…Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год
и вмерзшая в снега пехота…
Слова стихотворения поэта-фронтовика Семена Гудзенко, приведенные выше, повествуют о страшной поре в истории нашей страны — 1941–1942 годах, когда Красной Армии наносились тяжелейшие поражения, целые армии попадали в «котлы» окружений, а, казалось, непобедимый и неудержимый враг стремительно и неумолимо, «наматывая» на гусеницы танков порой более сотни километров в сутки, продвигался все ближе и ближе к Москве.
Несомненно, контрнаступление советских войск под Москвой, начавшееся в декабре 1941 года, стало одним из ключевых, переломных моментов в войне, когда Советский Союз показал, что вермахт можно бить и побеждать, а немецкая стратегия блицкрига вовсе не гарантированно приводит к фатальным последствиям.
Но Красную Армию после успешного зимнего контрнаступления ждало еще много страшных событий, особенно в 1942 году, на который пришлись обвал Крымского фронта, катастрофа под Харьковом и сотни тысяч плененных бойцов РККА, а также последовавшее за этим наступление гитлеровцев к Волге и на Кавказ.
И все же где-то за горизонтом, хоть и совсем слабо, уже рдели будущие героические победы в битве за Сталинград, операции «Багратион» и прочие успешные действия Красной Армии.
Однако «чудо под Москвой», как и срыв стратегии блицкрига, могли состояться только благодаря беззаветной жертве людей, нередко оказывавшихся в абсолютно безвыходной ситуации, в состоянии растерянности и полной неопределенности, но несмотря ни на что, продолжавших исполнять свой долг до самого конца.
Увы, в силу вполне понятных причин жертвы этих героев, которые порой даже не получали последних воинских почестей, пусть даже самых скромных, а иногда банально не могли быть похоронены, как бы оказались в тени других, более успешных и не таких мрачных событий Великой Отечественной войны.
Это, разумеется, не значит, что герои 41-го или 42-го годов были полностью преданы забвению, но память о них как будто померкла, была оттенена новым военным и послевоенным водоворотом событий.
Хотя самое печальное даже не в этом полузабвении, а в том, что подвиг и кровавая жертва первых трагических лет войны так и не была до конца осмыслена, понята и прочувствована.
Точнее, это стало уделом совсем небольшого круга людей, тех же писателей и поэтов-фронтовиков, таких как Семен Гудзенко, Александр Твардовский, Юрий Бондарев и Константин Симонов.
Кто знает, быть может, если бы такое осмысление стало значимым фактором общественной жизни в СССР, то эта самая жизнь не породила бы той «скушноты» и того духовного оскудения, которые очень быстро пустили метастазы в плоть советского общества и привели в итоге к развалу Советского Союза?
Без шанса на успех
О грозной и страшной поре 1941–1942 годов не любили вспоминать в советские годы. Стоит ли говорить, что известная всем киноэпопея Юрия Озерова «Освобождение», первый фильм которой вышел в 1968 году, начинается вовсе не с приграничного сражения 1941 года и даже не с обороны Москвы, а с Курской битвы и танкового сражения под Прохоровкой, то есть с середины 1943 года.
Но именно в самые первые дни войны советские войска пошли в решительные контратаки, обрушивая на немцев мощные танковые, артиллерийские и пехотные удары.
Эти первые месяцы войны, по большому счету, и решили судьбу нашей страны, заложили основы всех будущих побед Красной Армии.
Разумеется, это не значит, что все уже тогда было предрешено и Победа была обеспечена летом-осенью 1941 года. Но не было бы того героического, порой нечеловеческого по своим усилиям сопротивления, которое оказывали наши воины, не было бы и всех последующих победоносных сражений Красной Армии, поскольку ничем не сдерживаемые дивизии вермахта уже к осени могли дойти до Москвы, как это и планировалось по плану «Барбаросса».
Однако самое страшное в этих ударах было то, что, как мы понимаем сейчас, атаки советских войск никак не могли привести к остановке фашистского наступления, отбросить вермахт обратно, за пределы советской границы, то есть в каком-то смысле не имели шанса на успех.
