Товарищи! Оглянитесь вокруг. Вспомните, как говорилось в 2011–2012 году, что через шесть месяцев нас не будет.

Мы, «Суть времени», — практически единственная организация сейчас, которая по-настоящему празднует 7 ноября. Мы не радуемся по этому поводу. Нам бы хотелось, чтобы таких организаций было 50 или 100. Но что есть, то есть.

Мы собрались в этом зале с твердой решимостью достойно отпраздновать великое событие мировой истории — Великую Октябрьскую социалистическую революцию, ее столетнюю годовщину.

Сто лет — это не просто прошло столько-то дней и часов. Это какая-то такая огромная петля времени, внутри которой что-то возвращается. И я лично хочу верить, что где-то тут, рядом с нами, находятся те, кто делал эту революцию, те, кто строил нашу страну, те, кто ее нам оставил. И что они хотя бы понимают, что они не забыты, что нет у нас, потомков, ощущения, что всё это прошло — и ладно.

Чуть позже я прочту доклад, как полагается на торжественном заседании. Потом будет концерт, тоже, как полагается на торжественном заседании. А сейчас мы начнем с того, что, в принципе, уже совсем забыто, но что является неотъемлемой и высшей традицией для тех людей, которые делали эту революцию, а потом строили страну.

Мы всё начинаем тем гимном, под которым началась революция и под которым шли все ее высочайшие деяния.

[Все поют «Интернационал».]

Я хочу сказать, открывая наше торжественное заседание, что здесь присутствуют люди разных поколений. И это прекрасно, что тут есть кому передать традицию и есть кому ее принять: здесь очень много молодежи.

Когда начиналось то, что потом породило и Великую Октябрьскую социалистическую революцию, и победу в Великой Отечественной войне, и выход в космос, и многое другое, людей, которые начинали эту цепь преемственных событий, было гораздо меньше. Но они изначально ставили перед собой очень амбициозные цели, они верили в то, что они их реализуют.

И в конечном итоге они их реализовали. Потому что они готовы были не абстрактно фантазировать по этому поводу, не мечтать — неважно, лежа на диване или мирно осуществляя какую-нибудь «среднетемпературную» деятельность, — а они горели этим огнем, они верили в свою правоту. Это были сильные люди, а по ходу того, как они достигали своих целей, они набирали силы всё больше и больше.

От собравшихся здесь зависит то, чем обернется данное начинание: созданием одного из гражданских очагов, которые способны чуть-чуть подогреть нынешнюю остывающую ситуацию, или чем-то более крупным. Тут нельзя ничего заранее предполагать. Мечтать хочется о многом, а на что способны люди, зависит от самих людей.

Но что-то же их собрало сюда. Что-то их собрало шесть лет назад, что-то дало им силы для того, чтобы выполнить всё то, что в течение этих лет выполнялось. И тут стоит посмотреть и на этот путь, и на его смысл. Ибо смысл любого праздника заключается в том, чтобы оглядываться назад с тем, чтобы видеть, что будет впереди.

К тому моменту, как коммунистическое мировоззрение в виде движения, уже опирающегося на определенный тип научности, который привнес Маркс, начало набирать силу, в мире (я имею в виду западный мир, который тогда единственный двигал куда-то вперед исторический процесс) воцарилось некое отчаяние. Это отчаяние было порождено тем, что великие лозунги Французской революции — «Свобода, равенство, братство!» — обернулись торжеством сил, очень хищных и беспощадных по отношению к обездоленным людям. Ни о каком равенстве, ни о каком братстве и даже о свободе для этих людей речи не было ― началась их чудовищная, беспощадная эксплуатация.

Вдруг оказалось, что разрушение сословных перегородок и все другие свершения Великой французской революции не привели ни к счастью, ни к справедливости. В каком-то смысле эксплуатация только усилилась. Более того, буржуазия, как говорится в «Манифесте Коммунистической партии», «в ледяной воде эгоистического расчета» утопила всё то, что еще как-то согревало человечество. Люди перестали верить в историю, перестали верить в то, что эта история движется к какому-то осмысленному и благому результату.

Более того, появившееся на философской и мировоззренческой арене гегельянство ― а именно Гегель взял эстафету у классической религиозности в смысле постановки дальнейших целей для человечества ― фактически было преисполнено глубокого пессимизма. Ибо оно говорило о конце истории: мировой исторический дух должен был, проведя какую-то работу, завершить ее в виде нового духа, а затем всё это должно было свернуться. И когда сегодня зловещим образом звучат слова о конце истории, конце искусства, конце человека и так далее, то эти слова зарождены Гегелем и его последователями Кожевым, Фукуямой и другими. Эта школа в мировой философии истории, которая, казалось бы, восславляла всячески историческое движение, на самом деле была преисполнена колоссального пессимизма.

Романтики, которые в этот момент как бы приватизировали, говоря современным словом, это отчаяние по поводу того, что Французская революция ничем не завершилась в смысле счастья для человечества, ― они частью проклинали буржуазию, а частью грезили о возвращении назад. Возник так называемый реакционный романтизм, в рамках которого было сказано, что феодализм ― это лучше, чем капитализм, и давайте мы как-нибудь вернемся назад, к рыцарству и так далее.

Маркс появился в этом историческом контексте. Он появился в момент глубочайшего интеллектуального и духовного отчаяния, порожденного тем, что, казалось, всё ― история не имеет благого содержания. А если она его не имеет, то зачем жить?

