Из книги «Основы духовной культуры (энциклопедический словарь педагога)»: «Стяжательство — это отрицательное духовно-нравственное качество личности, выражающееся как неудержимое стремление к приобретательству, жажда накопления материальных ценностей, как корыстолюбие. Стяжательство всегда сопровождается неразборчивостью в средствах приобретения материальных благ, их неразумным и бессмысленным хранением и обожанием. Стяжательство порождает другие отрицательные нравственные качества — жадность, алчность, бесстыдство, вещизм и др. Средствами приобретения материальных благ могут быть и воровство, и взяточничество, и вымогательство. Редко стяжательство строится на собственном труде. Данное качество личности греховно, ибо свидетельствует о низкой духовной культуре человека, о невыполнении им закона Божия: «Не сотвори себе кумира».

Традиционная русская нестяжательность — какая красивая фраза! А ведь это было, это было той реальностью и нормой, в которой мы жили в период существования СССР. А потом все разом перевернулось с ног на голову.

Помню, в начале 90-х мой младший двоюродный брат (младше меня на 3 дня), авиатехник по специальности, жалуется мне, что зарплату не платят, всё дорожает и т. д., и т. п. Я на правах старшего начинаю его учить, что у него жигули «копейка» — выезжай, дескать, по вечерам и таксуй или, как сейчас говорят, «бомби». Он отвечает, что стесняется брать с людей деньги. Я возмущаюсь, оскорбляю его и на правах старшего заставляю его немедленно выезжать со мной на маршрут, где я ему покажу, как надо зарабатывать легкие деньги. После недолгих препираний поехали. Едем, нас тормозит молодая женщина и просит довезти до якутского драмтеатра. Берем на борт и по указанному адресу. По мере приближения к драмтеатру волнение нарастает в геометрической прогрессии. И вот кульминация нашего бизнеса... приехали! Девушка поворачивается к Сереге и спрашивает: «Сколько я вам должна?». Мы хором: «Нет, нет, нет ничего!» Она: «Спасибо», — и выходит из машины. Немая сцена, мы округленными глазами тупо смотрим друг на друга... и одновременно: «Поехали домой, а по пути в магазин, возьмем водки». Вот так соединялась русская (советская) традиция нестяжательности с рыночной реальностью соблазнов и грехов.

Соединялась, соединялась, соединялась, соединялась... но так до конца и не соединилась. Об этом красноречиво говорят данные опросов ВЦИОМ — 68 % россиян хотят восстановления СССР. Можно ли игнорировать эту особую русскую традиционную нестяжательность? Можно, но к чему это может привести? История показала, что может в этом случае произойти, и поэтому в России нельзя доводить ситуацию до точки бифуркации. В 1917 году российское государство рухнуло, но тогда русскую цивилизацию спасли большевики. Ценой неимоверных усилий они достигли небывалых, фантастических результатов. Они сначала защитили, а потом построили государство, основанное на традиционно русской, а потом на новой коммунистической нестяжательности.

Если нестяжательность — это традиция, а традиция воспитывается бытием, то получается, что это приобретенное благо? А мне кажется, что нет, что есть в нас абсолют, на котором, как на фундаменте, строится каркас нестяжательности. В статье «О коммунизме и марксизме — 100» Сергей Кургинян прямо указывает, что это дух, и что «нестяжательство монашеское, нестяжательство духовное, утверждающее приоритет духовного над материальным, бичующее вещизм, прославляющее полное безразличие к плотским радостям в их банальном тучном, так сказать, стяжательском виде, — создали русские советские коммунисты, взявшие на вооружение принцип «бытие определяет сознание». То есть он заостряет наше внимание на явном противоречии, содержащемся в тезисе про «бытие и сознание», особо явном для тех, кто жил тогда. Реальные коммунисты на практике постоянно опровергали этот тезис, тогда как начетчики от коммунизма тупо «впаривали» первичность бытия, примат материи над духом. Не желая отказываться от комфортной среды, созданной в лакунах стяжательства в общей ткани советского нестяжательства, эти трусливые и ленивые извращенцы марксизма умерщвляли теорию коммунизма.

Как же мы их презирали, этих лицемеров, функционирующих в системе уже тогда разлагавшейся Компартии. Жалкие карьеристы, не упускающие возможности лизнуть начальствующий ботинок, не упускающие возможности что-то пропищать на трибуне, где-то выпятить грудь и залезть в кадр поближе к руководству. Всё это они делали с единственной целью — не напрягаясь, зарабатывать деньги и по максимуму потреблять из общественных фондов. А потом, в 90-е, противно было слушать их глумливые, с хохотком, рассказы о том, как они жгли свои партийные билеты и смешивали с грязью своих бывших благодетелей. С другой стороны, как их обвинять, если КПСС основным принципом коммунизма провозгласила потребительство? От каждого по способности, каждому по потребности — вот к чему свели идеологические начетчики от коммунизма ключевую цель Красного проекта. Нестяжательность уже в принципе была невозможна. Да, были какие-то рамки, да, пытались в них как-то оперировать, но поскольку вектор был с какого-то момента направлен в порок, то исход был предопределен.

