Essent.press
Селестен Комов

Был ли Моцарт революционером?

Иоганн Георг Эдлингер. Портрет Моцарта. 1790
Иоганн Георг Эдлингер. Портрет Моцарта. 1790

Сегодня день рождения Вольфганга Амадея Моцарта. Ему исполнилось 265 лет. Просматривая книги и статьи о нем, я наткнулся на высказывание немецкого музыковеда и критика Альфреда Эйнштейна (1880–1952) — одного из крупнейших специалистов по Моцарту, который в своей монографии «Моцарт. Личность. Творчество» пишет: «Моцарт, так же как и Бах, принадлежит к редкой породе консервативных революционеров или революционных консерваторов. Моцарт не принадлежит ни одной нации и в то же время — к каждой из них. Моцарт универсален. Он не национальный музыкант и не интернациональный. Он стоит над нациями».

Мое внимание больше привлекла первая половина высказывания. Вторая могла бы, пожалуй, подойти и ко многим другим великим деятелям искусства. Сочетание же «консервативный революционер» встречается гораздо реже. А ведь сегодня оно нам особенно созвучно.

Возможны ли развитие и рост человека без отрицания традиции, а с опорой на нее? Можно ли совершить рывок в будущее без низвержения прошлого? Творчество Моцарта, ставшего, по словам Б. Асафьева, «символом самой музыки», отвечает на них однозначно.

Понятие «революция», конечно, в наши дни донельзя задергано. Однако прилагательное «революционный» в большинстве языков всё же сохраняет сугубо позитивное значение (например, в английском и французском).

Заметим тут же, что Эйнштейн имел в виду не общественные позиции великого композитора, а исключительно музыку — «революцию» в ее выразительных средствах, в музыкальном языке, форме, содержании. То, что Моцарт симпатизировал Великой французской революции и был одним из первых музыкантов, освободившихся от княжеской власти, имеет к делу лишь косвенное отношение.

Главное в данном случае то, что Моцарт удивительно органично сочетал творческое новаторство и приверженность традиции. Ничего не ниспровергая, он брал из традиции всё лучшее, впитывал, перерабатывал и обогащал. При этом устоявшиеся формы и приемы он использовал с необыкновенной тонкостью, часто добиваясь редкой свежести и выразительности лишь при помощи особого взаиморасположения и взаимодействия элементов, самих по себе общераспространенных. Заметить эти тонкости может часто лишь очень опытный музыкант или теоретик.


В. А. Моцарт - Квартет для флейты и струнных N°1 К.285, 2-я часть (Петер-Лукас Граф и Кармина трио)

Как пишет тот же Альфред Эйнштейн, «он не хочет ничего революционизировать. Он хочет использовать то, что уже существует, только в соответствующем месте».

И еще: «Понять его до конца — всю его грацию, юмор, отвагу — невозможно, если не знать, как он относится к традиции: где он ей следует, где он ею забавляется, где от нее отступает».

Опираясь на традицию, всё время ее укрепляя, он при этом играл ею, непрестанно расширял границы возможного, укрупнял формы и углублял содержание. Именно у Моцарта впервые в истории полнокровно зазвучал голос человеческой личности. В музыке его предшественников — Баха, Генделя и даже Гайдна — общее и объективное подчиняло и растворяло в себе субъективное и индивидуальное. Моцарт же начинает говорить от имени «Я», ведя при этом диалог с мирозданием и с вечностью, возвышаясь до них, сливаясь с ними и вновь возвращаясь к земным радостям и страданиям.

У таких, гораздо более «революционных», композиторов, как Монтеверди, Бетховен, Лист или Вагнер, новаторство было бросающимся в глаза и вызывающим (хотя и они в огромной степени основывались на традиции). Моцарт же достигал нового качества лишь путем оттачивания, обобщения и смыслового насыщения.

Пресловутая простота его музыки — лишь внешняя, и об этом не раз говорилось. За простотой элементов в ней скрывается сложность их взаимоотношений. Каждый из них играет более значительную роль, чем кажется, неся одновременно несколько функций (выразительную, структурную, жанровую, драматургическую и др), и осуществляя их более эффективно и концентрированно, чем в музыке предшественников и современников.

В опере — любимом жанре Моцарта — он осуществил синтез всего, что было создано до него, подняв ее на небывалый уровень, сопоставимый с шекспировской глубиной и многогранностью. С Шекспиром его сближает, кстати, не только масштаб, но и конкретные художественные методы, например, постоянное смешение жанров — комического, трагического, «высокого» и «низкого». При этом, не ставя перед собой — в отличие от своего старшего современника Глюка — цели реформировать оперу, он, по существу, сделал именно это, насытив ее психологизмом, создав богатейшие драмы характеров, переданных чисто музыкальными средствами.

В инструментальной музыке его скрытая работа по шлифовке и обобщению была не менее плодотворной. Именно Моцарт превратил сонату, симфонию, инструментальный концерт в музыкальные драмы, полные острых контрастов, взаимодействия и борьбы тем-персонажей. Исследователи часто указывают, что Бетховен больше опирался на Гайдна, чем на Моцарта. Но в этом Бетховен несомненно был наследником Моцарта.

Можно, конечно, возразить, что моцартовская «революция» — никакая не революция, а эволюционное развитие. Эта подспудная полемика существует еще с 19 века. Однако, принимая такой взгляд, мы теряем из виду важнейшую составляющую, связанную с принципиальным новаторством Моцарта — с его рывком к новому ви́дению человека и его места в мире, с возвышенным, сложным, иногда трагическим, но всегда гармоничным взаимодействием между «Я» и «Мы».


В. А. Моцарт - Квартет для флейты и струнных N°1 К.285, Финал (Петер-Лукас Граф и Кармина трио)

Селестен Комов
Свежие статьи