Маркс стал великим историческим оптимистом и главным оппонентом Гегеля. Выйдя из рядов младогегельянцев, взяв что-то у своего учителя в смысле диалектики и всего остального, Маркс противопоставил гегелевскому финализму, а значит, и историческому пессимизму то, что привнес он: возможность неограниченной, бесконечной человеческой истории, когда будут сняты преграды в виде того, что он называл «отчуждением». Отчуждение людей от продуктов их труда, отчуждение людей друг от друга и отчуждение людей от высшего творческого смысла ― вот что должно было быть снято, как утверждал Маркс, в ходе преодоления тех препятствий, которые капитализм поставил на пути исторического развития.

Маркс грезил этими высшими целями, и те, кто шли за ним, ― тоже. Никогда и ни одно великое историческое движение, которое создает крупнейшие результаты, не бывает мелкотравчатым. Оно не бывает замкнуто на мелочи, даже если этой мелочью является право человека на кусок хлеба (а это священное право), даже если этой мелочью является право на образование. Никогда великие делатели великого нового мира на этом не останавливаются, они идут дальше, они провозглашают большее. И, конечно, марксисты провозгласили бесконечность возможностей освобожденного человека и освобожденного труда, бесконечность истории, окончательную победительность человека во Вселенной в мире, который насквозь историчен.

Теперь мы знаем об этом гораздо больше, чем при Марксе, ибо исторично всё: исторична материя, исторично — в этом смысле движения вперед — всё живое и тем более всё человеческое, историчен разум. Но уже тогда было сказано: мы зажжем новое солнце, мы преодолеем второй закон термодинамики, Вселенная не будет остывать, человек станет богом, он решит все задачи, которые возложены на бога. Этот освобожденный человек, создавший братство в человечестве, способен на всё — и ради этого высшего гуманистического результата мы идем на борьбу.

Так говорили те, кто всё это основывал. Они верили в беспредельность возможностей человечества, которые надо раскрепостить.

Это одна сторона произошедшего, но есть и вторая сторона.

В Гори, где родился Сталин и не он один, однажды (когда будущим молодым революционерам было кому 10, кому 12 лет) были скачки ― конкуренция кавказских мужчин за то, кто из них первым прискачет к финишу. И один из князей, который хотел победить на скачках, сказал молодому парню, который только-только должен был обзавестись семьей: «Слушай, я знаю, что ты этого жеребца выращивал, ты его выкармливал молоком, ты его холил и лелеял, он у тебя мощный, но ты не вздумай прийти первым на скачках! Не вздумай, первым приду я! Если ты этому не подчинишься — плохо будет». Молодой парень тогда сказал: «Слушай, ты тогда запрети нам скакать рядом с тобой. Мы — мужчины, мы на Кавказе, мы так не можем». Тот ответил: «Только не вздумай прийти первым!»

Молодой парень пришел первым. Тогда князь вместе со своей дворней и со своей дружиной или, скажем так, бандой (что такое в Грузии князья?), изнасиловал невесту этого парня. Безвестного, простого кавказского парня. В ответ парень и его побратим убили князя из дробовиков. И всё Гори верило в то, что они поступили правильно, и что в худшем случае им дадут 5-летний срок на каторге.

Их приговорили к смертной казни — этих двух ребят. Апелляция пошла к государю-императору. Государь-император подтвердил справедливость этого приговора и сказал, что казнь должна быть публичной. На площадь, где казнили двух этих грузинских ребят, вышло всё Гори. Ребята пели песню, оттолкнули палачей, сами надели петли и, перед тем как отбросить табуретки, сказали, что если Гори за них не отомстит — будь оно проклято.

В той толпе стояли мальчики: Симон Тер-Петросян ― будущий Камо, Степан Шаумян и еще десятки таких же, включая молодого Горького. Там же, сбежав из семинарии на сутки, стоял и молодой Сталин. И было совершенно ясно, что мальчики, увидевшие всё это, будут мстить, потому что на их глазах совершилась вопиющая несправедливость. Им было сказано: «Вы — рабы, и либо вы признаете, что вы рабы в полном смысле этого слова, либо вы восстанете, одно из двух».

Уже через несколько лет все эти мальчики (а Симона Тер-Петросяна — будущего Камо — русскому языку учил Сталин, они были соседями) вывели на улицы Баку и других городов многотысячные демонстрации. Ничего более умного, чем казнить тех ребят, правительство не придумало. Как только оно это сделало — всё замкнулось. Было сказано: «Мы не рабы, рабы не мы». Эта сшибка, это твердое понимание того, что если ты не будешь бороться, то ты будешь раздавлен до конца, что ты будешь обращен в такое рабство, что у тебя не будет ни права на невесту, ни права на законную победу, никаких прав вообще...

Вот внутри этого родилась волна русской революции. С одной стороны — великая надежда на абсолютное благо, с другой стороны — ощущение вот этого ада на земле, который строится. С этим пошли в бой девочки и мальчики: Симон Тер-Петросян привел в революцию своих сестер, которые по сегодняшним меркам не являлись совершеннолетними, по тогдашним — тем более. Люди шли, вдохновляемые великой яростью и великой мечтой. Это была та ярость, про которую потом было сказано: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна».

Это особое свойство господствующего класса — отказывать тем, по отношению к кому он осуществляет господство, в праве быть людьми в самом элементарном и окончательном смысле этого слова — вот это и есть ад, который строился и против которого восстали люди. А их великая мечта — это и есть тот рай на земле, которого они добивались. Это были очень сильные люди, люди, стремительно осуществлявшие образование, люди, создававшие глубокое братство между собой, люди, готовые на лишения.

Давайте из этого прошлого посмотрим в сегодняшний день и в то, что случилось после того как рухнул Красный проект. Совершенно ясно, что у тех, кто был обуреваем этим абсолютным историческим оптимизмом, абсолютной верой в возможности освобожденного человека и кто называл себя поэтому марксистами, у них было нечто кроме теории. У них была своя теология или телеология, неважно. Телеология — это целеполагание, теология — надежда на бога. В них была вера. Та вера, которая движет горами. Та вера, без которой ничего вообще не может быть.