Я помню, как доходили до маразма молодые партийные функционеры в своем желании остаться в административном секторе элитных потребителей. Дело в том, что после Сталина несколько десятилетий в элите КПСС формировалась мощная украинская группировка. Этот фактор развился настолько, что стал обязывать простых партийцев проявлять национальные признаки доминантов. Так, мой дружок Володя Гончаров абсолютно справедливо стал резко подниматься по карьерной лестнице. Как-то, выступая на каком-то собрании, он с трибуны вдруг неожиданно начал «хекать» — произносить букву «Г» на южнорусский манер. После собрания я подхожу к нему и говорю (смягчаю для публикации): «Вольдемар, ты че, блин, охренел, ты же коренной сибиряк из Красноярска, че случилось с твоей речью?» А Вольдемар только хитро щурился и посмеивался. Ну что с него взять? Жажда потребления, отказ от нестяжательства, специфическая форма мимикрии, типа «я ваш, буржуинский».

Если советские нормы общежития как-то усмиряли и ограничивали аппетиты элитных потребителей, то у нынешней элиты границ в потреблении не существует. Дело дошло до того, что они публично стали заявлять: «А быть богатым — не стыдно. Быть богатым стыдно, когда ты забываешь про бедных». И это не бизнесмен какой-нибудь, это первый заместитель председателя правительства Российской Федерации Шувалов сказал! То есть получается прямо, как у Филатова в его сказке «Про Федота-стрельца»:

Утром мажу бутерброд —
Сразу мысль: а как народ?
И икра не лезет в горло,
И компот не льется в рот!

Маркс был беден. Ленин, отказавшись от возможностей, связанных с сословной принадлежностью, был аскетичен. Сталин — в чем ходил, в том и похоронили. Интересно, а как бы они отреагировали на такие умозаключения Шувалова? Особенно интересна позиция по этому вопросу Иосифа Виссарионовича.

Сейчас коррупция разъедает живую ткань государства. Как ее остановить? Стяжательство достигло таких размеров, что стало реально угрожать существованию государства. И получается, что внутренняя угроза стала сравнимой, а может, даже превзошла внешнюю угрозу. Как показывает историческая практика, прежде чем начать противодействовать внешним атакам, необходимо привести в надлежащее соответствие такой задаче внутреннее состояние страны. И снова вопрос, как это сделать?

Давайте обратимся к актуальному мировому опыту и в первую очередь посмотрим на нашего соседа, на Китай.

Антикоррупционная борьба ведется в Китае с 80-х годов. На протяжении всех этих лет вопрос о коррупции является одним из самых острых. Председатель КНР Си Цзиньпин, уделяя этой проблеме первейшее внимание, заявил, что будет проводить политику «нулевой терпимости» по отношению к коррупционерам во власти, причем будет «бить и по мухам, и по тиграм», без учета прежних заслуг и положения. А в 2016 году Верховный народный суд и Верховная народная прокуратура Китая четко определили размер взятки, за который полагается «вышка»: от 460 тысяч долларов. Следует отметить, что нашему статусному фигуранту на стезе казнокрадства господину Улюкаеву по китайским нормам светило бы, условно говоря, четыре расстрела.

В настоящее время российские законотворцы не приемлют китайских методов борьбы с коррупцией. Так, бывший лидер фракции «Единая Россия», вице-спикер Госдумы, а ныне глава Дагестана Владимир Васильев на вопрос, нужно ли вводить смертную казнь за коррупцию, призвал к эффективному применению уже имеющихся мер. По словам политика, именно это необходимо для борьбы с коррупцией, а не повсеместное ужесточение наказания.

А надо ли так рьяно «гуманизировать» российское законодательство в части экономических преступлений, если эти преступления уже представляют реальную угрозу для национальной безопасности России и в целом для русской цивилизации? Почему мы должны идти на поводу у стяжателей, отрицая нашу традицию нестяжательности? Почему мы ради неприлично избыточного комфорта ничтожного числа граждан, а в большинстве случаев это люди с двойным гражданством, должны подводить к грани небытия население целой страны?

Расстрел неэффективен, говорят нам либералы. Посмотрим, так ли это на самом деле.

В Китае коррупционно отмывается около 0,5 % денежных ресурсов по отношению к ВВП страны. В России этот показатель равен 27 %, т. е. соотношение в пользу Китая — 54 раза!!! Так что смертная казнь — чрезвычайно эффективный способ борьбы с коррупцией!

К тому же смертная казнь — также очень эффективный способ борьбы с круговой порукой. Когда осужденного приговорили к смертной казни (и ему предложено заменить смертную казнь на длительный срок заключения в обмен на помощь в расследовании), ему уже нечего терять, и он сдает всех сообщников.

Расстрел — это необходимый стимул к нестяжательству.

Впервые статья была опубликована в № 272 газеты «Суть времени».