Слишком неравны были силы тех ударных немецких кулаков, что вторгались в Советский Союз, и тех частей Красной Армии, которые столкнулись с ними в ходе приграничного сражения.
Все, что могли сделать стоящие у границы красноармейцы, — это выполнить свой долг до конца и дорого продать свои жизни. Тем самым не позволив немцам стремительным рывком, практически в маршевых колоннах добраться до столицы и захватить ее, как это гитлеровцы сделали во Франции.
Активная стратегия противодействия блицкригу, с первых дней войны избранная Красной Армией, агрессивные, порой отчаянные контратаки приводили к тому, что вермахт постоянно «спотыкался», тратил время на добивание попавших в окружение, но неистово сражавшихся советских войск, терял хорошо натренированный личный состав, технику, но главное — тратил время, являвшееся для стратегии блицкрига наиболее решающим фактором.
Никакой статьи не хватит для того, чтобы перечислить всех советских воинов, особо отличившихся в ходе первых дней и месяцев войны, тем самым сыгравших ключевую роль в срыве стратегии блицкрига.
В этой статье нам хотелось бы остановиться на истории некоторых командиров Красной Армии, которые, помимо своего полководческого подвига, совершали еще и недюжинный, порой доходивший до отчаяния, солдатский подвиг.
Пожалуй, именно 1941-й год явил наибольшее число примеров, когда командующим различных крупных подразделений Красной Армии приходилось не только проявлять свое искусство управления войсками в ходе сражений, но и лично, в первых рядах вести своих бойцов в бой, иногда — в последний.
Группа армий «Юг» и катастрофа под Уманью
Одной из крайне значимых страниц истории Великой Отечественной войны является сражение подразделений 6-й и 12-й армий Юго-Западного фронта, а также отдельных частей Южного фронта РККА против наступавшей на них немецкой группы армий «Юг» в июле-августе 1941 года.
Обратной стороной медали в печальной судьбе этих армий, погибших в «Уманском котле», является то, что крайне грамотные и энергичные действия командира 6-й армии Ивана Николаевича Музыченко стали тем важнейшим фактором, благодаря которому немцам не удалось мастерски, словно шахматную партию, разыграть свои изначальные планы вторжения.
Войну эти две армии встретили в районе Львова на так называемой новой границе. Под наседающими подразделениями вермахта частям Красной Армии пришлось начать отход из Львовского выступа, и вскоре над ними с одной стороны нависла 1-я танковая группа немецкого танкового асса Эвальда фон Клейста, а с других сторон все сильнее стали поджимать немецкие пехотные дивизии.
Как отмечают современные историки, Музыченко был весьма умным и энергичным человеком, проявившим себя как один из лучших командармов 1941 года.
Генерал-лейтенант Музыченко, как и многие герои 1941 года, был из той замечательной плеяды молодых русских командармов, которые, сочетая в себе полководческую зрелость, были в то же время довольно активными и даже дерзкими военачальниками, что радикально их отличало, например, от французских генералов, которые с началом войны, по большому счету, так и не отважились пойти в решительные контратаки, все время рассчитывая протянуть еще немного времени, чтобы как следует собраться с силами. Так и протянули французы до самой своей капитуляции.
Совершенно с иным подходом столкнулись немцы на Восточном фронте, где Красная Армия пошла в контратаки уже 22 июня 1941 года, и день ото дня эти контратаки лишь нарастали.
Сегодня всем любителям истории, да и обычным гражданам известны такие имена, как маршалы Жуков, Василевский, Конев, Рокоссовский, генералы Черняховский, Ватутин, Катуков, Рыбалко и многие другие.
Однако имя Музыченко, к сожалению, не на слуху. Путь Ивана Николаевича — довольно типичный для советских командиров высшего звена. Он родился в 1901 году в Ростове-на-Дону, недолго служил в царской армии, затем перешел в Красную Армию.
В годы Гражданской войны Музыченко воевал против отрядов С. Н. Булак-Балаховича, А. С. Антонова, а также в Чечне и Дагестане (1918–1926 гг.) в должности комиссара кавалерийского полка. За это время он пять раз был ранен.
Очевидно, что немаловажную роль в становлении Музыченко как талантливого военачальника сыграло то, что в 1940 году он принимал участие в Финской войне в качестве командира стрелковой дивизии.