Внутри этой веры был и культ Прометея, который исповедовал зять Маркса и верный марксист Лафарг и к которому имел причастность какую-то и сам Маркс. Ленин боготворил Лафаргов и говорил об этом Сталину.

Но это не всё, что было. Маркс твердо верил в одно — в то, что капитализм — это последняя стадия сгущения абсолютной тьмы. Вот тьма сгущается до конца, а согласно религиозному коду, религиозной основе, которая плотно сидела в этих мальчиках, сколько бы они ни говорили об атеизме, после предельного сгущения должна ударить молния, и всё очистится, и все должны увидеть свет — новую землю и новое небо.

Это называется эсхатологией, так выглядит для верующего конец света. И для Маркса последний стадией сгущения этой тьмы был капитализм. Маркс твердо верил, что когда молния ударит, всё, пусть и с кровью, но очистится. И дальше засияет солнце.

Что видим мы? Стал ли капитализм последней стадией развития этого сгущения тьмы? Мы видим, что не стал. Мы ясно видим, что перед нами есть некое устройство мира или, точнее, западного мира, в котором, безусловно, нет никаких черт классического капитализма, как бы широко мы это ни рассматривали. Мы видим явно, что капитализм сумел создать нечто, что можно назвать посткапитализмом, — он сумел спасти себя путем самоликвидации, самоотказа от всех своих фундаментальных человеческих констант, в которых все-таки был гуманизм и было определенное человеческое содержание.

Да, Киплинг — певец британского империализма — говорил: «Несите бремя белых». Да, он этим воспевал колониализм, но он же дальше говорил: «Принесите всё им». Принесите им свет прогресса, свет восхождения, свет новой науки, свет просвещения. Даже самые зловещие певцы империализма всё равно верили в то, что они идут под знаменем прогресса и гуманизма, что они идут к новому этапу развития человека.

Это нес с собой классический капитализм. Это нес с собой империализм как высшая стадия развития капитализма, о котором написал Ленин. В этом и внутри этого гуманистическое всё же существовало.

Когда капитализм увидел коммунизм рядом с собой и понял, что этот коммунизм обречен победить, капитализм сделал то, чего от него не ждали. Он отказался от всех своих фундаментальных оснований.

Энгельс написал «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Семья, частная собственность и государство — главные основы классового общества. А что происходит на современном Западе?

Беспощадная неограниченная атака на семью, которая вообще проблематизирует понятие «капитализм». Ведь последняя надежда на что-нибудь хорошее в этом капитализме была в том, что будут созданы мощные династии и тогда хозяева производств будут думать о своих производствах через 50, 100, 1000 лет — потому что будут династии. Но семьи разрушены. Разрушена семья как таковая. Какова основа наследования частной собственности в условиях разрушенной семьи? Ее нет. Нет никакого смысла в этой категории.

Государство. Мы слышим постоянные крики о кризисе, крахе Вестфальской системы. Что такое Вестфальская система? Это система национальных государств. Значит, национальное государство рушится. Рушится ли оно само? Мы видим, как в Ливии, Сирии, Египте, повсюду беспощадно разрушается даже самая несовершенная национальная государственность. Во имя чего? Что реально приводится к власти? Разговоры о том, что там приводятся к власти силы демократии, бессмысленны. Значит, там приводятся к власти самые темные средневековые силы. Силы такого исламского радикализма, которые не имеют уже никакого отношения к мировым религиям. И не только радикализма.

Что мы видим на Украине? Мы видим приход к власти — открытый, декларируемый приход к власти — сил, которые не имели права оказаться на современной западной сцене. Три дня они не должны были там просуществовать! Три дня Польша не должна была позволить строить на Украине государственную власть с идеологией Бандеры, память о зверствах которого по отношению к полякам будет храниться еще 1000 лет, если будет польский народ. Но они же позволили это сделать! Они обнялись с кровавыми палачами своего народа! Не коммунизма, не русских — а своего народа. Как же нужно, чтобы не какие-то там абстрактные антирусские демократические силы, а именно бандеровская сволочь возглавила процесс и вела этот процесс в определенном направлении! Зачем это нужно?

Европа, которую мы сейчас видим, весь Запад, который мы сейчас видим, находятся в транзите. Запад движется от псевдодемократии, уничтожающей все устои гуманизма, просто к фашизму нового типа, возможно, более беспощадному, чем предыдущий.

Пройдет 10, 20, 30, 40 лет, и научно-технический прогресс, который движется сам по себе и ничем не отменяем и который окажется в руках у этих зловещих сил, позволит тремстам-четыремстам миллионам людей завалить своими производственными результатами, своими товарами весь мир в неограниченном количестве. Возникнет серьезный вопрос: а что делают остальные миллиарды? Если они всегда были нужны для того, чтобы их эксплуатировать, то теперь они уже не будут нужны для того, чтобы их эксплуатировать. А зачем они нужны будут вообще? Рано ли поздно двигающаяся вперед в этом направлении сила задастся вопросом: зачем нужны эти миллиарды людей, которые не нужны для производства? Если вся цель — в производстве, значит, эти люди вообще не нужны! Обосновать их уничтожение можно, только отказавшись от единства рода человеческого, только провозгласив разделенность человечества на непересекающиеся виды. Ближайшая традиция, которую мы знаем, — это гностическая традиция: пневматики, психики и хилики не могут перейти из одной категории в другую.

Значит, внутри существующего процесса идет посягательство на самые базовые константы гуманизма. А зачем на них посягают? Только для того, чтобы потом начать ликвидацию «лишних» — ту или иную. А чем окажется меньшинство, ликвидировавшее большинство? Оно останется гуманистическим, оно останется демократическим, оно останется хоть сколько-нибудь человеческим? Оно идет во тьму, в абсолютную, полную тьму, причем достаточно быстро.

