизнь Петербурга сегодняшнего? И почему речь только о Петербурге, а не о России в целом?

— В отличие от очень многих литераторов России, есть те, кого можно назвать «петербургским феноменом». Это Достоевский, Крестовский, Блок, Белый. Даже те, чей взгляд преимущественно сосредоточен на Москве (Островский, Гиляровский, Пастернак, Ерофеев и др.), все же не столько московские писатели, а всероссийские. Это обусловлено многими факторами, среди которых немаловажный — это корневая первопрестольность Москвы. Именно Москва является метафизическим символом России, которую в иные времена справедливо поэтому называли «Московией».

Имперский Петербург, возникнув не снизу, а сверху, по воле царя, что обычно становится для городов основанием для последующего угасания, по мере того, как воля основателя будет уходить в прошлое, оказался едва ли не единственным мегаполисом мира, который, возникнув таким образом, не пришел в упадок после лишения его статуса новой столицы. В самом северном мегаполисе мира, выросшем вопреки природным условиям, несмотря на географическую и геодезическую непригодность для столицы огромной страны, чья наибольшая часть расположена к югу и востоку от него, очень отчетливо проявляются совершенно иные свойства пространства, формирующие человеческий дух.

Как говорил Наполеон Бонапарт, «география — это приговор». Склонные к мистическому восприятию мира находят в Северной столице свое, адекватное их мироощущению место. Геометрия города — это прямые перспективы, расчерчивающие абсолютно гладкую равнину, и она уникальна не только для России. Подобной геометрии нет нигде в мире. Она рукотворна и упорядоченна, будучи подчиненной разуму, а не чувству приспособления человека к среде.

И на протяжении всей своей истории город вел жесткую борьбу за то, чтобы в нем сохранилась именно эта геометрия, бросающая в известном смысле вызов природе и мирозданию. Вот почему попавшие под магическое обаяние этого места мыслители, художники, музыканты и поэты обретали дар пророчества. Когда взираешь на перспективы, точно отмеренные перпендикулярами других перспектив, в душе безотчетно формируется склонность к анализу, к логическим построениям и к некоторой отвлеченности мышления. А это именно те задатки, которые необходимы для обретения пророческого дара. Вот почему и Достоевский и Блок были не просто художниками слова, но и, будучи певцами Петербурга, его пророками.

ИА Красная Весна: Какие пророчества Блока сбылись?

— Что касается сбывшихся пророчеств, то, прежде всего, сама архитектурная мысль зодчих Петербурга ХХ столетия словно бы раскрывает его видения. Кварталы и проспекты возводились таким образом, чтобы в них не гасились, а, наоборот, умножались блоковские ветры, которые «на всем белом свете», чтобы возникающие ансамбли не столько устремлялись ввысь и к центру, как в Москве или Киеве, а стелились по земле.

И так было вплоть до конца 90-х годов прошлого столетия. Волей Петра установленная «небесная линия» вдоль Невы диктовала строительству подход. И блоковское слово такое же — одновременно чеканное и стелющееся, не столько возносящееся молитвенно либо созерцательно ввысь, сколько вглядывающееся внимательно в даль перспективы.

Другие сбывшиеся пророчества проще процитировать:

«… России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой и по-новому великой… Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью» (Интеллигенция и Революция, 9 января 1918)

«Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно давно бы „учло“ то обстоятельство, что „Христос с красногвардейцами“. Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нем. У нас, вместо того, они „отлучаются от церкви“, и эта буря в стакане мутит и без того мутное (чудовищно мутное) сознание крупной и мелкой буржуазии и интеллигенции» (Запись в дневнике Блока, 10 марта 1918).

«Двадцатый век… Еще бездомней,

Еще страшнее жизни мгла

Еще чернее и огромней

Тень Люциферова крыла… » (Возмездие, 1911)

«В последний раз — опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз на светлый братский пир

Сзывает варварская лира! » (Скифы, 1917)

Век назад А. А. Блок стал свидетелем революции и приветствовал революционное переустройство погрязшего в неискупимом грехе мира. Излет тысячелетия ознаменовался контрреволюционной реставрацией всего того, что возмущало и тревожило поэта. Истекающее третье десятилетие реакционного исторического периода этой реставрации ясно демонстрирует ее тупиковость, несостоятельность и так же, как век с лишним назад, «беременность» новой революцией.