С началом же Великой Отечественной войны благодаря активной стратегии, занятой Иваном Николаевичем, постепенно отступая от границы, 6-я армия регулярно наносила немцам крайне ощутимые контрудары.
Встретив войну в Львовском выступе, армия Музыченко наносила по немцам весьма результативные удары новейшими танками КВ и Т-34, благодаря чему было обеспечено сдерживание немецких пехотных частей.
Для немцев эти контрудары оказались очень чувствительными. Активно наступавшие до этого части вермахта сразу остановились, встали в оборонительную конфигурацию и начали отбиваться от советских войск, теряя ценное для них время.
Современные историки признают, что если бы не постоянные грамотные и своевременные контрудары Музыченко, то фронт мог попросту рассыпаться и частям Красной Армии не удалось бы организованно отойти к старой границе.
Немцы изначально планировали, что они ударят по советским войскам в Львовском выступе и одним ударом их окружат, однако благодаря грамотным действиям Музыченко этого не вышло.
Об этом факте красноречиво свидетельствует запись в дневнике начальника германского генштаба Франца Гальдера, отметившего с досадой, что вопреки намеченному плану русским удалось вырваться из окружения, что расстроило изначальные планы немцев.
Однако, поскольку силы сторон были критически неравны, то все, что могли сделать части 6-й и 12-й армий — это организованно отступать на восток, разменивая время на расстояние.
В итоге, когда над правым флангом двух советских армий нависли танки Клейста, а с фронта и с левого фланга их начали охватывать пехотные части вермахта, немцы в директиве ОКВ № 33 от 18 июля указали, что важнейшей задачей немецкой армии является концентрическим наступлением западнее Днепра уничтожить 12-ю и 6-ю советские армии, не допуская их отхода за реку. Для реализации директивы были приложены немалые ресурсы.
Увы, чуда не произошло, и в конце июля-начале августа 1941 года обе советские армии все-таки оказались в полном окружении, после чего немцы начали стремительно сжимать котел, непрестанно утюжа части Красной Армии при помощи артиллерии и авиации.
Уже 5 августа ситуация для окруженных стала отчаянной, и Музыченко принял решение прорываться из котла.
Были сформированы транспортные колонны. Сам Музыченко и часть его штаба двигались на прорыв наравне с рядовыми бойцами на немногих оставшихся в строю танках.
Из-за того, что почти вся артиллерия уже была либо выбита, либо не имела снарядов, атаковать приходилось без артподготовки. Достигнув оборонительных позиций противника, бойцы спешивались, шли в атаку, прорывали оборону, вновь грузились на автотранспорт и продолжали двигаться вперед.
После прорыва первой полосы обороны танковой колонне Музыченко предстояло самостоятельно прорываться дальше в надежде выйти к своим.
Однако 6 августа оборона советских частей распалась на изолированные очаги. Разрозненные и дезорганизованные бойцы Красной Армии укрылись в близлежащих лесах, в том числе в лесном массиве Зеленая брама. Но леса не могли спасти их от огня тяжелой артиллерии немцев, и большая часть окруженных погибла.
Вечером 6 августа танковая колонна во главе с Музыченко была разгромлена, а сам генерал и ряд других командиров попали в плен.
Несмотря на это, остатки прорывающихся бойцов 6-й армии смогли объединиться в отряд под руководством комдива Александра Дмитриевича Соколова, имевшего, как и Музыченко, опыт финской войны.
Группа Соколова действовала отчаянно и ночью 7 августа смогла прорвать немецкий заслон и выйти на позиции штаба 466-го полка 257-й пехотной дивизии вермахта, а также уничтожить батарею 155-мм орудий.
Для ликвидации группы Соколова немцы привлекли силы целой танковой дивизии. И тут чуда, к сожалению, не случилось, и в итоге советские части, к тому моменту вооруженные разве что личным стрелковым оружием и пулеметами, были разгромлены.
В последнем решительном броске Соколов со своими бойцами переправился через реку Синюха в расчете прорваться дальше, однако за крутым речным берегом красноармейцы встретили немецкий заслон с направленными на них дулами зенитных орудий и танков, с которыми сделать уже ничего не смогли.