Недавно прошел XIX съезд Коммунистической партии Китая. На съезде глава китайского государства и руководитель партии очень аккуратно, осторожно и деликатно вел себя и говорил очень правильные, сдержанные, вежливые вещи. Он говорил, что Китай не претендует ни на какую гегемонию, что Китай будет одной из стран мира, что Китай просто медленно-медленно, за 30–40 лет обеспечит полное благосостояние своего населения.

Вы представляете, как это слушали в Вашингтоне и в других местах? Вы вообще представляете себе Китай, который получит с помощью честного труда, в условиях уклонения от любой войны (а китайцы не очень любят воевать) всё то, что получает европейский или американский гражданин? Что каждый китаец получит коттедж, две машины, энергию к этому коттеджу и всё остальное. Может ли это позволить сегодняшнее мироустройство? Тем более что индийцы, глядящие на братский Китай, пойдут тем же путем. Когда я спрашиваю об этом серьезных американских экспертов, значащих гораздо больше, чем господа Трамп, Клинтон и так далее, они отвечают совершенно равнозначно: «Этого не будет никогда! Мы этому свершиться не позволим!»

Все вежливые слова Китая ничего не значат, потому что на самом деле Китай стремительно движется к роли державы № 1. Могут ли американцы позволить Китаю стать державой № 1? Американцы не могут позволить никому занять хотя бы второе место и бросить вызов первому месту, потому что они немедленно отскакивают на 3-е, 4-е, 5-е место. А отскочив на 3-е, 4-е, 5-е место, они теряют свое государство. Они раскормили свой народ так, что как только они рушатся с первого места, им кормить народ нечем. Мы увидим такие бунты в Соединенных Штатах, по отношению к которым любая Индия и любая Африка покажутся раем.

Англосаксонская элита не отдаст власть, а экономическая мощь теряется. Мы с вами буквально находимся в той же ситуации, в которой находилась Европа перед Первой мировой войной, потому что Вторая мировая война была идеологической, а Первая мировая война была вот той войной неравномерности развития, о которой писал Ленин и при которой Германии не было позволено обогнать Великобританию. Теперь Китаю не будет позволено обогнать Соединенные Штаты. Каким способом это будет сделано — это следующий вопрос, но это будет сделано.

Россия объявлена врагом № 1. Включить Россию после 20 лет, когда говорили: «Вот русские, перестройка, новые русские, часть европейского мира, боже мой, как мы вас любим...» — после всего этого включить Россию в тройку стран зла, где другие два места у Кореи и Ирана (и значит, Россия определенным образом является номером один в качестве «зла», потому что только она обладает стратегическим ядерным оружием), ― это можно сделать только для того, чтобы дальше начать действовать.

Никто такие «включения во зло» просто так не осуществляет. Элита не настолько выродилась в Соединенных Штатах, чтобы просто так начать устраивать такие фокусы. Да, она выродилась существенно с конца 1940-х годов, но это не значит, что она выродилась настолько, чтобы за такими словами не было бы действий, и эти действия будут. Будут они осуществлены в этом году или в следующем — это вопрос другой, но они будут осуществлены. Россия какой-то странной исторической силой, вопреки всему, что в ней происходило последние 20–25 лет, вдруг встала на ось борьбы с Соединенными Штатами. Не Китай, который обладает гораздо большей экономической мощью, не кто-нибудь другой, а Россия. Почему?!

Как могло быть, что после такого поражения, после таких «господ» Козыревых, которые поднимали платки с пола, чтобы услужить американцам, после всего этого вдруг именно Россия сказала: «Э-э-э... это что-то не то. Вонючий ваш гегемонизм... Что-то вы не то делаете, не выполняете правила... У вас всё так плохо, вы никакие нам не братья, вы для нас — главные силы зла». С той стороны это слышат каждый день.

Это означает, что постепенно, после Крыма, Донбасса и всего остального, у элиты победителей в холодной войне отнимают главный приз — эту победу. Эта победа стоила (по сегодняшним ценам) триллионы долларов. На нее работали целые поколения. Она ощущалась как самое вожделенное, что может быть: победить и поставить ногу на голову побежденного. Теперь им показывают каждый день, что этой победы нет. А ничего нет слаще власти для тех, кто победил. Они не просто сдержанно рычат по этому поводу, они преисполнены беспредельной ненависти, которая обязательно оформится в те или иные политические действия. Но и это не всё.

Что такое третий том «Капитала»? Это куски, обрывки Марксовых работ, собранные Энгельсом. Энгельс что-то понимал в Марксе, хотя меньше, чем многим кажется. Но он что-то как-то собрал.

Сестра Ницше, которая собирала главную его историческую работу «Воля к власти», не понимала в ней ничего. Она взяла черновики, как-то их склеила, и это называется теперь главной работой жизни Ницше.

Но зато это всё понимал вполне конгениальный Ницше немецкий философ, вполне близкий не просто к консерватизму, но и к фашизму, Хайдеггер. И Хайдеггер сказал, о чем написал Ницше: Ницше написал, что если метафизики нет — вообще нет, то последней метафизикой будет воля к власти. После метафизики будет воля к власти. Абсолютная воля к власти, лишенная всего остального.

Именно эта воля к власти в мире, лишенном метафизики, сейчас и возникает. А воля к власти — это воля господина к тому, чтобы подавлять раба. Мир движется к этой воле к власти. Потому что высокий смысл с крахом коммунизма исчез. Остался религиозный смысл, который согревает серьезные группы людей, но этого недостаточно для того, чтобы согреть человечество — в существенной степени светское.

Мы движемся к посткапитализму, который вполне обладает чертами Царства тьмы, который на порядок хуже капитализма, который порожден желанием элит сохранить власть даже ценой обрушения всех капиталистических гуманистических констант, которых было немного, но которые были. Мы движемся в эту тьму, которая для религиозного человека является, конечно, концом времен, а значит, и пришествием Зла.

Но даже для светского человека... Как светский человек должен слушать слова Фукуямы о том, что грядет конец истории? Или слова Данто о том, что грядет конец искусства? Или слова постмодернистов о том, что наступает конец проекта «Человек», что этот проект, который длился три века, закончен? Как должен слушать это светский человек, верящий в историю и понимающий, что история — это развивающееся человечество? Что кончается? Кончается развитие человечества. Что тогда начинается?

Мы знаем этого Фукуяму. Это не ахти какой умник, хотя и ученик Кожева, который был умнее и гораздо более зловещ. Но почему так раскрутили работу Фукуямы в 1991 году — там ничего не сказано? Потому что нужно было сказать о конце истории. А почему нельзя было сказать, что мы убрали коммунистов как главное препятствие на пути истории и история теперь будет двигаться вперед быстрее без коммунистов? Ведь сказали прямо противоположное. Почему? Потому что действительно хотят, чтобы история кончилась как творческое развитие человечества, и делают для этого всё возможное ― всё то, против чего религиозный человек восстает, потому что он видит в этом Содом и Гоморру. Всё это для светского человека является разрушением всех базовых констант человечности вообще.

Человек построен на неких основаниях. Эти основания беспощадно рушатся людьми, которые говорят, что они завершают проект «Человек». Значит, эти люди де-факто уже заявили о своем антигуманизме, о том, что антигуманизм становится их идеологией. Они это заявили де-факто. Когда они это заявят де-юре, до конца? И не для того ли нужен Бандера на Украине, чтобы потом такие же бандеры появились повсюду? Не является ли это точкой размножения некоего вируса? Зачем иначе они [Запад] это терпят?

Там ведь не только польский народ пострадал, который это терпит. Там [от рук бандеровцев] и еврейский народ пострадал страшно. Там не только русские пострадали, там много кто пострадал, и все терпят это [прославление Бандеры на Украине].

Когда в Израиле постарались вырастить рощу деревьев, посаженных бандеровцами, то участники некоего движения, которое я не буду называть и которые, возможно, сидят в этом зале, взяли — и в одну ночь спили всё, что было посажено. Консервативно настроенная часть государства была очень рада этому, никого даже не преследовали за этот поступок. Но ведь посадил же кто-то эти деревья. Кто эти безумцы?

Теперь о том, какое место в этом процессе можем и должны занять мы и вообще левые силы. Чудовищный разгром коммунизма не мог состояться без вины самой Компартии. Говорил и повторяю: за крах, последовавший за сбросом власти, отвечает власть и никто больше. За крах Российской империи отвечает одно лицо — Николай II, он лично ответствен за этот крах. За крах коммунизма отвечает правящая партия.

Разговоры о том, что на это работало ЦРУ, мировая система империализма и кто угодно, лишь добавляют что-то к этой картине. Конечно, работали. А почему ЦРУ не должно было работать? Почему? СССР был главный геополитический враг [США] — они и работали. Но почему КГБ не развалил Америку?

Когда уже сформировался Съезд народных депутатов СССР, и на этом съезде предложили отменить 6-ю статью Конституции, то молодые и часто беспартийные ребята, которые пришли на этот съезд уже на волне перестроечной демократии, отказались это делать. Они сказали: «Мы не будем рушить основы своего государства. Не будем!»

Что сделал Горбачев? Он собрал пленум партии, и на этом пленуме при одном человеке против все остальные проголосовали за отмену 6-й статьи, то есть сами приговорили себя. Тогда верхушка партии пришла на съезд и сказала: «Слушай, съезд. Партия сама хочет себя ликвидировать. Почему ты препятствуешь?»

До сих пор распространяются странные сплетни о Тбилиси по поводу того, что наши мальчики, не являвшиеся профессиональными убийцами, а призванные в армию десантники, рубили женщин и детей саперными лопатками и гнались за ними через все площади, а главное ― за старушками гнались и не могли догнать их. Потом старуха прыгнула на второй этаж, за ней прыгнул десантник и ее изрубил... Эти сплетни сейчас вызывают очень странное чувство в обществе, но они же вызывали какой-то подъем. Я помню, как мне кричал, глядя в глаза, Библер, который у меня тогда читал лекции, что это правда, что ему это рассказывал Мамардашвили, что это действительно так.

Мы тогда организовали на Съезде народных депутатов СССР демонстрацию каждому члену съезда всех материалов: военного прокурора, который объяснял, что этого на самом деле не было; Международного Красного Креста, который говорил, что на площади только от асфиксии погибли — от сжатия грудной клетки, а не от рубленых ран. Все наши материалы были распространены, и даже тогда еще находившийся не в нынешнем состоянии Невзоров сделал по этому поводу какую-то телевизионную небольшую передачу. Мы положили на каждый стол съезда эти материалы.

Зал светился от генеральских погон. Но только несколько человек проголосовали за реальность, за версию военного прокурора, все остальные проголосовали за версию Собчака с саперными лопатками. То есть верхушка армии проголосовала за самоликвидацию.

И наконец, чем бы ни были события 1991 года, но в 1993 году все знали ― все! ― что пришедшая власть их грабит и бросает в унижение и нищету: 1991 и 1992 годы уже были и это показали. И что же? На референдуме в 1993 году, на котором не было возможности ничего подтасовывать (ведь чтобы подтасовывать, должна быть сильная система, и она должна это уметь), Ельцина поддержало большинство. Когда абсолютно незаконным образом был разогнан Верховный Совет, и всё руководство этого Верховного Совета, плюс вице-президент и все прочие подняли свои, так сказать, флаги и штандарты с тем, чтобы сказать: «Народ, поддержите нас!», ― поддержать пришло максимум 20 тысяч, максимум.