Комдив Соколов в результате этого боя был тяжело ранен и попал в плен. Спустя десять дней, уже в плену, Александр Дмитриевич скончался от ран.
Но и на этом организованное сопротивление Красной Армии в котле не закончилось. Днем 7 августа немцы привели в порядок части после ночного боя и начали новое наступление, рассчитывая окончательно зачистить лесные массивы.
Последняя организованная группа окруженных собралась вокруг командира 49-го стрелкового корпуса Сергея Яковлевича Огурцова. Проведя ряд решительных атак, советские воины исчерпали все возможности к сопротивлению и либо погибли на поле боя, либо попали в плен. Среди плененных оказался и генерал Огурцов.
Очень по-разному в последующем сложилась судьба плененных генералов. Все они прошли немецкие тюрьмы и концлагеря. Выжить, к сожалению, удалось немногим.
Музыченко после пленения попал на страницы немецких агитматериалов (вместе с командармом 12-й армии П. Г. Понеделиным и комкором 13 стрелкового корпуса К. Н. Кирилловым), однако в плену, согласно многочисленным свидетельствам, вел себя достойно и отказывался от любого сотрудничества с врагом.
Первоначально он содержался в тюрьме городе Ровно, затем в лагерях для военнопленных в городах Владимир-Волынский, Хамельбург, Гогелыптейн, Мосбург.
По окончании войны генерал-лейтенант Музыченко после прохождения соответствующих спецпроверок НКВД был возвращен в строй, однако уже в 1947 году уволился в отставку по состоянию здоровья. Жил в Москве, участвовал в работе военно-научного общества при Центральном доме Советской Армии. Умер 8 декабря 1970 года в Москве.
Совсем по-иному сложилась судьба вышеупомянутых генералов Понеделина и Кириллова. Несмотря на то, что они попали в плен практически одновременно с Музыченко, эти генералы проверку в НКВД не прошли и были по ее итогу обвинены в измене.
Так, Понеделин был обвинен в том, что «он, являясь командующим 12-й армией и попав в окружение войск противника, не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике и 7 августа 1941 года, нарушив воинскую присягу, изменил Родине, без сопротивления сдался в плен немцам и на допросах сообщил им сведения о составе 12-й и 6-й армий».
В итоге Понеделин и Кириллин были осуждены и в 1950 году расстреляны. Позже, после XX съезда КПСС и развенчания «культа личности» Сталина приговор этим генералам пересмотрели, и они были реабилитированы.
Трагически сложилась и судьба генерала Огурцова. После пленения он первоначально содержался в лагере для военнопленных в польском городе Замосць.
В апреле 1942 года Огурцов во время транспортировки железнодорожным эшелоном пленных в Германию сумел бежать, выпрыгнув из вагона, не доезжая до Люблина.
Более чем месяц генерал пробирался через польские леса на восток, дойдя в итоге до советской границы, где встретил партизанский отряд под командованием Василия Манжевадзе.
Огурцов принял самое активное участие в борьбе советских партизан, организовал и возглавил группу конников. Погиб Сергей Яковлевич в бою 28 октября 1942 года во время атаки на группу фашистов в районе польского города Томашув-Любельски.
Для описания личности генерала Огурцова приведем довольно интересное воспоминание, наглядно характеризующее личные качества Сергея Яковлевича, которое было дано служившим в армии Огурцова лейтенантом Симоном Вольфовичем Гореликом, опрошенным историками-энтузиастами в 2008 году в рамках проекта «Я Помню».
Горелик на вопрос о том, как для него, молодого лейтенанта, началась война в 1941 году, вспоминает следующее: «(22 июня 1941 года) Над нашим расположением был сбит немецкий бомбардировщик, экипаж выбросился с парашютами и был взят в плен. На карте, найденной у немцев-летчиков, на полях стояла надпись — „Окончательное уточнение объектов — 06.18.1941“.
Была объявлена боевая тревога, но наш командир дивизии генерал-майор Огурцов приказал вывести подразделения дивизии в районы, не указанные в секретных документах по развертыванию войск, как место дислокации частей на случай начала войны.
Тем самым, взяв на себя всю ответственность, нарушив все инструкции, предписания, директивы и приказы штаба округа по боевому развертыванию 10-й ТД, генерал Огурцов спас дивизию от разгрома.
В то же утро немцы бомбили участки, на которых мы должны были находиться, но все бомбы падали на пустые места».
Завершая рассмотрение событий в Уманском котле, нельзя не вспомнить о том, что большую часть из десятков тысяч советских пленных ждала жуткая участь, поскольку они были интернированы в «Уманскую яму» (концлагерь Шталаг 349).
Этот концлагерь был расположен под Уманью и представлял собой большой глиняный карьер длинной около километра и шириной порядка 300 метров. Заключенных в нем содержали под открытым небом, практически не кормили и регулярно подвергали избиениям и казням. Многие из них не пережили самую холодную за 150 лет зиму 1941–1942 годов.
Наконец нужно сказать и о том, что, несмотря на страшные потери разбитых нацистами советских армий, а также ужасы плена, какая-то часть красноармейцев, пусть даже и незначительная, смогла малыми группами все-таки пробиться к своим.
Удивительной является история бойца 1098-го стрелкового полка 327-й стрелковой дивизии Изо Давыдовича Адамского.
Полк Адамского почти целиком состоял из добровольцев — коммунистов и комсомольцев, в связи с чем получил название «Коммунистический». Попав в Уманский котел, многие из его бойцов нашли свое последнее пристанище в лесах Зеленой брамы.
Адамский так вспоминает свои попытки вырваться из окружения:
«…если сказать, что политбойцы полка были тысячей фанатиков-камикадзе, то это утверждение будет близким к истине. Мы действительно фанатично и свято любили Советскую Родину. Пусть вам не покажутся эти слова излишне напыщенными или высокопарными. Так было на самом деле.
Только человек, переживший сорок первый год, человек, подымавшийся с винтовкой в руках в штыковую атаку, сможет понять мои слова до конца…
В конце июля, когда стало ясно, что капкан окружения герметично захлопнулся, нам передали приказ — „Прикрывать отход!“
Нам стало ясно, что из кольца нам не вырваться, и наша доля — погибнуть, но выполнить приказ. Всех политбойцов собрали в один сводный батальон. Через два дня нас осталось уже меньше роты. Уже первого августа наша оборона стала агонизировать…
Позиции полка представляли собой просто изрытое бомбами и снарядами поле, заваленное трупами бойцов… Последний раз моя рота ходила в атаку 2 августа, а после уже не хватало людей, чтобы реденькой цепью держать линию обороны. Со стороны Подвысокого, с тыла, нас тоже долбила немецкая артиллерия.
Река Синюха была красной от крови…
Немцы, действуя штурмовыми группами, каждую ночь „разрезали“ участки обороны полка и убивали или брали в плен наших товарищей, подавляя последние очаги сопротивления.
5 августа 1941 года нас оставалось в живых 18 человек, из них трое раненых. У нас кончились патроны… Было несколько гранат. Мы решили между собой, что будем сражаться до последнего, но в плен не сдадимся…
Мы стали совещаться и решили, попытаться пробиваться на север… Ночью тихо проскользнули мимо немцев, прошли четыре километра и укрылись в лесу. За нашими спинами осталось поля боя, ставшее для многих бойцов полка братской могилой…
А потом еще шли ночами несколько дней до внешнего обвода окружения.
Перед нами находились немецкие траншеи, а дальше уже была наша территория. На рассвете мы приблизились к немецким окопам. Когда начали пересекать траншею, немцы нас заметили и… началась рукопашная…
Человек пятнадцать мы застрелили, задушили, зарезали и рванули бегом к своим. Но звуки схватки всполошили всю немецкую линию.
Вслед нам стреляли, бросали гранаты. Мне осколки гранаты попали в шею и два в ногу. Я упал, но ребята вернулись за мной и вытащили. Трудно сейчас поверить, но все, понимаете, все 18 человек прорвались живыми!.. Вышли к своим в районе станции Липовец…
Мы вышли к своим… К нам подошли несколько командиров. Какой-то капитан сказал — „Вышли, и слава Богу!“»
Продолжение следует.