По существу, во всем том, в чем мы оказались, участвовали очень широкие группы и населения, и элиты. К власти пришли антисоветчики. Они обладали разным мировоззрением. Кто-то из них был псевдодемократом ― такой либеральный фашизм, который почему-то называет себя демократией. Кто-то из них был технократом-прагматиком, кто-то — националистом, а кто-то — откровенным фашистом. Все они ненавидели коммунистов и пришли вместе. Когда постепенно так называемая демократическая группа стала лишаться своего влияния, вместо нее начали приходить другие группы из этой же элиты.

Что странного в том, что у нас в стране власть не празднует 7 ноября? Это глубоко закономерно. Это определяется и идеологией победителя, и его особым нежеланием разговаривать на тему о революции. Потому что для победителя любая революция есть «оранжевая» революция. И когда говорится о той революции, заодно думается о том, не будет ли революции впереди.

Как нужно было относиться и можно относиться ко всему этому в текущей ситуации, находясь по другую сторону от такой победившей власти?

Мне говорили тогда: «Откажитесь от книги «Постперестройка», скажите, что вы пошутили, входите в правительство. Вы же не хотите быть с проигравшими? Они же всю вашу жизнь будут проигравшими». Я сказал: «Хочу быть всю жизнь с проигравшими, но только не с вами».

Как можно и нужно к этому относиться?

Уже в 1994 году мы услышали в коридорах новой победившей власти слова о том, что Чубайс хуже Басаева. Ко мне пришли и сказали: «Давайте, поддержите Басаева против Ельцина. Рухнет вся эта система, тогда будут новые возможности». Я твердо сказал, что поддерживать Басаева против существующей власти не буду, и фактически поддержал то, что делала российская армия в Чечне.

Одна из констант нового коммунистического движения заключается в том, что коммунистическое движение в России не будет играть в любую игру под названием «[Сначала] разрушение этого государства — и тогда мы начинаем действовать». Эта игра невозможна в нынешней ситуации. Это была крайне рискованная и гениальная игра Ленина, которая была связана с тем, что шла мировая война, силы капитализма были ею во многом парализованы. Тогда и потому эта рискованная игра завершилась победой. Но если сейчас всего на 20 минут парализовать государство, то через 30 минут здесь будут американцы. И будут уже навсегда.

Потому мы заявляем в качестве первого своего приоритета о том, что мы будем бороться за осуществление принципиально другого проекта в государстве. Но мы не будем бороться за это, во-первых, путем разрушения государства, и во-вторых, путем союза с очевидно прозападными силами. Этого не будет. И это не пустое заявление.

Это то, что было сделано нами в 2011 году, когда мы вывели людей на ВДНХ и на Поклонную гору в 2012-м. Мы это сделали сознательно, прекрасно понимая, кто сейчас пытается орать: «Долой эту плохую власть!», понимая, что эти люди еще хуже, чем эта власть, и что за ними нередко просто стоят американцы.

Мы знаем, что перед событиями на Поклонной горе было почти на официальном уровне заявлено, так скажем, либеральными башнями Кремля, что если в России начнется хаос, то американцев попросят проконтролировать наши ядерные объекты. Мы прекрасно понимали, что еще один шаг туда, в сторону «Болотного» майдана, еще нескольких крупных людей, например, Патриарха или даже Зюганова, означал, что этот шабаш, этот майдан в Москве развернется в сторону полной отмены нашей государственности, нашего полного порабощения.

И мы тогда поддержали людей, которые этого не хотели, никоим образом не солидаризировавшись с их позицией. Я первым выступал на Поклонной горе и начал выступление так: «Здесь собрались люди с разными убеждениями, — сказал я в первой фразе, — как сторонники, так и противники Путина. Я противник политики Путина. Я призываю всех объединиться и разгромить майданную сволочь». И мы это сделали, майдан в Москве не состоялся.

Но новый майдан готовится. Мне сообщили, что Навальный купил рекламу на сумасшедшие деньги вперед на год. Такие вещи не делают случайно. У нас впереди новые события. И ситуация, которая состоится в 2017–2018 году, будет острее, чем ситуация в 2011–2012 годах. И к этому надо быть готовыми.

Но за этими конкретными политическими действиями стоят определенные константы теоретического и стратегического характера, о которых я обязан сказать в столетие революции. Они таковы.

Сегодняшнее мировое противоречие № 1 — это противоречие между оставшимися силами классического капитализма и глобалистической посткапиталистической тьмой. Так расставлены силы на мировой арене. Именно поэтому уничтожают Мубарака, уничтожают Асада, и это еще не вечер. Врагом глобальной посткапиталистической олигархии самого темного типа является национально-буржуазное государство как таковое. Внутри этого конфликта мы не можем не протягивать руку союза национально-буржуазным силам классического образца, то есть консерваторам. Мы обязаны протянуть им руку союза, оговорив, что мы не разделяем их позицию.

В конце концов, на нас как участниках коммунистического движения лежит ответственность за то, что коммунизм рухнул. Но Россия — это наша страна, она для нас важнее идеологии. Мы должны ее отстоять. Этим вызвано наше стремление к созданию — я подчеркну еще раз здесь, в этом зале, может быть, впервые с такой силой — лево-консервативного альянса, альянса левых и консерваторов. Мы считаем, что именно за этим альянсом будущее в ближайшее десятилетие.

Ровно тем же самым является и наш альянс с Церковью или, точнее, со здоровыми силами Церкви. Мы понимаем, что у Церкви большой счет к коммунизму, и что там есть разные силы, в том числе и достаточно антикоммунистические. Но мы протягиваем Церкви руку союза.

Когда мы боролись против ювенальной юстиции, то православные бабушки, оглядываясь на огромное количество красных флагов, кричали: «Христос воскресе!», а коммунисты отвечали им: «Воистину воскресе!». После этого коммунисты кричали: «СССР 2.0!», а бабушки отвечали: «Воистину 2.0!», может быть, и не очень понимая, что они говорят, но говорили.

Внутри Церкви, во многих епархиях, зреют разумно просоветские настроения. Нам совершенно непонятно, почему мы не можем использовать опыт Фиделя Кастро и других, — при том, что совершенно ясно, что Кастро не случайно создавал и «Теологию освобождения», и Институт Леопольда Сеа, и многое другое. Будучи воспитанником иезуитов, он понимал, что он делает.

Почему необходимо на этом новом этапе такое отчуждение Церкви от коммунистических сил? Почему мы не можем протянуть руку всем силам исторического христианства, исторического ислама, исторического буддизма, — всем, кто грезит, как и мы, об истории? Внутри всех этих движений всегда были левые силы. Почему мы не можем объединиться с ними? Ведь если мы с ними не объединяемся, мы действительно тогда становимся сектантами и фундаменталистами, которые не признают, что внутри самого Красного проекта были ошибки, что без исправления этих ошибок идти в новое наступление бессмысленно. Что в этом новом наступлении нужно смотреть на новый расклад исторических и постисторических сил.

Наши ориентиры: союз со здоровыми силами Церкви, союз со здоровыми силами консерваторов, образование этого левоконсервативного альянса и исправление Красного проекта таким способом, чтобы на новом этапе он стал бы наследником всего того великого и победительного, что было в Советском проекте, но не позора брежневского застоя и горбачевского предательства, той самой измены номенклатуры, которая решила отменить коммунизм. Которая решила снести надстройку именно потому, что она хотела приватизировать базис, но даже этого не сумела сделать как следует. В отличие от китайцев, которые сделали гораздо больше, ни от чего не отказавшись.

Это наши принципиальные ориентиры. Во имя этих ориентиров мы проводим определенную политику.

Мы твердо уверены в том, что на горизонте действительно появилась посткапиталистическая олигархическая тьма, и что именно ей должна быть объявлена война не на жизнь, а на смерть. Речь идет о конкретной войне. Наши соратники воюют на Донбассе, воюют не символически, а буквально, и воюют именно с этой бандеровской тьмой, являющейся олицетворением большей тьмы, гораздо большей... Кто создавал эту антирусскую Украину? — иезуиты. Кого они там делали ― василиане, грекокатолики и так далее. Кому они же помогали на Западе? — они помогали фашистам. Где-то рядом с этими недобитками находятся недобитки немецкие и другие, они тут, близко, в двух шагах от этих бандеровцев, и они ждут своего часа.

Мы убеждены, что полный и неизбежный крах псевдогуманистической толерантности, свойственной нынешней западной цивилизации, издевающейся над основами настоящего гуманизма, приведет к реваншу именно этих посткапиталистических сил. И если мы вовремя не остановим этот реванш с помощью союза левых и консерваторов, то нам — грош цена.

Это — одна сторона вопроса. Но есть и другая. Что такое очень многие левые сегодня? Это левые, которые поддерживают перверсию, это левые, которые поддерживают какие-то гендеры, а там уже скоро можно будет идентифицироваться не только с мужчиной или женщиной, но и с петухом, павлином, змеей и неизвестно чем еще. Докуда дойдет это сумасшествие? Эти левые, которые говорят о такой терпимости, что если бы это услышали основоположники марксизма — Ленин, Сталин и другие, а также Маркс и Энгельс, — они бы перевернулись бы в гробах.

Кто такие эти левые вырожденцы? Это такие же постмодернистские левые, как и правые, и все прочие! Всё вырождается у нас на глазах. Нет готовности защищать действительную классику, действительный коммунизм. Оставшиеся немногие сталинские и прочие партии — это чистое ретро, это люди, отказывающиеся от главного, что мы признаем, — что без исправления коммунистического проекта, без новой фазы в его развитии бессмысленно говорить о возврате коммунизма на историческую сцену. Бессмысленно!

Сначала — это исправление, реальное доказательство того, что оно осуществлено, демонстрация не на словах, а на деле неких возможностей, потом — всё остальное!

Далее. Неужели вы думаете, что в сегодняшних политических условиях, при возможности вот так собираться и использовать все возможности гражданского общества, Ленин бы от этого отказался?! Да никогда бы он от этого не отказался! Никогда! Мы существуем в новой ситуации, с новыми возможностями гражданского общества, мы должны использовать эти возможности не на 100, а на 1000 процентов! И защищать их от постоянно нависающей над страной диктатуры. Потому что все эти хулиганства Стрелкова и прочих в Донбассе фактически были очередной попыткой навязать стране белую диктатуру. А перед этим были попытки Лебедя, и эти попытки будут продолжены!

Интересы наши и власти совпадают понятно в чем. Власть хочет избираться и быть избранной, получив легитимность от большинства. Но ее конкуренты хотят белой диктатуры, а белая диктатура означает уничтожение всего, что есть сейчас. Не так, как сейчас, будут навязывать антикоммунистические константы (а они сейчас навязываются так, что 89 % населения — просоветские) — они тогда будут навязывать свою позицию с полной беспощадностью. И всякие разговоры о том, что эту диктатуру надо приветствовать, совершенно очевидным образом не отвечают ни интересам Красного движения, ни интересам страны.

Они отвечают интересам небольшой олигархической верхушки, внутри которой, поверьте мне, рано или поздно крайние монархисты и крайние «либералы» сомкнутся в едином братском порыве. Их ничто не отделяет друг от друга. А самое страшное в этих наших монархистах, прославляющих всё что угодно, заключается не в том, что они монархисты, и не в том, что они антикоммунисты, а в том, что они так давно обвалялись в ЦРУ, что там уже пробы ставить негде. Это уже не внутренние силы страны, это международные силы. Поэтому мы действительно поддерживаем левый центр и мы поддерживаем демократическое развитие процессов, и это тоже наш ориентир.

И, наконец, мы твердо убеждены в том, что именно путем гражданской борьбы и гражданского сопротивления абсолютной тьме можно прийти к новому историческому результату. Мы говорим здесь о нашей верности идеям Антонио Грамши, согласно которым в определенных ситуациях в мире коммунистами берутся почта, телеграф и телефон, а в других ситуациях — берутся клубы, школы и масс-медийные точки. На сегодняшний день вопрос в том, чтобы задействовать для наших целей вот эту теорию Грамши постольку, поскольку это дает возможность развития в России гражданского общества.

Как только кто-то эти возможности свернет, вопрос будет поставлен на повестку дня иначе — гораздо более беспощадно и радикально. Но сейчас такие возможности есть, и в соответствии с этими возможностями мы ставим на повестку дня вопрос о таком типе борьбы. Наше сопротивление есть культурное сопротивление, информационное сопротивление, социальное сопротивление, гражданское сопротивление и в каком-то смысле — сопротивление метафизическое, ибо мы видим, что речь идет об абсолютной тьме.

Коммунисты грезили идеей нового человека, но к концу брежневской эпохи место этой идеи ренессансного человека, нового человека, место высших идей заняло потребление. У нас фактически был создан советский тип потребительства, который был чище западного потребительства, но это было то же самое общество «ням-ням», которое, как говорил один мой друг, может зарезать один волк. Так он и зарезал!

Мы здесь сейчас в рамках этой действительности ищем ответ на вопрос о том, как нам в реальной жизни искать и делать этого нового человека. Мы создаем коммуны. Мы говорим о том, что определенная часть молодежи видит окружающую жизнь как абсолютную скверну и отстраняется от нее, в то же время не отстраняясь от общественной деятельности в масштабах страны. И мы уже видим результаты этого.

Мы ставим на повестку дня задачу новой интеллектуализации, задачу построения новой патриотической интеллигенции. Наши противники назвали определенную категорию людей «новыми русскими» — давайте назовем новую категорию, которую мы строим, «новейшими». Мы строим новейшую патриотическую интеллигенцию. Мы призываем к освоению и развитию гуманитарного знания, к самообразованию среди наших сторонников так же, как призывали к этому в эпоху марксизма в школе в Лонжюмо и в других школах.

Но у нас есть большие возможности. Ибо наши предшественники учились в тюрьмах и на каторгах, а у нас есть возможность учиться в таких залах. И мы будем учиться!

При праздновании столетия Великой Октябрьской социалистической революции мы не должны были, не могли, не имели права ограничиться только тем, чтобы сказать, как мы любим Советский Союз, спеть песни и на этом разойтись.

Мы, конечно, должны всё это делать и делать это оптимистично.

Но мы должны были сделать нечто большее. У вас в руках первый выпуск журнала, который называется «Исторические тетради». Четыре года мы будем выпускать каждый месяц такие исторические тетради на основе ваших наработок, на основе наработок двухсот людей из «Сути времени», которые пошли в это гуманитарное знание и добились там результатов.

Этих людей будет больше. Мы будем развивать это в масс-медийную сторону и в другие. Мы не оставим камня на камне от их лжи по поводу советской истории. Она будет разоблачена объективно и окончательно! Наши дети и внуки не будут обучаться по лжи Солженицына, еще и заявившего вдобавок «ни капли лжи» и налгавшего всё что угодно по поводу советской истории. Этого не будет!

Мы не хотим быть мракобесами. Солженицын ― крупный русский писатель. «Один день Ивана Денисовича», «Матренин двор», «Случай на станции Кочетовка», опубликованные у нас, и что-то, опубликованное потом за границей, ― очень хорошо, читайте, как и всё остальное. Солженицын не писатель ранга Шолохова. Моя мать, крупный советский филолог, говорила, что он, может быть, вырастет в нового Чехова. Но он не вырос в нового Чехова, он выбрал себе другую судьбу. Так пусть читают его литературу. Но надо раз и навсегда сказать, что каждая цифра Солженицына есть махровая ложь, есть антиисторические данные, и что с исторического подиума эта фигура должна быть убрана. И это должно быть поставлено в качестве цели № 1.

Наверное, вы понимаете, что если эта цель будет реализована, то рядом и следом за ней будут реализованы и другие цели. Антисоветский рельеф без Солженицына как псевдоисторика ― это уже совсем не тот антисоветский рельеф, который есть сейчас.

Задачи должны решаться поэтапно, решим эту ― посмотрим, что будет дальше. Но мы не обсуждаем это на уровне крика «Долой, долой!» и сбора писем ― мы и этим можем заняться, но не это главное. Мы выпускаем свои материалы, мы привлекаем своих историков, мы хотим быть в интеллектуальном авангарде российского общества ― в том новом его интеллектуальном авангарде, который повернет за собой гуманитарные процессы, а не просто в виде людей плачущих и ностальгирующих.

Долой ностальгию! Да здравствует искупление вины тех, кто погасил Красное пламя, тех, кто погасил Красный огонь. И да здравствует новый, нужный человечеству Огонь великого обновленного Красного проекта в ХХI столетии!